- Не стесняйся.
- Я и не стесняюсь…
- Но и не ешь, - улыбнулся мужчина. - Рул Горм, ты знаешь, что такое консервы. Но ты их пробовала?
Рул Горм порылась в памяти: за время пребывания в этом мире ей доводилось есть консервы, но фасоль в томатном соусе? Кажется, нет. Она взяла ломтик хлеба, и положила на него ложечку фасоли. Что ж, не джем и не мёд, но тоже вполне съедобно. Она хотела уже сообщить это Румпельштильцхену, но осеклась, перехватив его взгляд. Застывший, невидящий, обращённый внутрь себя. Мужчина всё так же сидел за столиком, ссутулившись и грея ладони о кружку, но при этом он словно оцепенел, а на лице его застыло мрачное выражение. Он уже не казался растерянным, как в их прошлые встречи. Скорее отчаявшимся. Обречённым. Застышем в своём горе. И, несмотря на свой несколько расхристанный вид, мужчина походил на Голда больше, чем когда-либо ранее. Казалось, сейчас губы шевельнуться и с них сорвётся какое-нибудь едкое замечание, на которые не скупились ни Тёмный, ни мистер Голд. Рул Горм захотелось поскорее разрушить и эту иллюзию, и воцарившуюся в комнате тишину, вернуть непринуждённость какой-нибудь ничего не значащей фразой вроде «Пальчики оближешь! А чего ты ко мне не присоединишься?», но вместо этого она сказала другое:
- Я волновалась за тебя. Тогда, в саду, ты просил меня рассказать о том, что позабыл. Но я видела, что ты всё равно не можешь смириться с тем, что всё это действительно произошло с тобой…
- Видела, - подавленно повторил мужчина.
В интонации не было вопроса, и, кажется, он произнёс это слово лишь потому, что совсем промолчать не мог, но Рул Горм всё равно живо откликнулась на эту реплику:
- Видела. Я же фея. Я чувствую такие вещи. И поэтому я опасалась за тебя. Не желая признавать правду — какой бы горькой она не казалась — мы лишаем себя возможности искупить прошлое и жить дальше.
Сколько раз она говорила такие слова? Скольким людям? Но никогда её сердце не сжималось так болезненно и тревожно, как сжалось сейчас под тяжёлым взглядом Румпельштильцхена.
- Можешь не волноваться, - мужчина больше не сжимал кружку в ладонях, и руки его безжизненно повисли вдоль тела. - Я признал. И смирился.
- Да? - переспросила фея.
- Да, - подтвердил Румпельштильцхен глухо и снова замер. Рул Горм стало уже казаться, что он больше ничего не скажет, и она решилась уже снова заговорить сама, как мужчина прервал молчание: - У меня в лавке есть много волшебных предметов. Во мне нет волшебства, но в них — есть. Я даже не знаю назначения большинства из них и потому стараюсь, просто задвигать их в дальний угол чулана, - в его словах не было ничего особенного, но каждое отчего-то отдавало горечью на языке. - И вот, ко мне, представь себе, заглянула пара драконов. Им понадобился хрустальный глобус. Я не знал для чего, потому не хотел отдавать. А когда узнал, захотел испробовать на себе. Ничего сложного, надо просто капнуть каплей крови на верхушку, и глобус покажет тебе, где тот, кого ты ищешь. Так, правда, можно разыскать только родственников.
- И? - подбодрила его Рул Горм.
- И я им воспользовался. Белфайер вправду в той могиле, - мужчина прикрыл глаза, и когда он поднял веки, Рул Горм думала увидеть заблестевшие в них слёзы, но глаза были сухими. Их безразлично-мрачный взгляд пугал, и фея, сглотнув застрявший в горле ком, через силу произнесла:
- А дальше?
- Дальше? - встрепенулся мужчина, - Дальше с помощью этого глобуса Лили отправилась на поиски своего отца.
- Я имею ввиду, - пояснила Рул Горм терпеливо. - Что было дальше с тобой?
Румпельштильцхен опустил голову, и его молчание стало самым красноречивым ответом на её слова. И тогда Рул Горм поступила так, как велело ей сердце, упрямо твердившее, что никакие самые верные и разумные разговоры об искуплении и заслуженности кары, не принесут им ничего, кроме боли. Рул Горм встала с кушетки, и хотя тянуться через разделявший их стол было неудобно, склонилась над Румпельштильцхеном и обняла его за плечи. Её нос зарылся в его волосы, а руки ласково гладили спину, сквозь плотную ткань пиджака.
