Лидочка вспоминает… Дом наш был угловой, с одной стороны – наша часть, с другой – институтский детский сад. Почти на весь дом тянулась беседка из винограда «Изабелла». Винограда обычно было много. После обеда мы становились на подоконник и срывали десерт. Таким же образом снимали листья для толмы. (Мясное блюдо, состоящее из растительной оболочкии мясной начинки с подливкой. Национальная принадлежность этого блюда находится в зоне споров между армянской и азербайджанской кухней. Мы склонны придерживаться позиции независимого от национальной предвзятости эксперта В.Похлёбкина4– он считает, что это армянское блюдо. И используем предложенную им русскоязычную транслитерацию наименования блюда, через букву «т»)

У нашего входа было очень маленькое крылечко с несколькими ступеньками – наш с Леночкой «читальный зал». Очень уютно и хорошо читалось на ступеньках. Во дворе ещё стоял маленький домик – кухня детского сада.

И росло абрикосовое дерево с очень вкусными плодами, но их почему-то всегда было мало. И куст белой сирени – 9 мая 1945 года мы с Леной пошли в школу с букетами этой сирени.

Если по тем ступенькам подняться в дом – входили в тамбур, из которого одна дверь вела в ванную комнату с туалетом, вторая – в комнату, совмещавшую кухню со столовой. Оттуда можно было попасть в бабушкину комнату, куда нас с мамой поначалу разместили, и в маленький коридорчик, откуда тоже вели двери в комнату дяди Вани, в комнату дяди Геворка и в длинную узкую переднюю, заканчивающуюся парадным входом – дверью, выходящей на улицу. Парадная дверь была всегда закрыта, потому что передняя всё время использовалась, как комната. Она была с окном и достаточно вместительная – сюда мы с мамой переселились после бабушкиной комнаты, а потом, когда мама стала болеть, дядя Геворк перевёл её в свою комнату, а сам поселился здесь.

Вообще, перестановок было много, тем более, потом, когда в нашей квартире появились немцы…

Леночка рассказывает… Когда стало ясно, что немцы подходят к Краснодару – а Краснодар взяли 8 августа 42-го – за два дня до этого, 6-го числа к нашему дому подъехал огромный красный автобус. Институт, в котором работал дядя, эвакуировался в Ереван. Только мы тогда ничего этого не знали – куда, что… А дядиной семье выделили вот этот самый огромный автобус. Но бабушка лежит с воспалением почечной лоханки, у папы кровохарканье, а у меня неизвестное тогда заболевание, туляремия – «крысиная чума»: по всему телу такие красные язвы. У меня вечно кошки были, сказали, что, наверное, кошка съела больную крысу и от кошки я заразилась. Непонятное заболевание и меня начали пичкать – только появился тогда – сульфидином. От него тошнит… В общем, мы трое больных – куда с нами ехать! И вот, в этот огромный автобус садятся три человека – сам дядя Геворк, ему нельзя было оставаться под немцами, он тогда уже был видный учёный, дядя Рафа (двоюродный брат. Рано осиротев, он и его сестра Тамара всё детство жили в семье под опекой Герасима и Ерикнас) и их близкий друг, дядя Осип. А мы остались. Мы – это бабушка Еля, мой папа, дядя Гаспар и дядя Бодя, тётя Лида – они приехали из Ростова – моя мама, сын дяди Гаспара – Эдик, тётя Виргуня с Лидочкой…

Лидочка вспоминает… Когда немцы подходили к Краснодару, началась активная эвакуация. Дядя Геворк был ответственным по эвакуации Института, сотрудников и их семей. Он не мог оставаться, должен был эвакуироваться – слишком известной личностью он был в Краснодаре. Но мы никуда не могли уехать – бабушка и дядя Ваня были очень больны, заболела и Леночка.

Перед взятием город очень сильно бомбили и тогда, под стоящей во дворе кухонькой, дяди выкопали окоп, перенесли туда лежачую больную бабушку, нужные вещи, еду. Нас было много, так что пребывание в этой тесной траншее было непростым испытанием. Днём мы больше находились в доме, а на ночь спускались туда. Никогда не забуду, как дядя Бодя на свечке варил бабушке кофе. Чёрный кофе – это, может, было не самое необходимое в той жизни, но это была одна из немногих радостей для бабушки, и дядя делал всё, чтобы её доставить. Помню, как подолгу он сидел с маленькой чашкой и буквально гипнотизировал напиток. Вообще, по его чуткости и самоотдачи ему не было равных.

