– Трудно изображать хорошее настроение, когда больше всего на свете хочется выпрыгнуть в окно.
– Окно закрыто, – заметила Дейзи.
Айрис ответила ей кровожадным взглядом:
– Вот именно.
– Прошу вас, – взмолилась Онория. – Давайте просто сделаем это?
– А я думаю, мы играем просто отлично, – фыркнула Дейзи. – Никто не заподозрит, что у нас было всего шесть часов, чтобы репетировать с Анной.
Гувернантка подняла голову, услышав своё имя, но едва стало ясно, что отвечать ей не требуется, снова приняла прежнюю позу.
Айрис набросилась на сестру с чувством, опасно близким к злобе:
– Тебе не отличить хорошую… Ой! Онория!
– Прости. Это был мой локоть? Извини.
– Прямо в рёбра!
Как Маркус понял, Онория шепнула Айрис что-то, предназначенное только ей, но это явно касалось Дейзи, поскольку Айрис смерила младшую сестру пренебрежительным взглядом, закатила глаза и процедила:
– Хорошо.
Маркус снова посмотрел на гувернантку. Кажется, та пересчитывала пятна на потолке.
– Сыграем в последний раз? – предложила Онория устало, но твёрдо.
– Не думаю, что это поможет, – эти слова, разумеется, исходили от Айрис.
Дейзи испепелила её взглядом и отрезала:
– Практика приводит к совершенству.
Маркусу показалось, что гувернантка пытается сдержать смех. Тут она подняла взгляд и заметила его, стоящего с кувшином лимонада. Он приложил палец к губам, девушка слегка кивнула, улыбнулась и повернулась к пианино.
– Готовы? – спросила Онория.
Скрипачки подняли свои инструменты. Руки гувернантки легли на клавиши. Айрис издала душераздирающий стон, однако взялась за виолончель.
И тут начался подлинный кошмар.
Глава 20
Ни за что на свете Маркус не мог бы описать звуки, исходившие от инструментов в репетиционной зале Смайт-Смитов. К тому же ему не хватало уверенности в том, что подобные слова можно употреблять в приличном обществе. Он был не склонен называть это явление музыкой. Честно говоря, оно гораздо больше напоминало грозное оружие, чем что-либо другое.
Маркус поочерёдно взглянул на каждую из девушек. Гувернантка казалась слегка обезумевшей, её глаза метались между клавишами и нотами. Дейзи закрыла глаза и кивала головой, словно её ошеломляла красота и величие – всё-таки ему придётся употребить слово – музыки. Айрис выглядела так, будто ей хотелось разрыдаться. Или, возможно, убить Дейзи.
А Онория…
Она выглядела столь прелестно, что Маркусу тоже хотелось зарыдать. Или, возможно, жестоко расправиться с её скрипкой.
В отличие от прошлогоднего концерта, когда она стояла с безмятежной улыбкой и глазами, исполненными страсти, Онория набрасывалась на свою скрипку с угрюмой решимостью. Она щурилась и стискивала зубы, словно вела в сражение войска.
Именно её усилиями держался этот смехотворный квартет, и он не мог любить её сильнее, чем в этот миг.
Маркус не знал, намеревались ли девушки исполнить пьесу целиком, но, слава Богу, Айрис заметила его, и ее громкое «Ой!» прервало репетицию.
– Маркус! – воскликнула Онория. Он мог бы поклясться, что она рада его видеть, однако не был уверен, можно ли полагаться теперь на его суждения.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Маркус показал графин.
– Ваша мать прислала меня к вам с лимонадом.
Она какое-то мгновение просто смотрела на него, затем залилась смехом. Айрис засмеялась следом за ней, и даже гувернантка выдавила улыбку. Одна только Дейзи оставалась в полном недоумении:
– Что тут смешного?
– Ничего, – выдавила Онория. – Просто… О, Боже мой… Весь этот день, а теперь мама присылает к нам графа подать лимонад.
– Мне совершенно не смешно, – заявила Дейзи. – Я нахожу это в высшей степени непристойным.
– Не обращайте на неё внимания, – посоветовала Айрис. – Она начисто лишена чувства юмора.
– Неправда!
Маркус стоял неподвижно, одним только взглядом взывая Онорию о помощи и подсказке. Онория едва заметно кивнула, подтверждая слова Айрис.
