Когда он проснулся во второй раз, из узкой щели в толстой стене проникал яркий солнечный свет. Он был в одной из верхних комнат башни. Кто мог уложить его в постель, он мог только догадываться.

Служанка, увидев, что он проснулся, сделала реверанс и принесла ему кувшин, на этот раз с водой, свежее белое полотенце, чтобы умыться, и чистую одежду.

Она сделала еще один реверанс и исчезла. Ее мельтешение только усилило головокружение. Он вылил воды на голову, потом отпил немного – ужасная гадость! неудивительно, что барон топит свои мысли в вине – и выплеснул остальное на грудь.

Путь вниз по пяти пролетам винтовой лестницы был долгим. Он завершил путешествие, не упав, и, наконец, добрался до зала, где чревоугодничали де Ре, Д’Олон и еще несколько человек.

Вид и запах еды задушили Гвальхмая. Он сразу же решил позавтракать чем-нибудь жидким. Отведя взгляд от хрустящей жареной свинины, жирных пирожков с мясом и дымящихся мисок с пудингом, он ограничился маленькой гроздью винограда и большим бокалом вина.

«Лэглон, – сказал де Ре, – позвольте представить вам людей, которые работают с нами, как я говорил вчера вечером».

Если он и говорил, то Гвальхмай узнал об этом впервые.

«Мадам Перрин Мартэн, наша кастелянша, которая любит заботиться о детях, и которая знаменита под именем Ля Мефрей».

Дама, о которой идет речь, улыбнулась и поклонилась, бросив на барона своеобразный, быстрый взгляд, слегка покачав головой. Эта женщина среднего возраста, очевидно, когда-то была известной красавицей. Гвальхмая слегка смутил ее строгий, напряженный взгляд.

«Жиль де Силь, старый военный товарищ; Роже де Бриквиль, мой кузен, и мессер Франческо Прелати, известный алхимик. Все трое разделяют мое состояние и мои амбиции, потому что, как и я, чувствуют, что мир разладился, и мы должны приложить все усилия, чтобы исправить его».

Гвальхмай сердечно ответил на представление, но пары вина рассеивались, и ему приходилось изображать вежливость. Он ясно видел их как людей, с которыми де Ре мог легко быть близок по духу. О себе он не мог такого сказать.

Не то чтобы в них было что-то, что он мог бы точно назвать и заявить: «Это меня отталкивает». Скорее, он увидел в них тесную группу соучастников, из которой был исключен.

Теперь, когда наступил день и его усталость несколько развеялась, он отметил, как глубоко утвердилась горечь в выражении лица де Ре. В компаньонах барона он отметил черты, которые ему не понравились, в первую очередь, хитрость и двуличие. Они открыто хихикали, глядя на него, а также на барона, когда тот отворачивался. Здесь был какой-то секрет.

Несмотря на подавленное настроение, он знал, что должен оставаться в Машкуле. Это было частью его судьбы. Как говорил Д’Олон: «Дом сейчас там, где барон».

И вот, в этом мрачном замке закрутилась сеть интриги, которая вскоре должна была покорить сердца и души ленивых людей, чтобы они снова рискнули жизнью ради идеала.

Писались пьесы, по правде говоря, самая откровенная пропаганда, которая щедро финансировалась из, казалось бы, неисчерпаемого богатства барона. Темами каждого произведения были послания, которые Дева провозгласила так гордо и в то же время смиренно, трусость короля и вероломство англичан. По всей стране труппы странствующих актеров исполняли пантомимы и нравоучительные пьесы, и по мере того, как бесплатные представления шли одно за другим, их популярность росла.

Горожане во все увеличивающихся количествах стекались на представления. Как только одна труппа уезжала, люди уже с нетерпением ждали следующую, любопытствуя, сможет ли новое представление превзойти по великолепию и силе воздействия то, что было раньше. Актеров с нетерпением ожидали, им горячо аплодировали, наиболее яркие строки запоминали надолго и часто цитировали.