- Я ничем не могу тебе помочь, - пробормотала Рул Горм куда-то в его шею и почувствовала ответные объятия.
========== Глава 2 ==========
Рул Горм и сама не могла объяснить, как случилось так, что они переместились на кушетку. Почему объятия стали только плотнее: их бёдра соприкасались, руки были переплетены, голова феи покоилась на груди бывшего Тёмного, и она ощущала, как с каждым вдохом вздымаются его рёбра, слышала неровный стук сердца. Из плафонов светильника по-прежнему лился яркий свет, только Рул Горм потеряла всякий интерес к обстановке: она прикрывает глаза, и на мгновение чуть крепче сжимает предплечье мужчины, и чувствует: кольцо из рук ослабевает, готовое разомкнуться, но, реагируя на ласковые движения её пальцев, смыкается вновь. «Не отпускай меня», - хотела попросить фея, но слова застряли в горле, только беззвучно шевельнулись губы. Поза была не слишком удобной для них обоих, но Рул Горм казалось, стоит ей отстраниться, стоит Румпельштильцхену перестать её удерживать — случится что-то очень плохое. Не с ней, с ним. Что-то, что уже случилось однажды, когда её не было рядом, чтобы это предотвратить — почему её не было? Она не знала, долго ли они так просидели, но дыхание Румпельштильцхена по-прежнему казалось размеренным, но неглубоким. Фея оторвала голову от груди мужчины, и слегка развернулась, чтобы увидеть его лицо.
- Ты не спишь? - ужасно глупый вопрос, кто же спит с открытыми глазами. - Румпельштильцхен?
- Нет-нет, - он едва заметно качнул головой, шевельнулся, меняя позу. - Но уже очень поздно. Тебе пора уходить.
- Да, пора, - соглашается Рул Горм, удивляясь тому, как звучит её голос, и тому, что несмотря на прозвучавшие слова, Румпельштильцхен не совершает попытки размокнуть объятия, а она выскользнуть из кольца его рук. А просто смотрит в его лицо, что кажется ещё старше в беспощадном электрическом освещении, скрадывающем оттенки и тени. Оно и старше, вспоминает фея, да и она намного старше возраста, которое дало ей проклятие Злой Королевы. Пока Рул Горм вглядывается в резкие складки у рта, венки, выпукло проступающие под тонкой кожей висков, её посещает неуместная мысль: когда они появились — до того, как он стал Тёмным или? Какому из двух Румпельштильцхенов они принадлежат? А какому из Румпельштильцхенов принадлежит этот взгляд, в котором отчаяние уступает место печали, соседствующей с насмешкой?
- Рул Горм? - ей кажется, или она улавливает в звуках своего имени нотки тревоги. - Всё нормально?
Ничего не нормально. Разве нормально иррациональное огорчение, которое она испытала оттого, что его руки больше не прижимают её к себе, что он отодвинулся, что она больше не может ощущать его тепло сквозь плотную — зачем она носит на себе все эти вещи - ткань одежд?
- Кажется, да, - она наклонилась вперёд, оперлась ладонями о край кушетки и только после этого заметила, как затекло от неподвижности тело. При попытке встать протестующе заныла спина, а ног фея и вовсе почти не чувствовала. Судя по тому как Румпельштильцхен, поморщившись, повёл плечами, не одна она испытывала подобное неудобство. Сколько они так просидели — час? Дольше — поняла фея, бросив мимолётный взгляд на циферблат наручных часов, гораздо дольше. Что это было? Рул Горм встала, сделала несколько шагов, всё ещё нетвёрдых — и это заметно, догадалась она, поймав бледную улыбку Румпельштильцхена. Он наклонился, чтобы поднять трость, почему-то лежащую на полу, и она ощутила тысячи маленьких иголочек, безжалостно вонзающихся в её ноги, и с трудом удержалась от того, чтобы растереть бедро: неприлично. Хотя ей ли думать о приличиях после… всего этого.
- Ты прав, мне пора уходить, - и почему в её голос пробралась эта непонятная дрожь. - Слишком поздно.
Румпельштильцхен встал, обернулся к окну — подоконник заставлен многочисленной рухлядью, но всё же достаточно одно взгляда, чтобы убедиться, что на улице непроглядная темь.
