- Если только я не умер, - говорит он, осознавая, что если всё-таки не умер, слова его звучат дико. - Простите… Но… матушка… что-то переменилось, и эта комната…

- Нет, ты не умер, - ровно говорит женщина и смотрит словно сквозь него. - Ты был болен. Но сейчас твоя жизнь вне опасности. Ты… позабыл. Позабыл гораздо больше, чем думаешь. Из твоей памяти пропало много лет… - Она поджимает свои маленькие пухлые губы. - Интересный эффект.

Он слушает и не слышит, комната плывёт перед глазами, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки… Он смотрит на эти кулаки с тупым недоумением и севшим голосом спрашивает о главном, о том, что имеет значение, сколько бы лет не прошло:

- Бей… Бей умер на войне с ограми? - эта мысль оказывается страшнее мысли о собственной смерти, но ведь если бы Бей был жив, то он бы сам позаботился о хвором отце, и Румпельштильцхен не обременял бы так долго эту прекрасную женщину. Он не поднимает глаз, и спустя несколько минут молчания, хозяйка комнаты отвечает:

- Нет. Его не забрали. Война закончилась.

- Как? - сдавленно спрашивает Румпельштильцхен.

- Ты остановил войну.

========== Глава 5 ==========

Рул Горм никогда особо не интересовалась, каким был Румпельштильцхен до того, как стал Тёмным. Ей не было нужды вникать в каждую человеческую судьбу, а в случае с Тёмным и без излишних подробностей было ясно: он по определению должен быть достаточно алчным, чтобы возжелать заполучить себе его злую силу, и достаточно жестоким, чтобы не дрогнувшей рукой убить предыдущего носителя проклятия.

Но мужчина, что сидел перед ней, глядя куда-то вниз и терзая то собственные руки, то ткань надетых на него брюк, не выглядел ни злым, ни жадным. Возможно, застенчивым. Несомненно, порывистым и эмоциональным. И доверчивым. Невероятно. Румпельштильцхен не был особенно молод, когда принял на себя проклятие. Ему было не меньше сорока лет, и за этот срок он должен был не раз столкнуться и с обманом, и с предательством. Таковы люди, и живя среди них, этого не избежать. Но человек, которого Рул Горм так долго считала своим главным врагом, не ставил под сомнение ни одно её слово и смотрел на неё с восхищением и благодарностью. Нет, Голубая Фея за тысячу лет своего существования привыкла к восторгам, которые вызывало её появление, когда она, словно звезда, в облаке сияющей волшебной пыльцы, спускалась к очередному просителю с небесной вышины. Людей неизменно привлекала магия, которую фея несла в себе. Но только этот новый Румпельштильцхен смотрел на неё так, словно ему была важна она сама. Рул Горм невольно качает головой, удивляясь тому, как в неё вообще могли прийти такие странные мысли. «Она сама…» - она и есть магия, порождение и часть древней силы.

- Вы расскажете мне? О том, что я позабыл, - спрашивает мужчина, не отвлекаясь от созерцания собственных коленей.

Фея едва слышно вздыхает:

- Нет. - Она не мстительна, но… брать бывшего Тёмного под свою опеку — это уж слишком. Да и как сказать человеку, что его сын мёртв, а сам он убийца, колдун, продавший душу самой чёрной магии. - Эта история вышла бы слишком длинной. Думаю, - Рул Горм запинается, подбирая слова, - лучше будет, если тебе её поведают те, кто лучше знает её… И тебя. Например, твоя жена.

Румпельштильцхен наконец поднимает глаза.

- Жена, - Рул Горм удивляется, как в одно короткое слово может вместиться столько недоумения и боли. - Мила вернулась ко мне? - спрашивает мужчина и продолжает тише, почти шёпотом: - Я очень виноват перед ней.

О, да. Она не знает, что там происходило между Румпельштильцхеном и его женой, когда он был ещё… кем же он был? - ткачом? прядильщиком? пастухом? - но в любом случае, после он провинился перед ней гораздо больше.

- Мила умерла, - говорит фея вслух. - Ты не так давно женился снова.

- Снова, - эхом повторяет мужчина, и Рул Горм кажется, что в его голосе звучит сожаление. - М-матушка, - он каждый раз запинается на этом обращении, - я не помню, как оказался здесь, но… наверное… тут где-то должен быть мой посох.

