При этих словах, румянца на ее щечках прибавилось еще.

— Ну знаете ли сударыня, своим умом я, конечно, мир не потрясу, но и в полные идиотки меня записывать не стоит! Начать с того, что за кусок материи ушедшей на ваше скромное платье можно было купить пару хороших лошадей. Не чистокровных скакунов, но очень даже неплохих животинок. Это ведь Салоинский шелк, если не ошибаюсь?

Цветовая насыщенность лица моей собеседницы приобретала все более интенсивный оттенок.

«Добивать, так добивать!»

— Далеко не каждый богатый купец балует своих дочерей подобными тканями, те же, что попали в число счастливиц, уж точно не стали бы шить из столь дорого материала унылую одежду путешественницы. Только дочки очень-очень богатых папочек, позволяют себе такие излишества. Но смею вас заверить, их дорожные платья особой скромностью не страдают. И побрякушек они носят не в пример больше.

Я ткнула пальцем в единственный украшающий руку девушки перстенек-печатку.

— Их можно принять за ювелирную лавку на выезде — столько металлолома на себя навешают, что по весу иной рыцарский доспех не в пример легче. Опять же, ваша речь. Простолюдины никогда не обращаются друг к другу ори, ориса или оран — это привилегия знати(Ориса — обращение к знатной замужней даме. Оран — обращение к мужчине из благородного семейства). За подобные выражения, знаете ли, можно пяток плетей получить. Мой вам совет, хотите путешествовать инкогнито — придумайте другую историю и смените гардероб.

Разоблаченная девица всхлипнула и разрыдалась. Толи красочно представила себя выпоротой, толи мои слова окончательно разрушили ее и без того на ладан дышащее душевное равновесие.

Признаться, я растерялась. Ненавижу плакать, но если уж припекло, стремлюсь в такие моменты спрятаться подальше от чужих глаз. Как следствие — совершенно не представляю себе необходимый поток утешительных словоизлияний. В голову лезли не страдающие оригинальностью фразы: «ну не надо» и «все будет хорошо», способные, в данной ситуации, только усилить слезоотделение. Лучшим решением, на мой взгляд, было просто тихонечко постоять в сторонке, ожидая окончания потопа.

Наконец рыдания перешли во всхлипы, а спустя еще минуту — в тихие пошмыгивания. Лина извлекла из рукава тонюсенький, украшенный вышивкой платочек и аккуратненько, самым кончиком промокнула глаза и утерла нос.

— Да, вы конечно правы…, глупая история. Просто… у моего отца много… недоброжелателей, поэтому моя поездка, да еще в другое королевство, во избежание каких-либо осложнений, должна была быть тайной. Со мной отправилось всего пять человек охраны и камеристка. Для любопытствующих, я была мелкой дворяночкой из захудалого рода, которая за пять лет брака, так и не принесла мужу наследников. Вот он и отослал меня в Главный храм Эдиры, молить богиню о возможности стать матерью. История вполне жизненная. Одна из моих горничных каждый день бегала молиться Всеобщей Матери, чтобы ее за бездетность муж не выгнал.

— Почему же сейчас вы решили «прибиться» к торговой братии?

— Мне нужна помощь. Отчаянно нужна. И хозяин вашего каравана сейчас единственный, у кого ее можно попросить. Однако я знаю, что дворяне не пользуется особым доверием у купцов. Многие благородные господа весьма охотно берут деньги и товары в долг, но со значительно меньшим энтузиазмом эти долги возвращают. Вайна, старая мамина камеристка, часто говорила, что люди чаще помогают таким же, как они сами и очень не любят тех, кого считают выше по положению или достатку. Начиная разговор с купцом, я решила воспользоваться мудростью старой женщины. Если уж все равно приходиться лгать, разве имеют значение в этом случае мелкие детали?

— И еще какое! Уриад не дурак и, благодаря этим «мелким деталям», сразу понял, что вы лжете. А кто соврал раз, тот соврет еще. Посулит гору всего, а потом фьють — ищи листочек в листопад. Без доверия ваши слова — всего лишь пустой звук. На них вина не купишь.

— Даже, если это будет слово Чести?

Святая наивность.

«Интересно, в какой высокой башне, вдали от мира ее держали?»

