Де Ре выругался, но не оставил надежды. Он принял командование и раздал четкие приказы.

«Может быть, это невозможно, – закончил он, – но я постараюсь спасти ее. Если я смогу добраться до нее в момент, когда ее снимают с повозки, я сделаю вид, что держу ее крепко, чтобы палач связал ее цепями.

Я ударю палача кинжалом, и когда ты увидишь, что он падает, стреляй в судей, если не сумеешь выстрелить одновременно в лорда Бедфорда и его шакала. Убей, сколько сможешь. В общей суматохе, я забегу с ней в церковь св. Спасителя и буду кричать: “Убежище! Дайте убежища!”

Они не посмеют не пустить меня в церковь. Прежде чем Англия сможет вывести ее легально, ее святые могут совершить чудо. Если эти дьяволы попытаются вытащить ее без суда, жители Руана разорвут их на части в ярости от кощунства. Они все еще французы!»

Гвальхмай осознал, что де Ре цепляется за самую слабую надежду. Его идея была безумной.

«Ваш план означает верную смерть для вас, милорд барон! Вы ожидаете, что англичане будут соблюдать законы убежища? Они устарели 200 лет назад. Разве Томаса Беккета не убили в его собственном соборе?»

«Он был англичанин. Убийцы были англичанами. Здесь – Франция, а я знаю моих французов».

Шум с улицы снова привлек их к окну. Скорбная процессия уже выходила на рыночную площадь. Повозку с Жанной едва можно было разглядеть, так близко к ней стояли стражники, которые раздавали направо и налево удары концами пик, расчищая проход от тюрьмы.

Из толпы донесся глухой шум, но он не был направлен на девушку в длинном платье. Сердце Гвальхмая подпрыгнуло. Он понял, что двинуть настроение толпы в едином направлении, не слишком трудно. Может быть, есть шанс, что все пойдет так, как задумал де Ре?

Она молилась, пока ее тележку везли к помосту. Те, кто слышал ее слова, замолкали. Некоторые опустились на колени и тоже начали молиться.

Это был момент, которого ждал де Ре. Он бросил грозный взгляд на своих компаньонов, выскочил за дверь, и через мгновение уже пробивался через толпу, чтобы встать среди марширующих людей. Увидев его форму, они раздвинулись и освободили для него место, как будто посчитали его опоздавшим. Первая часть плана прошла успешно!

Мастер Жан спокойно готовился, разговаривая сам с собой, наводя кулеврину на помост. «Ах, моя радость, терпение, моя красавица! Скоро ты будешь проповедовать этим гордым святошам огненными устами! Итак, немного пороха на полке, закрываем крышечку; она ждет. Фитиль, друг!»

Гвальхмай протянул ему горящий фитиль, и стрелок умелым движением сунул его в трубку отведенного назад змеевидного спускового крючка.

«Вот и все, осталось щелкнуть крючком, порох на полке вспыхнет, и несколько душ быстренько отлетят прямо в ад! Интересно, а есть ли у них души? Насколько же черными они должны быть!»

Дрова уже были сложены. Было видно, что они хорошо просушены. Поэтому Жанне предстояло претерпеть мучения от пылающего огня, а не задохнуться быстро и милосердно от густого дыма, если бы дрова были сырыми.

Де Ре нигде не было видно. Гвальхмай заволновался, что же пошло не так? Тележку подвезли к столбу. С Жанны, которая продолжала молиться, сняли шляпу, скрывавшую лицо. Ее голова была выбрита. Служка епископа надел ей на голову бумажную митру с издевательскими словами: ЕРЕТИЧКА, ГРЕШНИЦА, ВЕРООТСТУПНИЦА, ИДОЛОПОКЛОННИЦА.

Она не могла прочесть клеветнические слова, но поняла, что они означают. Она заплакала – и многие в толпе заплакали вместе с ней.

Некоторые судьи, закрыв лица, спустились с помоста и убежали, сопровождаемые проклятьями. Даже епископ Кошон выжал слезу. Жанна пристально посмотрела на него и сказала: «Епископ, я умираю из-за вас». Он не выдержал ее взгляда и опустил глаза. Это было ее единственное слово упрека.

Палач мягко коснулся ее плеча. Два доминиканских монаха встали рядом с ним, чтобы отвести ее к столбу.

«Что, пора? Прошу прощения, преподобные отцы, и вы тоже, сэр. Я не хотела заставлять вас ждать».