…

Леночка рассказывает… Во дворе нашего дома была детсадовская летняя кухня. Но детский сад уже не работает, мы остались одни. И, когда начались сильные бомбёжки, наши мужчины пошли во двор, подняли доски пола этой кухни, выкопали траншею, поставили бочонок с водой, провели электрическую лампочку, по бокам сделали земляные нары, чем-то там всё прикрыли, поперёк положили дикт (щит фанеры) для того, чтобы там могла лежать бабушка – она с высокой температурой была. Мы все сидим, бабушка лежит – потому что бомбят. И мы ночью решили остаться там. Кроме дяди Гаспара, который говорил, что это всё глупости и что он будет спать на своей кровати. Он не боялся бомбёжек, он один действительно остался в пустом доме, спал на своей кровати, а мы все сидели там. Мы сидели двое суток. Ночью бомбёжка была, по диагонали от нас было здание армянской школы, единственная армянская школа в городе. Она была пустая, но учитель географии – его полк проходил через город и он остался там ночевать – и прямое попадание бомбы, он погиб. У нас вылетели стёкла из окон, дядю Гаспара это не смутило. Мы там просидели двое суток. А за забором жили армяне – сапожник Карслян Антон Иванович, чувяки шил, и у него было четверо детей: Петя, Ваня, Соня, Аня. Мы с младшими дружили. Ну, в общем, они за забором живут. И как-то утром он вдруг тихонько через забор заглядывает, Антон Иванович: «Вы тут живы? Давно немцы в городе, вы чего сидите?»

Лидочка вспоминает… Почему-то чердак на нашей крыше оказался распахнутым и, когда солдаты ходили по дворам они залезли туда и дали несколько автоматных очередей. Нам с Эдиком было очень интересно и мы всё время порывались посмотреть. Помню мысль: а вдруг там были люди – они повсюду искали партизан – меня как-то ужасно поразила конкретность войны. Вообще, мы с Эдиком проявляли много интереса (любопытства?). Мы собирали осколки бомб, даже в нашем дворе находили и всюду совали свой нос.

…

Леночка рассказывает… Значит, сидим мы в доме, в кухне-столовой сидим, едим шила-плав. (Каша-плов (арм) – сильно разваренный рис, размятый с мелкими кусочками сильно разваренной курицы) Откуда у нас была курица – не знаю… значит, где-то сохранилась… не знаю. И вдруг заходят трое немцев. С автоматами.., вошли. Все сидим, черноволосые, только тётя Лида, русская, светлая. Немцы настороженно: «Juden?» Тётя Лида: «Nein, nein, Armenier, Armenier». Выражение лица поменялось. Прошли по всей квартире – наша комната самая большая: тут будет жить немецкий офицер. Рядом с домом, полквартала от нас, институтское общежитие студенческое – там сделали немецкий штаб. Вот штабных офицеров поблизости и расселяли. Потом, когда немцы уйдут, у нас советские офицеры будут останавливаться, потому что и их штаб будет в том же общежитии. Но сейчас, значит, тут будет жить немецкий лейтенант – делают обыск, проверяют квартиру. Прошли по всем комнатам, в бабушкиной комнате отодвигают нижний ящик комода – а нам, когда война только началась, всем раздали противогазы, учили, как их надевать – увидели и отскочили: эти металлические части – им показалось, что это гранаты, они испугались. Отскочили, пригляделись – стали напяливать эти противогазы друг на друга, хохотали… Потом нашли фотоаппарат – у дяди был ФЭД – забрали. (Фотоаппараты этой марки начали собирать в 1934-ом году в Детской трудовой коммуне НКВД имени Ф. Э.Дзержинского – отсюда и название фотоаппарата. Аппарат являлся точной копией популярных немецких «Leica») У папы было охотничье ружьё, которое ему подарил Шура Мултанов – папа хороший охотник был – централка, безкурковка. Забрали. Сказали: мы можем не брать ваше ружьё, но, если в вашем кубике будет убит хоть один немец – у вас есть оружие, вы пострадаете, предупреждаем заранее. Папа сказал: забирайте, ради бога. Это забрали. И баба Сюся, (Тамразова Сусанна Давидовна, бабушка по линии мамы) мне когда-то подарила веер, такой… фанерный… не знаю, из чего он, незабудки такие голубенькие нарисованы. Значит, один немец взял, но понял, что это мой веер, и сказал: это я возьму на память – это всё переводит тётя Лида, она немецким в совершенстве владела – когда вам будет шестнадцать лет, я приеду за вами в карете. И забрал «на память» веер с незабудками… (смеётся) Да, и ещё у папы на стене висела карточка – снимок сделали во время охоты на кабанов, все в тулупах, в папахах, с винтовками… ну это в Дагестане, в Кизляре было. Посмотрели: «Partizanen!»… Нет, не партизаны – увидели, туши кабанов лежат, успокоились…