Малкольм чертыхнулся и повернул Пегого назад. Они настигнут его в два счёта, если захотят. Но он не собирался возвращаться или подгонять мерина, лишь скрыться за поворотом, чтобы густо разросшийся подлесок сделал его невидимым. Здесь мужчина спешился и, взяв Пегого в поводу, медленно и аккуратно преодолел заваленную ветками и камнями придорожную канаву.

Когда они удалились от обочины, Малкольм ослабил повод, давая мерину возможность полакомится молодыми побегами ольхи. “Мы пройдём лесом”,- решает наконец мужчина. Не могли же огородить всё, им просто не хватит людей, где-то должна быть лазейка. В деревне болтали, что мор должна остановить магическая граница, прочерченная тёмной феей, но иногда разговоры это просто разговоры. В их землях жило много нелюди: прежде чем осесть в Пограничье Малкольм не один год странствовал по Анволии в поисках заработка и повидал всякого — и угрюмых гномов, и малюток лютинов, из озорства заражающих рожь спорыньёй, и оборотня - истощённого мужчину, закованного в цепи и запертого в железной клетке, каждое новолуние обращавшегося в волка. Но так же Малкольм знал, что феи, тёмными они были или светлыми, слишком могущественны, чтобы служить человеку — даже герцогу, даже королю. Волшебный народец интересовался людьми лишь тогда, когда хотел одурачить их или употребить в пищу. Лишь однажды Малкольму пришлось увидеть человека, облагодетельствованного феей. Той осенью он нанялся на мельницу, и уже несколько дней его лёгкие были забиты белой пылью и кашель не давал уснуть даже после целого дня проведённого у жёрнова. Парнишке, таскавшему мешки с зерном, пришлось не лучше. Так и проворочались они полночи, захлёбываясь кашлем, и коротая время за разговорами. Михель, так его звали, поведал Малкольму, что ещё мальцом встретился с феей. Мол, семья их жила впроголодь, и Михель вместе со своим братом-близнецом загадали на падающую звезду одно на двоих желание — избавится от бедности. И к ним явилась фея — маленькое крылатое создание, наделившее братьев волшебным даром — каждое утро они обнаруживали под подушкой по золотому. Вот только родители посчитали дар проклятием и прогнали мальчишек из дома за то, что вздумали якшаться с нелюдью. Они проскитались вместе недолго: когда брат Михеля попытался на базаре расплатиться золотыми, его схватили, как вора, не поверив, что золото маленький оборванец нашёл под подушкой, а не в чужом кошельке. С тех пор Михель не видал брата, а монеты, исправно появлявшиеся каждое утро, тратить не решался. Малкольм, слушая эту историю, подумал было, что парнишка его дурачит, но появившаяся с рассветом под тюфяком золотая монета убеждала в правдивости рассказа. Но всё же такие случаи были редкостью. Да и поговаривали, что феи являлись только к тем, кто был чист сердцем, а в чистоте сердца герцога Малкольм сомневался каждую осень, когда в деревню приходили сборщики податей.

***

Румпельштильцхен скатывается по лунному лучу, как по ледяной горке. За ним с рыком мчится волк. Но зверю не поспеть, а если и настигнет его — Румпель всегда успеет соскочить с луча. Небо бледнеет и упругий лунный свет под его спиной становится более рыхлым и влажным. До чего же волшебная выдалась ночь! Он видел, как перемигиваются звёзды, как волк отгрызает от луны по кусочку, он сам попробовал луну, кусать не стал, но лизнул её жёлтый бок — и солоноватый, острый, восхитительный вкус до сих остался во рту.

На востоке небо становится розовым и жёлтым, и луч, на котором мальчик и волк играли в догонялки исчезает растворившись в лучах более яркого светила. Волк с воем падет вниз, переворачиваясь в воздухе, и Румпель тоже падает вслед за ним… «А что если, - мелькает у него мысль, - я могу летать только по ночам?» - мальчик тут же смеётся собственной глупости. Это же сон, и если он не очутился ещё в своей кровати, значит всё ещё находится там, где возможно всё. Румпель цепляется за попавшуюся у него на пути сосновую ветку и сдирает ладони, зависая где-то очень высоко от земли. Мальчик удивляется — во сне же не должно быть боли — и сожалеет о том, что Малкольм Храбрый куда-то запропастился.

- Ты но-вень-кий?

Голос звучит как-то странно. Как бульканье похлёбки в горшке. Как… клёкот птицы. Мальчик оглядывается по сторонам в поиске существа, задавшего вопрос, но так никого и не обнаруживает.