– Скажите нам, милорд, – с чрезмерным энтузиазмом заговорила Айрис. – Что вы думаете о нашей игре?
Маркус не стал бы отвечать на этот вопрос ни при каких обстоятельствах.
– Я здесь только для того, чтобы налить вам лимонад, – сказал он.
– Молодец! – шепнула Онория, подходя к нему.
– Надеюсь, у вас есть стаканы, – продолжил он, – поскольку я не принёс с собою ни одного.
– Есть, – подтвердила Онория. – Будь добр, налей, пожалуйста, вначале лимонад для мисс Уинтер. Ей пришлось потрудиться больше всех, поскольку она присоединилась к нашему квартету только сегодня.
Маркус согласился и подошёл к фортепиано.
– Вот, прошу вас, – несколько натянуто произнёс он, но ведь ему впервые пришлось разносить напитки.
– Благодарю, милорд, – сказала девушка, протягивая стакан.
Он налил и вежливо кивнул.
– Мы с вами встречались прежде? – спросил Маркус. Девушка выглядела чертовски знакомой.
– Я так не думаю, – ответила мисс Уинтер и поспешно взяла свой стакан с лимонадом.
Он мысленно пожал плечами и подошёл к Дейзи. Можно было бы предположить, что у гувернантки просто такой тип лица, который всегда кажется знакомым, но дело не в этом. Она обладала ошеломляющей красотой, тихой и невозмутимой. Таких женщин матери редко хотят нанимать в гувернантки. Маркус предположил, что леди Плейнсуорт, очевидно, чувствует себя в безопасности – сыновей у неё нет, а муж никогда не выезжает из Дорсета. Маркусу не доводилось с ним встречаться.
– Благодарю вас, милорд, – проговорила Дейзи, когда он наливал ей лимонад. – С вашей стороны весьма демократично взяться за такое занятие.
Маркус не знал, что ответить на это, поэтому ограничился неловким кивком и повернулся к Айрис, которая как раз закатила глаза, передразнивая сестру. Она улыбкой поблагодарила его за напиток, и он наконец смог возвратиться к Онории.
– Спасибо, – сказала она, отпивая глоток.
– Что вы собираетесь делать?
Она вопросительно взглянула на него:
– Делать с чем?
– По поводу концерта, – пояснил Маркус, которому это казалось очевидным.
– Что ты имеешь в виду? Я буду выступать. Что еще мне делать?
Он указал на гувернантку незаметным кивком:
– У вас есть безупречная причина для отмены концерта.
– Я не могу так поступить, – ответила Онория с лёгкой горечью в голосе.
– Ты не должна приносить себя в жертву ради семьи, – тихо сказал Маркус.
– Это не жертва. Это… – Она улыбнулась беспомощно и немного тоскливо. – Не знаю, что это, но не жертва.
И она подняла на него большие, лучащиеся теплом глаза:
– Это то, что я сделаю.
– Я…
– Что такое? – спросила она, подождав немного.
Маркус хотел сказать, что она, возможно, самая храбрая и наименее эгоистичная личность из всех, кого он знает. Он хотел сказать, что готов посетить тысячи концертов Смайт-Смитов, если это позволит ему быть с ней.
Он хотел сказать, что любит её. Но сказать этого здесь он не мог.
– Ничего, – проговорил Маркус. – Просто я восхищаюсь тобой.
Онория издала смешок:
– Ты можешь отказаться от своих слов к концу сегодняшнего вечера.
– Я бы не смог делать это так, как делаешь ты, – тихо произнёс он.
Она обернулась, удивлённая серьёзностью его тона:
– Что ты имеешь в виду?
Маркус не знал, как объяснить иначе, поэтому продолжил, запинаясь:
– Я не люблю находиться в центре внимания.
Она склонила голову набок, внимательно посмотрела на него, прежде чем заговорила:
– Да. Ты никогда этого не любил. Ты всегда играл дерево.
– Прошу прощения?
В её взгляде появилась нежность.
– Когда мы устраивали те ужасные пантомимы в детстве. Ты изображал дерево.
– В роли дерева мне не нужно было ничего говорить.
– И ты вечно стоял позади.
Маркус расплылся в кривоватой улыбке:
– Мне нравилось быть деревом.