Наверное, мой она уже подчинила, потому что я изменился.

За последние три года, что я прожил тут, я точно стал другим и понимал это не только потому, что так говорили друзья или сестра, эти изменения чувствовал я сам.

Жизнь в наших краях и здесь… она была настолько разной, насколько разными могут быть серый и красный цвета. У нас все было совсем иначе. Пресно, строго, скучно, серо, а Москва… она была такой завораживающей, такой пленительной…

Стоило огромных усилий сохранить себя, свое «Я», пускай и частично.

Впервые я осознал, что я уже не прежний, когда обнаружил, что после шести месяцев в столице совершенно не хотел ехать домой. Да, там были друзья, сестра, но будь моя воля и в тот момент я притащил бы их сюда, но не ехал бы обратно в наше «село».

К сожалению, у отца было иное мнение, а ослушиваться его всегда было дороже всего. Он хотел проверить, как я тут справляюсь воочию, так сказать, но оставлять Фатиму одну надолго не решался, поэтому с тех пор так и завелось, если папа ехал сюда, мне нужно было возвращаться домой.

Фатима тогда сразу заметила изменения во мне. Я вернулся более свободным, чуть более гибким, стал немного иначе говорить, допускать мысли, которых раньше никогда не допускал…

Фатима… моя единственная отдушина в этом мире. Я помню, как радовался в тот день, когда ее, еще совсем крохотную, принесли домой. Торжественно представили мне и доверили взять на руки…

Я и сейчас очень отчетливо помню, как страшно мне было тогда, ведь она была совсем маленькой, совсем беззащитной и в тот момент внутри меня что-то включилось и это что-то можно было смело назвать «защищать».

С того дня и по сей час за сестру я готов был сложить голову в случае необходимости.

Мать была с нами до семилетия Фатимы, а затем ушла. Исчезла. Ее не было несколько дней, а затем появились какие-то незнакомые люди, они заполнили дом, прибывая с каждым часом все в большем и большем количестве. Сестра тогда ничего еще не понимала, а мне уже было почти четырнадцать. Я знал, что так люди собирались на похороны.

Отец долгое время скрывал, как все обстояло на самом деле и лишь к восемнадцати годам я узнал, что произошло. Мама не была мертва, глубоко внутри я всегда это знал, потому что на поминках не было тела. Папа говорил всем, что мать погибла в автокатастрофе в Питере, куда уезжала лечиться, и доставлять домой для захоронения было уже практически нечего, что пришлось хоронить ее там, вдали от родной земли и близких людей.

Марианна была вполне себе жива. Папа признался мне в один из вечеров, после очередного скандала, который я устроил из-за того, что мне не разрешали сватать Зару. Он рассказал мне, что эта «падшая женщина» влюбилась в приезжего мужчину из Турции. Познакомилась, закрутила любовь и укатила с ним в Измир, где и жила по сей день.

Я тогда отказывался верить, пока отец не показал мне фото вполне себе живой матери в обнимку с этим… человеком. Это действительно была она. Годы взяли свое и Марианна изменилась, но это точно была она… с другим мужчиной.

Мне пришлось потратить много, очень много времени, чтобы понять, что к чему. Чтобы постараться понять ее и вравшего всем отца.

Марианна хотела любви и свободы. В какой-то мере я винил и не винил ее одновременно. По началу я просто ненавидел. Когда папа рассказал, что она сбежала, бросив четырнадцатилетнего меня и, самое ужасное, семилетнюю Фатиму, я ненавидел ее так сильно, что был рад тому, что укатила она далеко.

А затем, взрослея и становясь старше, я возненавидел еще и отца.

Папа женился на женщине, что была моложе него почти на пятнадцать лет. По словам родственников со стороны Марианны, она никогда не любила папу и никогда не хотела за него замуж, она хотела уехать в крупный город, учиться, развиваться, искать свою любовь... Совместная жизнь у них не заладилась и чем дальше, тем было хуже. Папа ходил налево, Марианна это отказывалась терпеть, и каждая такая ссора заканчивалась тем, что потом она неделями ходила в синяках.