- Ты где? - спрашивает Румпель почему-то шёпотом.

- Т-тут я, - отзывается голос и мальчик понимает, что с ним разговаривает чёрно-белая птица* сидящая на одной из верхних веток. Птица переступает с ноги на ногу не сводя с мальчика взгляда круглых непроницаемых глаз.

- Я не знаю, - отвечает мальчик на заданный вопрос.

- А чт-то т-ты так в вет-ку вце-пил-ся?

- Я не знаю, - повторяет Румпель растеряно, выпускает ветку из рук и не падает, а в очередной раз зависает в воздухе. Содранные ладони горят огнём. - А почему ты спрашиваешь?

Птица преступает с лапки на лапку, с важностью расправляет свой длинный чёрный хвост.

- Я пер-р-рвая всё знаю, пер-р-рвая всех встречаю, - птица наклоняет голову. - Сей-час мно-го но-вень-ких. Но ты стра-н-ный. Почему ты чёр-ный?

- Разве я чёрный? - удивляется мальчик.

- Оп-ре-де-лён-но, - заключает птица перепрыгивая на ветку пониже и поближе.

Мальчик хмурится, закусывает нижнюю губу, и, подражая своему ночному гостю, пытается сесть на пустоту словно на стул. Получается плохо: воображаемое сиденье проваливается, а ноги разъезжаются в разные стороны.

- Я чёрный… - повторяет мальчик медленно и задумчиво. - Я чёрный из-за сажи? Испачкался, когда вылетал в отдушину?

- Пра-вда? - переспрашивает птица.

- Я не знаю, - говорит Румпель в который раз за сегодняшнее утро.

- А как зо-вут тебя, ты зна-ешь?

- Румпельштильцхен.

- Стр-р-ран-но, стр-р-ран-но, стр-р-ран-но, - булькает птица, расправляет крылья и улетает.

Мальчик глядит ей вслед, а потом спускается ниже. Медленно, стараясь не делать резких движений, не задевать ветки голыми пятками, он кружит между деревьев, всматриваясь в жизнь тех, кто обустроил себе жилища на корявых вековых соснах.

На одной из веток сидела большая пегая птица с хищно загнутым клювом из которого свисала жирная зелёная гусеница. Жадно и поспешно пёстрая птица заглатывает гусеницу и тут же тянется к следующей ползущей по тонкому сучку.

- Скажите… - пытается свести с ней знакомство мальчик.

Но птица не желает вступать в беседу, а спешно вспархивает, выкрикивая однообразное «ку-ку». Румпель спускается ниже. Он видит зелёного дятла стучащего в ствол, прячущуюся в дупло белку, небольшую оранжевую птичку с белым пятнышком на лбу**, сидящую на яйцах в уютном, сплетённом из травинок, пуха и соломы гнёздышке. Все лесные обитатели кажутся очень занятыми и, в отличие от его чёрно-белой знакомицы, совсем не разговорчивыми. Так что Румпель просто смотрит во все глаза и копит вопросы, которые при случае задаст кому-нибудь. Например, Малкольму Храброму. Он же давно летает и должен всё знать.

***

Стволы сосен окрасили розовые отблески заката, а Малкольм всё шёл и шёл, строго придерживаясь южного направления. Скоро совсем стемнеет, и определять куда идти будет сложнее из-за закрывающих небо раскидистых крон. Но мужчина продолжал шагать, поторапливая Пегого, то и дело задерживающегося ради того, чтобы сжевать очередную ветку ольхи или свежий побег малины. Малкольм и сам нуждался в отдыхе, уж его поясница, разбитая сегодняшней скачкой, точно. Сумерки становились всё непроглядней и гуще, и ему стоило остановится, набрать хвороста, разжечь костёр, расседлать мерина, протереть его запотевшую спину и позволить себе передышку. Здесь, в лесу, не было никого, от кого бы он мог заразится смертельной болезнью, не было здесь и солдат, охраняющих выезды из охваченной мором провинции, опасность не грозила ему, а огонь отогнал бы зверей. Малкольм понимал это, но продолжал упрямо шагать вперёд и вперёд, пока не наткнулся… Он, пожалуй, и сам не мог понять, что это было. Просто полоса, отделяющая одну часть леса от другой. Эта полоса не была прочерчена на земле, она не была ровной и прямой, это был… туман. Чёрный туман, узкой полоской клубившийся над землёй. И туман этот был — темнее ночи.