Значит, болтовня не была пустой. Значит, действительно там, где не было герцогских отрядов, путь преграждало волшебство. Малкольм стоял перед чёрным туманом раздавленный, опустошённый. Смертный приговор подписан, куда не поверни. Он не делал попыток пройтись вдоль созданной сгустками непроглядной тьмы кривой линии или перешагнуть через чёрные клубы, он не присел, не привалился к ближайшему дереву, чтобы дать отдых затёкшей спине и утомленным ходьбой ногам. Он стоял, не замечая, как вступила в свои права ночь, как лес окутал серебряный свет луны, как ярче проглянули звёзды сквозь щели неба. Малкольм сумел оторвать взгляд от вьющейся над землёй черноты спустя… не минуты, часы. Он задрал голову повыше и увидел наконец и звёзды, и луну, и в тот миг, когда он, дрожа от ночной прохлады, смотрел на небо, одна маленькая, но любопытная звёздочка скатилась вниз. И Малкольм загадал желание, от всего своего сердца, точно не такого уж чистого, во всяком случае не настолько, чтобы к его желаниям прислушивались феи… Он попросил одного: выжить, перешагнуть черту и остаться в живых, не сгинуть ни от мора, ни от чёрного колдовства. И сам едва поверил, когда в его ушах колокольчиком прозвенело: «Сделано». Малкольм опустил глаза. Через лес по прежнему пролегала туманная черта. Но прямо перед ним этот туман… нет, не исчез, но стал чуть светлее. И Малкольм сделал шаг, другой, и оказался по другую сторону. Перед глазами поплыло и земля, лишь пару вздохов назад такая устойчивая, вдруг пошатнулась и ушла из под ног. Мужчина упал на четвереньки, недоумённо мотнул головой. Как ни удивительно, это помогло. Он вновь почувствовал устойчивость земной тверди, да и зрение прояснилось. Малкольм поднялся и потянул всё ещё зажатый в кулаке повод. Старый мерин неохотно двинулся за хозяином. Но едва ступив на черту с коротким ржанием завалился на бок.

***

По ладони Румпельштильцхена ползает целый выводок серо-зелёных гусеничек. Мальчик прячется среди ветвей в надежде, что разложенная на руке приманка привлечёт одну из снующих между деревьями птиц. И тогда у него получится завязать с ней разговор, или даже подружится. Не зря же в сказках странствующие принцы дружили со всяким зверьём?

- Развлекаешься, Румпи-малыш! - звучит над ухом уже знакомый насмешливый голос.

- Малкольм Храбрый! Ты! Я искал тебя! - выпаливает Румпель, стряхивая гусениц с руки. - Где ты пропадал.

- Да так, - туманно изрекает чёрный человечек, совершает в воздухе сальто и кричит петухом.

Румпель, открыв рот, таращится на своего ночного гостя, и, опомнившись, вспоминает.

- Мне тут какая-то птица сказала, что я чёрный.

- Ну, да, - довольно равнодушно отвечает летающий трубочист. - А как же иначе.

Румпель с удивлением смотрит на свои руки и вдруг понимает, что они так же черны, как и у его собеседника.

- Что же делать? - бормочет он растеряно.

- Охота стать цветным? - ухмыляется чёрный человечек и сжимая ладонь мальчика, увлекает его за собой. - Так и быть, полетели.

Они летят низко, быстро, едва не натыкаясь на древесные стволы, пока, наконец, не останавливаются у колодца. Колодец посреди леса это как-то очень странно. Малкольм Храбрый отодвигает крышку и предлагает Румпелю:

- Ныряй. Выплывешь — чёрным уже не будешь, ну же, решительней, Румпи-малыш, а не то, я могу подумать, что ты испугался.

Румпельштильцхен садиться на каменную ограду, смотрит вниз, на поблескивающую воду и… нет, он не будет прыгать решает мальчик. И в тот же миг чувствует, как кто-то толкает его в спину.

Комментарий к Полёт

* Сорока, в германской мифологии птица-оборотень, вестник смерти, встречающая умерших.

** Горихвостка, певчая птица, часто встречающаяся в старых сосновых лесах.

========== Остров ==========

Мальчик пытается замедлить падение, цепляясь за поросшие скользким мхом стенки колодца, но не может удержаться и проваливается в тёмную воду. Он уже не думает о том — окажется происходящее сном или явью, лишь отчаянно барахтается в обжигающей холодом воде.