— В народе ходит поговорка: «Слово благородного — только для благородных». Что значит — выполняется подобное обязательство, только если оно дано представителю другого благородного семейства. А чернь перебьется. Вполне закономерным результатом является то, что среди простолюдинов слово Чести аристократа, стоит не больше дорожной пыли… И потом, как вы собираетесь давать Честное Благородное слово, будучи простой купеческой дочкой? Сдается мне, вы в конец запутались. На будущее — если не уверены, что можете соврать убедительно, просто промолчите. Лучше пусть вас примут за идиотку, чем за обманщицу. Идиотов в тюрьму не сажают.

— Мне раньше не приходилось …обманывать. Я не думала, что это так сложно. Помнить о куче вещей и мелких деталей — вроде моего платья. Да я знать не знала, о всех тех тонкостях, что вы рассказали. Ведь за время нашего путешествия ни у кого сомнений не возникло. Впрочем, пока со мной были мои сопровождающие, ко мне близко никто не приближался.

— Где же они сейчас? Ваши спутники?

Я огляделась, в поисках других незнакомых лиц. Согласна, это было глупо с моей стороны. Присутствуй здесь хоть кто-нибудь из эскорта девушки, она не стала бы портить себе нервы личным общением с нашим дорогим караванщиком, да, пожалуй, и со мной тоже.

— Они…

Судорожный полу-вздох полу-всхлип сорвался с ее губ, заставив замолчать. С видимым усилие подавив назревающие рыдания, она взяла себя в руки.

«Ну не все потеряно. Сила духа у барышни присутствует.»

— Вчера, когда мы уже выбрались с этого ужасного Тракта, на самом въезде в Солонский лес, на нас напали бандиты… За несколько мгновений, почти всю охрану расстреляли из арбалетов. Только лорд Олланни, ехавший сзади, оказался частично прикрыт экипажем. Пока разбойники перезаряжали оружие, он усадил меня к себе на седло и повернул коня в единственном доступном направлении — обратно на Тракт. Приближалось утро. Мой спутник все пришпоривал и пришпоривал бедное животное, пока оно не пало. Нам пришлось идти пешком. Алеис…, лорд Олланни, дал мне свой плащ и велел укрыться им с головой, чтобы не обгореть. Солнце уже встало и с каждым шагом становилось все жарче и труднее дышать. Особенно под плотной тканью плаща. В какой-то момент мне стало плохо, и я лишилась чувств. Пришла в себя уже здесь.

Не взирая на отчаянное сопротивление, соленые ручейки все же побежали по еще не просохшим от предыдущей порции слез щекам.

— Когда я очнулась, рядом со мной была фляга Алеиса с водой. Полная. Сам он спал, сидя в ногах моей постели прислонившись к стене. У него обгорело все лицо и шея. Мне стало страшно, и я попыталась его разбудить. Он открыл глаза, но они меня не видели. Его кожа горела. А потом я увидела кровь… В горячке бегства, я не заметила, что он ранен… И солнце… Спасая меня он совсем не думал о себе. Донес сюда, уложил на единственной охапке сена, укутал своим плащом. А сам…

По ее лицу промелькнули отблески целой гаммы чувств: отчаяние, страх, смущение и …раскаяние (или вина?).

— Меня не учили искусству врачевания. Мне становится плохо при виде крови, но я постаралась сделать хоть что-то — промыть и перевязать рану, напоить его. Но ему становилось все хуже и хуже. К вечеру его стало трясти от холода. Я закутала его в плащ, но это не помогло. Хотела развести огонь, но у меня ничего не получилось. Я просидела рядом с ним всю ночь. Он начал бредить, иногда громко вскрикивая. Было темно и страшно. Я молила всех богов, чтобы утром появился хоть кто-нибудь. Когда взошло солнце, а дорога осталась пустой, я впала в отчаяние. А потом… Вы все-таки пришли. Но слишком поздно.

Девушка вздрогнула всем телом и съежившись обхватила себя руками. Гордая, надменная аристократка, размазывающая по лицу слезы… Какого это? Сидеть в темноте рядом с умирающим другом и не иметь возможности что-либо сделать.

Мне стало ее жалко.

— Что с вашим спутником? Он… умер?