Наверное, она и нас с Фатимой никогда не хотела…

Один раз, наверное, лет пять тому назад, я хотел с ней связаться. Поговорить, может быть, спросить, почему она поступила так, как поступила… но делать этого не стал. Наверное, было уже поздно для таких вещей. Какой толк в беседах, если детство прошло без любимой матери, если ее не было рядом, когда ты болел или приносил медаль из школы, если ее не было рядом, когда требовался ее совет или поддержка, ласка или слова успокоения…

В этом уже не было нужды. Времени назад не отмотать, прошлого не изменить, воспоминания не переписать. Лучшим выбором было смириться. И я смирился.

А для Фатимы, как и для всех остальных, лучше всего было продолжать думать, что она мертва.

Она и была мертва для нас всех. Она умерла для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я дал слово отцу, что пока жив и нахожусь в здравом уме, никогда не расскажу об этом ни одной живой душе. Для него и его репутации сбежавшая жена шалава стали бы ударом, поэтому в какой-то степени я его понимал и даже жалел. Но больше всего жалел Фатиму. Я не хотел, чтобы сестра жила с пониманием того, что мать променяла ее на чужого мужика.

Из мыслей о прошлом меня вытянул приглушенный звук пришедшей смс-ки. Потянулся к карману и увидел надпись «Любимая».

«Тебя сегодня ждать, родной?»

«Нет, сладкая, ложись спать, сегодня не смогу приехать.»

Вранье. Конечно, мог, просто не хотел. Не хотел сейчас ничего. С момента женитьбы все пошло наперекосяк, я странным образом успел запутаться.

Жениться на Громовой я не хотел. Ульяна не знала, но я тормозил нашу свадьбу почти год, сопротивлялся, как мог. Ее дядя и мой отец задумали этот брак давно, а мы должны были стать разменными монетами.

Взаимовыгодный симбиоз.

У нас были деньги, но не было нужных связей, многие все еще считали нас дикарями и выходцами с гор, с которыми опасно иметь какие-либо дела. Русская жена из верхов кардинальным образом меняло положение дел. У семьи Ульяны было положение и вес в обществе. Как я понял, отец у нее был крутым мужиком, бизнес сколотил сам, с нуля, раскрутил его так, что на момент гибели мог спокойно прикупить себе остров где-нибудь в Греции и при этом не почувствовать, что денег стало меньше. Я был почти уверен, что ушел он не своей смертью, но лезть в дела прошлого не собирался. Деньги и бизнес перешли к его брату и до сих пор он медленно, но верно разваливал то, что старший брат строил годами.

Былых денег у них уже не было. Нет, конечно, до бедности им было далеко, но если брать активы за год, пять или десять лет назад, то тенденция была на лицо. Бизнес рушился и нужны были не просто денежные вливания, чтобы хотя бы поднять его на ранее достигнутый уровень, нужен был человек, который сможет все это сделать.

Будь проклят тот момент, когда я решил учиться на финансового аналитика, а затем на юриста, а не на врача, как мечтал в детстве.

Я снова отвлекся, когда пришла очередная смс-ка.

«Я очень скучаю. Пожалуйста, приезжай завтра, тебя будет ждать все то, что ты любишь…»

Я не стал отвечать, убрал телефон обратно в карман и зажег новую сигарету. Если говорить на чистоту, то в последнее время больше всего на свете я любил поспать. Дядя Ульяны был настолько узколобым и, не побоюсь этих слов, тупым безграмотным идиотом, что моментами я мечтал вырвать его позвоночник и забить им его до смерти. Честно, мне кажется даже сама Ульяна справилась бы с делами лучше, чем этот тупой хрен.

Отец подвязал меня помогать ему. Бросил все силы, чтобы восстановить семейный бизнес Громовых, потому что при идеальном стечении обстоятельств можно было сколотить целую империю. Империю Громовых-Цахаевых.

Благо, я был не один, были свои ребята, проверенные и неглупые, и они помогали, но нагрузка все равно была большая. Я ел раз в день, спал, в лучшем случае, по пять часов в сутки. И чем дальше все это заходило, тем сильнее я понимал, как отец был прав.