«Счастливец».

Адаму, видимо, надоело ждать, и он посигналил мне.

— Да, иду, иду!

Я запрыгнул на переднее сиденье. Прежде чем я успел что-то сказать, Адам поприветствовал меня поцелуем.

— Ну что, едем смотреть старый город?

— Едем.

Он повёл машину вдоль мокрого асфальта, освещенного оранжевым светом фонарей.

— Как котёнок?

— Я отвёз его домой, попросил миссис Смит искупать его и накормить. Завтра в обед поеду ему за мисками и прочими кошачьими принадлежностями.

— Ты точно решил оставить его у себя?

Адам кивнул.

— Ты видел, какой он трогательный? Маленький такой и беспомощный. Конечно, я его оставлю у себя.

Я улыбнулся.

— Никогда бы не подумал, что ты любишь кошек.

— Да? А почему?

— Ну, ты такой… всегда в костюме, пахнешь дорогим одеколоном и водишь дорогую машину. А котята… Они маленькие и миленькие.

— Мне нравится всё милое. Например, ты.

— Льстец, — улыбнулся я. — А ты уже решил, как котёнка назовёшь?

— Ещё не думал. Приеду домой, посмотрю внимательно на него и решу.

— Назови его Пикси!

— Пикси? А, что звучит неплохо. Пусть будет Пикси. Ладно, я хотел показать тебе некоторые достопримечательности Амбертауна…

Мы прокатались около часа, обсуждая архитектуру города. Некоторые здания действительно были уникальными — с колоннами, барельефами и горгульями. Другие же были посовременнее, но очень странные — с диагональными окнами и изогнутыми под странными углами стенами.

Потом мы заехали в небольшое, но уютное кафе в Верхнем городе, чтоб выпить кофе.

— Твои родные дома тебя не потеряют?

— Нет, я им сказал, что буду с тобой. Правда, мне через час лучше бы возвращаться домой, завтра всё-таки на работу.

Адам задумался.

— А они знают, что ты гей?

— А, конечно же! Давно причём. Я довольно глупо попался, — я смутился. Адам сделал жест рукой, явно намекая, чтоб я продолжал. — В общем, мы должны были поехать всей семьёй к моей тётушке на выходные. А я тогда уже встречался с парнем, ну и я додумался притвориться больным, чтоб вместе с ним время провести. Мама поверила, и они с сестрой уехали. Надо сказать, это были замечательные выходные! Мы с Полем практически не вылезали из кровати. И вот, вечером воскресенья он должен был уходить, но мы решили, что лучше проведём ещё одну ночь вместе, а на утро заведём будильник…

— И вы проспали?

— Нет, мы проснулись вовремя. Спали, правда, от силы часа два. Но… мы решили, что ещё успеем разок…

— И?

— И мы не успели! В самый разгар вернулись мама с Кларой, и буквально поймали нас голыми в постели.

— И что было потом?

— Мама долго смеялась, и говорила, что на самом деле, она давно уже всё знала. Клара была немного в шоке от увиденного, но быстро пришла в себя. И как-то жизнь пошла своим чередом. Даже легче стало, что не надо скрываться.

— И что случилось потом с Полем?

Улыбка сползла с моего лица.

— Мы расстались где-то в конце прошлого года… А потом гражданская война случилась… Я даже не знаю, успел он бежать или нет… Я написал несколько писем, но ответа не получил.

Адам взял меня за руку.

— Сочувствую…

Я отхлебнул кофе, пытаясь отогнать прочь грустные воспоминания.

— Ну, а ты?

— Что я?

— Ты вроде как открытый гей. Как ты пришёл к этому?

Адам помрачнел.

— Если не хочешь, можешь не рассказывать, — поспешил сказать я.

— Да ты и так наверное отчасти знаешь эту историю… И лучше ты узнаешь правду от меня, чем потом наслушаешься ещё каких-нибудь сплетен.

Он вздохнул.

— Я всегда был таким. В четырнадцать я впервые влюбился в парня. Я скрывал это ото всех. Даже от матери. Потом, когда мне было двадцать пять, я встретил его. Роджера. Я тогда ещё управлял «Субботой». Роджер был старше меня на восемь лет, но он был такой… Красивый, чёрт побери. Дело не только во внешности, он красиво одевался, красиво пах, красиво разговаривал. Прямо как актёр с экрана. И Роджер был очень остроумен. И хорош в постели.

