Первым сказанием, какое Сорэйе довелось услышать, было сказание о ней самой. О том, как див проклял первенца ее матери. Первым же, что она прочла сама, было сказание о Шахмаре. Она украла книгу из дворцовой библиотеки. То сказание повествовало о принце, столь погрязшем в преступлениях, что он превратился в змееподобного дива.

Сорэйя в ужасе разглядывала рисунки зеленой чешуи, растущей вдоль руки молодого принца. Взгляд ее перескочил на собственные руки, исполосованные зелеными венами. Она захлопнула книгу и пообещала себе, что если будет очень хорошей, если будет отгонять дурные мысли, то проклятию ни за что не поглотить ее разума и не изменить тела еще сильнее.

Существовало множество прочих дивов, способных куда сильнее напугать ребенка. Например, орудующий окровавленной палицей гневливый Аэшма или несущая за собой разложение трупоподобная Насу. Однако чаще всего Сорэйя перечитывала именно сказание о Шахмаре. Напуганная, она все же не могла этого не делать. Но скоро ей уже не требовалось искать сказаний о нем – Шахмар стал являться ей во снах. Он возвышался за ней, смеясь и наблюдая за тем, как его прошлое становилось ее будущим.

Сорэйя села, стараясь стереть из памяти увиденные во сне образы и ощущение того, как ее кожу все сильнее и сильнее распирает. Она никогда и никому не рассказывала о своих страхах перевоплощения, даже матери. Возможно, поэтому Таминэ не понимала настойчивого желания Сорэйи как можно скорее найти способ снять проклятие. Не понимала отсутствия страха перед дивом. Сорэйя куда больше боялась себя самой и того, во что она могла превратиться.

Сорэйя вскочила с кровати и решительно открыла двери в гулистан. В ночном небе светился тонкий полумесяц Луны. На крыше догорали последние угли костров, окрашивая яркий разноцветный сад в оранжевые тона. Холодная мокрая трава колола босые ноги Сорэйи, пока она шла через сад к двери в стене. Она чувствовала себя сомнамбулой. Сорэйе казалось, что ее движениями руководила некая сторонняя сила. Ее нисколько не волновало, что стояла глубокая ночь. Не волновало ее и то, что она была одета в одну лишь ночную рубашку и шла без обуви. На уме у нее было лишь ждущее ее в подземелье чудовище.

Прямого прохода туда не существовало – он был замурован еще до ее рождения. Ей было необходимо пройти вниз вдоль кромки дворцовой стены, к дальнему концу. Там ее ждала маленькая неприметная дверь, ведущая к уходящей вниз лестнице.

Сорэйя вела себя очень неосмотрительно, и дело было не только в том, что ее руки и ноги были непокрыты, а наряд неподобающ. Она не представляла, что станет делать, добравшись до подземелья. Скорее всего, вход охраняется. Как ей проскользнуть мимо стражи? Но она все равно не могла развернуться и уйти. Отворив ее и оказавшись перед уходящей вниз лестницей, она посмотрела в разверзнувшуюся перед ней бездну и поняла, что найдет способ. Она обязана была его найти. Ничто иное не имело значения, не существовало, не могло остановить ее…

Внезапно ее размышления прервал звон металла, и она ощутила прикосновение клинка к горлу.

– Я бы не советовал тебе идти дальше, – раздалось угрожающее рычание.

Сорэйя узнала этот голос. Ей повезло, что он не убил ее. Однако осознав, что ее застал Рамин, она почувствовала себя воистину проклятой. Почему из всех людей на свете поймал ее именно он?

– Рамин, это я. – Ее голос растворился в темноте, и она добавила: – Сорэйя.

Будь это кто-то другой, он тут же отстранился бы, поняв, что перед ним шахзаде. Или из-за проклятия. Но Рамин помедлил, прежде чем отвести меч от ее горла, будто бы борясь с собой. Он вложил его в ножны и упер руки в бока.

– Я не ожидал встретить тебя здесь, Сорэйя.

Он сделал шаг ей навстречу, заставляя ее отступить.

– Я… я просто хотела… увидеть…

Она продолжала лепетать, так что Рамин снова приблизился к ней и наклонился, чтобы лучше слышать. Она отпрянула, но он не давал ей отойти более чем на шаг.

– Ты слишком близко, – прохрипела она едва слышно.

Рамин насмешливо усмехнулся.

– Я не боюсь тебя, Сорэйя.