Точно. Когда магии в Сторибруке не было вовсе, мистер Голд и шагу не мог сделать без трости. Рул Горм не уверена, что у неё найдётся что-то подходящее. Но если добавить толику волшебства… Не предлагать же в конце-концов мужчине в качестве опоры собственное плечо… Последнее предположение почему-то кажется фее почти заманчивым, и она хмыкает себе под нос, представляя невероятную картину: Голубая Фея и Тёмный в обнимку шествуют по Сторибруку. Рул Горм поднимается с кресла, оправляет помявшуюся одежду, и подходит к столику:

- Посох, - в задумчивости произносит она и вертит в руках зубочистку. - Его тут нет, но я что-нибудь придумаю.

Она извлекает из-под джемпера висящую на длинной цепочке ладанку, в которой она хранит немного пыльцы для всяких непредвиденных случаев, ногтем отщёлкивает серебряную крышечку и окунает туда острый деревянный кончик попавшегося ей на глаза предмета. Спустя несколько мгновений зубочистка вырастает в тяжёлый деревянный посох, украшенный замысловатый резьбой.

Во взгляде Румпельштильцхена, наблюдающего за этой трансформацией с чуть приоткрытым ртом, недоумение смешивается с ужасом, и фея не может понять, почему этот испуганный взгляд задевает её больше, чем все те едкие слова, на которые обычно не скупился Тёмный.

- Вот, - говорит Рул Горм с обычным своим спокойствием. - Бери.

Когда он обхватывает протянутый посох, его пальцы слегка трясутся.

- Спасибо, - произносит он сдавленно. И тут же добавляет уже громче: - Я не знаю, чем отблагодарить вас. Вы слишком добры ко мне, - он смотрит на неё — снизу вверх, и, не отводя глаз от её лица, медленно поднимается, так, что теперь уже фее, стоящей почти вплотную к мужчине, приходится поднимать на него взгляд.

- Вам… - она не замечает, что перешла на вы, - не обязательно уходить сейчас… После завтрака я… или кто-нибудь из сестёр… проводит тебя до дома.

- Вы очень добры, - повторяет мужчина ещё раз, и их лица так близки друг к другу, что Рул Горм кажется, что она чувствует, как её кожу согревает вырывающееся с этими словами дыхание.

Она отступает на шаг, говорит напряжённо, указывая на посох:

- Это мелочь, - она пожимает плечами. - Даже не подарок. Ровно в полночь он снова станет зубочисткой.

Мужчина улыбается, сначала неуверенно, потом шире:

- Зубочисткой?

- Да…

Румпельштильцхен тихо смеётся:

- Не зря я никогда особенно не доверял волшебству.

Рул Горм подавляет ответный смешок, а Румпельштильцхен добавляет чуть встревоженно:

- Я не хотел вас обидеть.

- Я не обиделась.

Какое-то время они оба молчат, потом, откашлявшись и уставившись в пол, бывший Тёмный (никогда не доверявший волшебству, какая ирония!) негромко произносит:

- Мне нужно выйти ненадолго….

- Что? - вскидывает взгляд фея.

- Мне бы… нужник…

- Нужник? - переспрашивает Рул Горм с искренним не пониманием.

- К-хем, - на бледных щеках мужчины проступают розовые пятна, и несколько секунд он молчит, поглощённый какой-то внутренней борьбой. - К-хем, - кашляет он снова и, не отрывая глаз от паркета, всё же повторяет просьбу, - я хотел спросить, где у вас тут… отхожее…

Фею, не смеявшуюся уже лет четыреста, второй раз за утро чуть не пробирает глупое хихиканье. Она быстро отворачивается, чтобы мужчина не заметил её смешливого настроения, и указывает на дверь уборной — сёстры пользуются общим туалетом, одним на этаж, но у неё, как у матери-настоятельницы была эта привилегия — отдельный санузел.

- Там всё не совсем так, как ты привык, - поясняет она. - Помочь, или сам разберёшься?

- Сам разберусь, - буркает мужчина, и, стуча посохом, скрывается за дверью туалета.

Какое-то время оттуда раздаются приглушённые ругательства, шипение, грохот — видимо, падает палка, треск рвущейся ткани, сменяющийся журчанием и шумом воды. Из уборной он выходит ещё более взъерошенным, одной рукой вцепляясь в посох, а другой в спадающие брюки. С застёжками не справился, - догадывается фея. Пусть в том мире ей и не приходилось вникать в особенности людского гардероба, а её собственное неизменное платье не нуждалось ни в стирке, ни в чистке, она всё же понимает, что такое достижение прогресса, как застёжка-молния, в Зачарованном лесу отсутствовало, да и пуговицы были редки. Она отводит глаза, не желая ещё больше смущать и без того смущённого мужчину, указывает на стул перед кроватью: