Он чувствовал странное влечение к ней и хотел бы узнать больше о том, что произошло после банкета; он надеялся, что тогда у него, возможно, будет меньше угрызений совести, когда он вернется в мир людей.

Затем охотничий рог издал серебристый звук, мальчики спустили собак, и их перекрикивающиеся голоса зазвенели над озером.

Из чащи выскочил единорог. Он встал на задние лапы и принялся передними колотить воздух, словно бросая вызов врагам.

Зверь сразу понял, что охотников слишком много. Огромными скачками он помчался через озеро, вспенивая воду, а за ним мчались собаки, высунув язык. Они не шли по следу – добыча вся была на виду.

Черный как уголь, благородно возмущенный этой скачкой, высокий, сильный и проворный, единорог бежал легко. Понадобилось бы много времени, чтобы измотать его, поскольку его грудь была широкой и объемной. Мышцы его массивных бедер мощно сжимались и разжимались, и время от времени он высоко подпрыгивал, оглядываясь назад, чтобы увидеть всех своих преследователей. И они налетели, почти опережая собак, неровным строем, с копьями, выставленными вперед. «Хо! Хо! Хо!»

Гончие бросились врассыпную перед самым броском сэра Перитона. Он подъехал под углом, но просчитался с направлением удара. Единорог обернулся, и копье и рог столкнулись в короткой яростной дуэли, безвредной для обоих участников.

Собака оскалилась и бросилась на блестящее черное горло. Единорог отвернулся от сэра Перитона и всей мощью ударил гончую. Поддев рогом, он собирался отшвырнуть ее, как подоспели Гвальхмай и сэр Хуон.

Могучие бедра единорога напряглись, он прыгнул изо всех сил и взлетел в воздух. Пена упала Гвальхмаю на щеку. Он увидел вздымающийся блестящий черный живот единорога и бьющие по воздуху копыта, летящие на него. Гвальхмай инстинктивно присел в седле, но единорог уже перелетел через него и поскакал галопом, вытягиваясь, как гепард. Внезапно он изменил направление и двинулся прямо к выжженной пустоши. Остальные охотники теперь изо всех сил пытались обскакать его сбоку, чтобы отогнать от этого рокового убежища.

Великолепное существо с высоко поднятой головой, растрепанной гривой, холкой в поту, светящимися красным ноздрями, издавая при дыхании резкие трубные звуки, бежало параллельно границе отравленной земли. Очевидно, единорог был не более готов пересечь эту смертельную черту, чем эльфы и феи.

Зверь должен был решиться – сражаться, или быть схваченным, ибо погоня наваливалась на него с одной стороны, а край серой пустыни образовывал другую сторону угла.

Единорог осознал опасность и резко развернулся. Собаки посекли его и с воем разбежались. Обезумев от боли, он прорвался в густые заросли спутанной растительности и пропал из виду.

Ближе всех оказался сэр Перитон. Он поднялся в стременах и жестами показал остальным, чтобы держались сзади. Гвальхмай и сэр Хуон снова быстро сходились.

Сэр Перитон радостно помахал им копьем. «Трофей мой! Мой рог!» Он изготовил копье и со смехом скрылся в чаще.

Последовал короткий, яростный шум, удары тяжелых тел. Затем единорог вырвался, пошатываясь, из своего укрытия. Он сделал несколько шагов и упал. Копье сэра Перитона торчало в его боку.

Стая собак тотчас накрыла его тушу, они дергали, рычали, рвали. Однако сэр Перитон не появлялся.

Когда остальные охотники протиснулись в кусты, чтобы увидеть, что с ним, донесся отчаянный крик: «Железо! Железо!» – и наступила зловещая тишина.

Сэр Хуон издал бессловесный крик ужаса и тут же толкнул своего коня в чащу.

Гвальхмай последовал за ним. Светлый ликер Тора, все еще струящийся в его крови, обострил его зрение до уровня жителей Эльверона, поэтому он увидел отвратительный металл глазами эльфов.

Прямо перед ним лежал сэр Перитон в агонии. Боком он касался куска ледяного голубого ужаса, размером в десять раз больше эльфийского рыцаря. Металл сверкал и пылал холодно, как замерзший огонь, и там, где сэр Перитон коснулся его, его плоть стала сухой, серой и омертвелой.