Адам задумчиво посмотрел в окно.

— Он вскружил мне голову, а я этого даже и не заметил. Вертел мною, как хотел. К примеру, мы шли в ресторан, и я всегда платил за наш заказ. И в кино также. Да что там кино и рестораны! Я дарил ему дорогие подарки, наличные, всё, что он просил. Водил его на все вечеринки. На одной из них Роджер встретил мистера Салливана.

— Мистер Салливан — это?..

— Салливану было шестьдесят пять, и он был богат. Очень богат, не то, что я.

— И Роджер ушёл к нему?

Адам кивнул.

— Я был просто морально уничтожен. Сидел в своей комнате и ревел. Ко мне зашла мама и спросила, что случилось… И я рассказал ей всё про Роджера.

— И именно так она узнала, что ты гей?

— Да. Она начала ругаться, что, мол, Роджер сделал из её сына гея. Я возразил, сказав, что всегда был таким. Она не поверила. Тогда я решил показать ей свои дневники, которые писал в ранней юности. Там всё был разрисовано голыми парнями и исписано гомоэротическими стихами. Она была в шоке. Она не могла поверить, что столько лет я скрывал от неё всё это. Мама сначала долго молчала, а потом…

Адам болезненно нахмурился.

— В общем, был скандал. Она не смогла этого принять. Иронично, потому что она всегда учила меня, что мы должны принимать и понимать различия других людей, что все люди важны… Но, видимо, важны, только если это не собственный сын, который вдруг внезапно оказался геем. Было очень обидно.

Я крепко сжал его руку.

— Она была учредителем «Субботы» и заставила меня отойти от дел. Потому что, раз уж я врал про свою ориентацию, неизвестно о чём я ещё ей вру, может, деньги отмываю или подпольный бордель держу. Это её слова, не мои. Удивительно, как человек может быть добр к другим, но так жесток к родным… Она продолжала заниматься благотворительностью, бороться за права простых рабочих, настаивала на отмене телесных наказаний, но при этом искренне не хотела принимать меня таким, какой я есть. И, благодаря её влиянию, все узнали, что я гей, и отказывались со мной иметь дело.

— О, Адам, мне так жаль…

— Я наскрёб все деньги, которые у меня были, и купил маленькое помещение, которые сразу начал сдавать. Первыми моими клиентами были открытые геи, лесбиянки и трансы. Вроде как, свои поддерживают своих. Конечно, это было скорее политическое заявление. Все они были активистами, из радикальных. Но их поддержка меня спасла. Если бы не они, я бы сейчас тоже непонятно кем работал бы за копейки. Через год стало легче — кто-то из гомосексуалистов заимел друзей в городском совете, и к нам стали относится терпимее. То, что ты видишь сейчас ночные кафе для мужчин-геев — пять лет назад их не было, это всё заслуга активистов. Постепенно моё дело росло, я покупал новые помещения, некоторые старые друзья вернулись ко мне, поняв, что моя ориентация не мешает нам общаться и веселиться, как раньше. Только матушка… Она до сих пор со мной не разговаривает, хоть и не мешает моему бизнесу. Вот такая вот история…

Адам отпил свой кофе.

— После Роджера я стал дико ревнивым и боялся привязаться к кому-нибудь. Я ни с кем не заводил длительных отношений, за исключением Итана. С ним мы встречались где-то год, и то я всё испортил своей ревностью. С тех пор, как мы с ним расстались, я ни с кем не встречался, изредка лишь навещал ночные кафе.

— Мне очень жаль, что так всё получилось…

Адам моргнул.

— Да. Мне тоже. Но это всё в прошлом. Сейчас у меня более или менее нормальная жизнь… Кстати, вчера Итан мне сам позвонил, спросить, как у меня дела. Оказывается, он сейчас работает учителем математики в Хартвуде. Надеюсь, с его характером его там никто не убьёт. И, — представляешь, — предыдущего учителя уволили за то, что он оказался садистом-извращенцем. Как же его зовут-то… — Адам потёр переносицу. — Вспомнил! Морган, Аарон Морган! Дэвис ещё упоминал, что он в «Субботу» иногда заходит и предлагает официантам всякое… Ужас!