Кульминацией стала «Тайна осады Орлеана», грандиозное зрелище с сотнями актеров и буквально тысячами помощников, сопровождавших огромные вереницы лошадей и мулов, которые везли фургоны с костюмами и винами, а также потрясающую переносную сцену с впечатляющими декорациями. Опять же, за все это великолепие не брали никакой платы. Для зрителей были предусмотрены застолья и изысканные вина; тем, кто нуждался, раздавалась бесплатная одежда. Щедрость лилась из казны барона.

После премьеры в Нанте, «Осада» отправилась в Бурж, Анже, Монлюсон. Повсюду люди приходили на это представление с 12 000 участников, чтобы повеселиться, а уходили переполненные впечатлениями, плененные драмой, возмущенные почти забытой несправедливостью, которая снова была им впечатляюще показана, сияя новым патриотизмом. «Осаду» играли в Орлеане в течение 10 месяцев, и средства расходовались, как прежде. На каждый спектакль шили новые костюмы. Со всей Франции люди прибывали как гости, ели и пили бесплатно. День за днем продолжались спектакли, а богатство де Ре таяло, как снег на солнце.

Разве могли все ее божественные и невероятно мужественные усилия пойти напрасно? После каждого спектакля люди, наполненные священным гневом, поднимались со своих мест и спешили на вербовочные пункты, установленные бароном для сбора «отрядов добровольцев», чтобы вытолкнуть войну из затянувшегося тупика в сторону окончательного решения.

Небольшие отряды сливались в маленькие армии, которые атаковали ненавистных англичан, где бы они ни закрепились на священных землях Франции. Страна двигалась и сражалась, с разрешения короля или без него, который все больше начинал ощущать, что носит шаткую корону. Так из пепла Руана поднимался феникс; не зря же Д’Олон задумывал, финансировал и исполнял волю и удачу Жиля де Ре.

В конце концов, чувствуя опасное давление, король Франции Карл Седьмой и герцог Бургундский Филипп заключили союз. Вместе они бросили объединенные силы против Парижа.

«Не пройдет и 7 лет, как англичане потеряют больший приз, чем Орлеан», – предсказывала любимица Гвальхмая из тюрьмы. Так и случилось.

К тому времени огромное состояние де Ре было истрачено. Кончились интриги. Не стало новых пьес. Ни то, ни другое больше не было нужно. Труппы актеров, рыцари и бойцы его личной армии, даже кортеж его слуг – все были распущены и уволены.

Когда барон и его друзья покинули отель, в котором он остановился, пока решались финансовые вопросы, денег не хватило, чтобы оплатить счет за проживание.

Гвальхмай, который давно предвидел это событие, попытался выразить сочувствие, но де Ре только рассмеялся.

«Это пустяки, не расстраивайтесь, друг Баск. Все вернется десятикратно. Мессер Прелати позаботится о пополнении моего состояния. Если этого не сделает он, есть Тот, кто даст мне все, что я попрошу.

А пока мы поживем в Тиффоже. Он, по крайней мере, все еще принадлежит мне».

25

Дьявол из Машкуля

Теперь ему надо в скитанье уйти,

Чтобы покой для сердца найти.

Не было в планах такого вовек -

Слава Богу, я не человек! Песни Хуона

Замок Тиффож с его грозными стенами казался Гвальхмаю тем, чем он и был на самом деле – почти неприступной крепостью. Замок был построен на гранитной скале, нависающей над долиной Севра. Ландшафт вокруг был грубый и безжизненный. Бедная почва и редкая зелень мало способствовали тому, чтобы обитатели долины жили в роскоши. Тем не менее, даже здесь ржавчина войны разъела страну и оставила после себя обгорелые стены домов. Поля закислились, собаки одичали, а беспризорные дети скитались в поисках подаяния.

Как много раз раньше в других местах, таких, как замки Шантосе или Машкуль, барон и в Тиффоже с удовольствием предложил гостеприимство этим бездомным бродягам. Некоторых детей немедленно отправили в Фонд, где им было предоставлено постоянное убежище; другие какое-то время оставались в замке, мрачные стены которого отозвались эхом их счастливых голосов, когда их голод был удовлетворен, и они почувствовали себя дома благодаря доброте своего сеньора.