В его дымящемся теле все еще пульсировала и страдала жизнь. Он был в сознании и в здравом уме. Хорошо зная сэра Хуона, он махнул рукой, не позволяя другу подойти, чтобы тот тоже не испытал боли.

Но, несмотря на предупреждение, его друг бросился вперед и попытался оттащить его, но это было все равно, что подойти к печи. Что бы ни излучало железо, на эльфов оно действовало губительно. Одежда сэра Хуона с хрустом стала рассыпаться, а кожу на его руках и лице стянули ожоги.

Гвальхмай увидел огромные волдыри, вскочившие на обнаженной коже. Он схватил сэра Хуона и отбросил его в сторону. Крошечная капелька рябинового вина, которая ненадолго породнила его с эльфами, заставила и его почувствовать их страдания. Хотя он все еще был человеком, полного иммунитета от железа у него не было. Тем не менее, он смог ухватить сэра Перитона и оттащить его на расстояние, на котором и сэр Хуон тоже мог поддержать его.

Сэр Хуон наклонился к своему спутнику и выпрямил его бедные скрюченные конечности. Сэр Перитон попытался улыбнуться товарищу. «Где мой рог?» – прошептал он.

Распорядитель охоты уже отрезал его. Он принес и поставил рог на окровавленный торец перед сэром Перитоном.

Жестоко изуродованное лицо рыцаря вспыхнуло счастливой улыбкой при виде великолепного трофея.

«Самый большой из тех, что мне довелось добыть! Кто-нибудь еще пострадал?»

Хуон молча покачал головой. Он не мог говорить, а слез у эльфов нет, потому что им положено только веселиться.

«Было бы много раненых, если бы вы вовремя не предупредили нас», – сказал Гвальхмай. «Вы спасли всех, потому что охота уже собиралась ворваться в чащу вслед за вами. На моей памяти нет более рыцарского поступка, чем ваш, рыцарь Перитон!»

Принц Оберон шагнул к ним с кинжалом в руке, но остановился, поймав взгляд сэра Хуона.

Сэр Перитон попытался кивнуть. Это было едва уловимое движение головы, но его друг понял.

«Возьми мой», – еще более слабым голосом мучительно прошептал смертельно раненный эльф. «Он всегда был острее, чем твой! Поспеши – и бей глубоко!»

Сэр Хуон снял кинжал с пояса искалеченного друга. Он ласково провел рукой по его сожженной щеке, положил руку на наполненные болью глаза и нежно закрыл их.

«Лети в туман, дорогой друг!» – воскликнул Хуон дрожащим голосом и вонзил шип глубоко в трепещущее сердце.

Гвальхмай оцепенел от ужаса. Он был уверен, что сам никогда не смог бы так поступить. Он стоял и смотрел на холодное сияние железа, чтобы не видеть горя Хуона. Внезапно железо приняло знакомую форму. Да, он видел подобный кусок металла раньше! Как бы ни был огромен этот предмет в его нынешнем размере, это была всего лишь заклепка из доспеха. Кто-то однажды потерял ее здесь, возможно, даже небрежно выбросил, не зная, что тем самым принес пылающую боль телам мирного народца.

Гвальхмай отвернулся, ничего не видя, ощущая вину людей. Кому принадлежал этот мир в глазах Бога? Может ли человек в своем тщеславии и гордости бесконечно шествовать сквозь пространство и время, безжалостно навязывая свою волю всем остальным живым существам, раздавая жизнь или смерть по своей прихоти? Разве не должен наступить когда-нибудь день расплаты и для человека, когда он должен будет представить отчет о том, как он опекал своих младших братьев, которые дышали тем же воздухом, ходили по той же земле и так же знали печаль, радость и любовь?

Он почувствовал чью-то мягкую руку на своих поникших плечах. Это была королева.

«Не нужно скорбеть, сэр Орел, и не отворачивайтесь, пожалуйста, от сэра Хуона. Его друг так хотел. Он сделал бы то же самое для каждого из нас. Теперь вы сами видите, какая опасность нам здесь угрожает, и, конечно, теперь вы понимаете, почему мы должны уйти.

Когда-то давно, полжизни эльфа назад, римляне сражались с друидами здесь, на Моне, и после битвы здесь рассеяно много железа. Оно все еще губительно действует на нас».

«Позвольте мне подойти к Хуону, моя королева. Я напомню ему, что все друзья встречаются на небесах. Это может смягчить его горе».