- Что же ты? - раздаётся над ним голос парящего над ним Малкольма Храброго, и эхо весело подхватывает: ты-ты-ты…

Я, я, я… могу летать, - бормочет мальчик, извлекая из памяти приятные моменты — корабли из коры и щепок, уплывающие по извилистым руслам весенних ручейков, розовые душистые земляничины, прячущиеся под прохладной травяной завесой жарким летним полднем. Но уже ставшее привычным чудо не происходит. Тело сводит болезненной судорогой, и Румпель тянет свои почерневшие руки вверх — чёрный человечек неожиданно сжимает его ладонь в своей.

- Малкольм, - одними губами произносит мальчик, собираясь задать очередной вопрос, но его Храбрый спаситель вдруг ныряет, погружаясь всё глубже и ниже. Румпельштильцхен пробует вырываться, извиваясь всем телом, но чёрный трубочист с королевским титулом утягивает его на глубину. Тьма вокруг становится непроглядной, и уже непонятно, где верх, а где низ, а они всё ещё не могут достигнуть дна. Вода щиплет глаза, затекает в нос и уши, заполняет лёгкие, заставляя их разрываться от боли, которая вдруг исчезает, растворяется. Дна всё нет, есть Малкольм Храбрый, от которого исходит чёрное сияние, холод, тьма и какофония шорохов и плесков, кажущихся здесь куда более громкой, чем снаружи. Стены колодца раздвигаются всё шире, пока не исчезают вовсе. Мимо проплывают рыбки поблёскивающие серебристой чешуёй, и в воде разливается мерцающий свет солнца, который исходит почему-то не сверху, а снизу. Румпель давно уже перестал сопротивляться. Его спутник делает ещё один рывок — и они выныривают. Под ногами обнаруживается дно. Перед ними — безбрежная морская гладь, переливающаяся под солнечными лучами. За ними — покатый песчаный берег. Мальчик оглядывается на своего спутника и понимает, что Малкольм Храбрый больше не чёрен и не мал, это никто иной, как его отец, полностью одетый и причёсанный.

- Папа? - удивлённо выдыхает мальчик, и мужчина выпускает его руку, встаёт на дно, и, оставаясь при том по колено в воде, отвешивает Румпельштильцхену церемонный поклон. - Малкольм Храбрый, бургомистр острова Нигде… Ты обознался, Румпи-малыш.

Отец никогда не называл его так.

- А ты обрёл краски, - замечает бургомистр.

И, прежде чем Румпель успевает убедиться в справедливости его слов, исчезает.

На этой стороне значительно теплее, чем было в утреннем лесу, и даже окатывающие с головой волны не сравнятся с пробирающей до костей студёной водой колодца. Мальчик идёт по вязкому дну, на каждом шаге проваливаясь в песок по щиколотку, и наконец достигает суши. Он чувствует себя ужасно уставшим после беспокойной ночи, полётов и долгого падения в колодец, и, отойдя от кромки моря шагов на десять, плюхается на песок — сухой и мягкий. Волны бьются о берег с убаюкивающим шуршанием, и мальчик понимает, что больше всего на свете ему сейчас хочется — спать. Но всё же, прежде чем сомкнуть веки, он разглядывает собственные руки — и теперь они выглядят совершенно обыденно: кожа привычного бледного оттенка, немного красноватая у основания ногтей и вокруг заусенцев… только ладони слегка сморщились и побледнели от пребывания в воде. В покрытых мурашками ногах тоже нет ничего таинственного, разве что после купания они стали немного почище. Неужели эта чернота была всего лишь грязью, от которой можно избавится с помощью обычного мытья? Не может быть, - думает Румпель, но проваливаясь в дрёму, подкладывая под щёку кулак и подтягивая едва прикрытые влажной рубахой коленки к груди, мальчик почти спокоен: он это он, а не какой-нибудь чёрный призрак.

Кто-то настойчиво тормошит его, до боли сдавливая плечо. Румпель открывает глаза и видит, что перед ним на корточках сидит болезненно бледный мальчик чуть старше его, совершенно голый, прикрытый лишь ниспадающими до середины бёдер гладкими белыми волосами.

- Эй, что ты тут разлёгся?

Румпель сонно моргает:

- Что?

- Тут нельзя спать. Опасно, - странный мальчик обнажает в улыбке зубы — прямые, блестящие, неестественно белые. - Хочешь, чтобы тебя ундины на дно утащили?