Она поднялась. Поддерживаемая палачом она сошла с повозки, но, прежде чем подняться по лестнице, остановилась и крикнула: «Крест! Разве мне не дадут креста?»

По скоплению пикинеров пронесся вихрь, один из них выскочил из строя. Офицер попытался схватить его, но тот уже бежал к столбу. Это был де Ре.

Он подхватил с мостовой пару прутьев, вытащил нож, связал скрещенные прутья и подошел к ней – в одной руке нож, а в другой маленький крест.

Жанна узнала его, даже на таком расстоянии Гвальхмай увидел, как ее глаза распахнулись. Она улыбнулась, взяла крест и поцеловала его.

Де Ре резко шагнул вперед и повернулся к палачу. Нож сверкнул в его руке. Он замахнулся, но офицер с двумя крупными сержантами схватили его железной хваткой и оттащили, отбивавшегося, ругавшегося, обратно в свои ряды.

Жанна спрятала под платье последний подарок, который мог подарить ей друг, и, не оглядываясь поднялась по лестнице. Ее привязали к столбу.

Один из двух монахов, тем временем, быстро сбегал в церковь и вернулся с распятием с алтаря. Он поднял его, чтобы Жанна могла обнять его. Она пылко поцеловала распятие.

«Прошу вас, отец, держите его так, чтобы я могла его видеть, пока все не закончится». Монах не мог говорить, его лицо скривилось от горя и жалости, и просто кивнул.

Пока все это происходило, Гвальхмай принял решение. Он был далеко не фаталистом, но ему вдруг вспомнились слова Кореники о том, что все, что происходило, шло по грандиозному плану, ничтожно малой частью которого были они сами. Возможно ли, что происходящее тоже было частью этого плана?

Однажды Жанна сказала ему: «Я должна исполнить свой долг. Именно для этого я родилась».

Было ли случайностью то, что де Ре потерпел неудачу? Что у него самого нет никакой возможности помочь Жанне силой оружия или магией?

Без кольца Мерлина он лишился помощи, основанной на колдовстве. Было ли так задумано, что он оказался совершенно безоружен? Но ее мучения, разве они необходимы?!

Он сам столкнулся с тем же ужасным выбором, который когда-то был вынужден сделать Хуон.

«Мастер Жан, единственное, чего боялась эта девушка, это огонь! Добьете ли вы до столба своей кулевриной?»

«Не с шестью пулями. Может быть, одной. Но я никогда не смогу этого сделать, я не смогу нажать на курок!»

«Тогда, во имя Бога, приготовьтесь! Заложите заряд! Направьте свою пушку ей на сердце, а выстрел сделаю я. Она не должна гореть!»

Стрелок быстро снял кулеврину со стойки. Повернув винт, он вытащил пыж, который удерживал пули, и, постукивая, выбил их наружу. Дрожащими пальцами опустил в ствол одну большую пулю и задвинул ее шомполом до конца.

Гвальхмай выглянул в окно. Как будто в подтверждение мыслей о мистическом вмешательстве в планы людей, он увидел человека, которого сразу узнал. Это был хозяин гостиницы, в которой они остановились.

Этот человек вышел из толпы и посмотрел в лицо де Ре, который все еще стоял в строю, удерживаемый солдатами. Он сказал что-то офицеру и показал на окно, откуда за ними наблюдал Гвальхмай. Поднялись и другие лица и тоже посмотрели вверх. Гвальхмай понял, что они попали под подозрение.

Он повернулся к стрелку. «Торопитесь. Мы обнаружены».

«Почти готово», – выдохнул Жан. Он протолкнул шомполом пропитанный жиром кусочек льна, бросил кулеврину обратно на стойку и нацелил ее на ровную фигурку, прислонившуюся к столбу. Палач уже держал в руке пылающий факел.

Лотарингец отошел в сторону и жестом дал сигнал Гвальхмаю взять оружие. По коридору уже гремели сапоги. Тяжелое тело врезалось в дверь комнаты. Жан навалился на нее с этой стороны.

«Стреляй! Стреляй!» – кричал он. Гвальхмай колебался. – «Это все, что ты можешь сделать для нее сейчас!»

Мысль о мужестве Хуона дала ему силу. Он нажал на спусковой крючок, и шептало опустилось на полку. Но выстрела не последовало! В спешке мастер Жан забыл насыпать на полку запальный порох. Когда он ставил орудие на торец, чтобы выбить заряд, запальный порох высыпался.