Она сжала кулаки. «А следовало бы!» – подумала она. Но Рамин прекрасно знал, что она из кожи вон вылезет, лишь бы не навредить ему. Должно быть, сыну спахбеда немало досаждало, что робкая девчонка – ровесница его младшей сестры – куда опаснее и страшнее его самого. Поэтому он всегда искал конфронтации с ней, будто бы без конца бросая вызов. Рамин постоянно слишком близко подходил к ней, размахивал руками, оскорблял и проявлял снисхождение. А Сорэйя в такие моменты всегда прятала руки подальше, притупляя взгляд и стараясь игнорировать его. Вела себя так, будто была цветком, пытающимся скрутиться обратно в почку.

– А ну-ка расскажи мне, что это ты забыла в подземелье в столь поздний час? Неужели провела в компании крыс за стенами столько времени, что растеряла весь сон?

– Мы оба знаем тайну этого подземелья, и мне нет необходимости объяснять тебе, зачем я здесь, – выпалила она в приступе раздражения.

Рамин нахмурился.

– Так тебе известно. Кто тебе рассказал? Соруш?

Он задумался. Несмотря на царившую вокруг полутьму, Сорэйя увидела, как он ощетинился.

– Ло-ле́. Это была она, не так ли? – грубо потребовал он. – Вечно ты за ней хвостом ходишь. Ну ничего, скоро это прекратится. Как только она выйдет за Соруша и станет шахбану, на тебя у нее времени не останется.

Рамин скрестил руки на груди и пристально взглянул на Сорэйю.

– Может, хоть тогда ты оставишь ее в покое. Если уж не ради ее репутации, то хотя бы ради репутации своей семьи. Я догадывался, что ты примешься совать ей палки в колеса. Потому-то и держал ее подальше от тебя.

Сорэйя почувствовала, как годы одиночества и разочарования сплелись в узел у нее в животе. Слова Рамина подействовали на нее не хуже удара под дых.

– Так это из-за тебя мы не виделись?

– Делов-то. Не пристало кому-то вроде Ло-ле́ скрываться. Всего-то и понадобилось, что отвлекать ее новыми друзьями из числа придворных, пока она и думать про тебя не забыла.

Сорэйя застыла на месте. Ей казалось, что кровь ее обратилась в жидкий огонь и стремительно течет по венам. Рамин всегда ее раздражал, но она находила в себе силы не обращать на него внимания и двигаться дальше. Но тот огонь, что пылал в ней теперь, никуда не денется. Он пожрет их обоих заживо.

«Тебе следовало бы бояться!» – подумала она вновь. Но теперь не риторически, сдаваясь перед ним. Подумала, осознавая правдивость этого утверждения. Подумала с угрозой. Раз он считал, что может делать ей больно, смеясь в лицо, раз он хотел испытать ее терпение, то ему придется иметь дело с последствиями. Она даже почувствовала некоторое облегчение от того, что все ее невзгоды можно было сосредоточить на чем-то конкретном. Вернее, на ком-то конкретном. Ком-то, к чьему лицу она могла прикоснуться.

– На самом деле, не важно, как именно ты узнала, – продолжил Рамин. – Я ни за что не пропущу тебя к диву, учитывая, что ты такое.

Сорэйя подняла голову, и на ядовитую кожу ее шеи упал свет.

– И что же это я такое, Рамин?

Она сделала шаг навстречу. Между ними почти не осталось свободного пространства: кто-то должен был отступить.

Но Рамин остался на месте. Он даже не шевельнулся, не желая признавать, что Сорэйя опаснее его. Она задумалась, что произойдет, если она протянет непокрытую руку и остановит ее рядом с его лицом. Перестанет ли он строить из себя удалого молодца? Уступит ли ей?

Тут ее рука принялась подниматься сама собой, и ей в голову пришла неожиданная мысль: «Если Рамин умрет, Соруш и Ло-ле́ будут вынуждены отложить свадьбу».

Столь же внезапно эта мысль сменилась воспоминанием о выражении лица Ло-ле́, хорошо ей запомнившемся еще с детства. В год их случайного знакомства Сорэйя убедила себя в том, что либо див солгал о ее судьбе, либо проклятие с течением времени спало. Ей хотелось проверить это предположение. Одним весенним утром они с Ло-ле́ ждали у окна, пока на него не села бабочка, хлопая оранжевыми крыльями. Сорэйя протянула к ней руку и аккуратно дотронулась до окаймленного черным крыла кончиком пальца. Та бабочка была первым живым существом, к которому она прикоснулась в сознательном возрасте. Она же была и первым, кого Сорэйя убила в сознательном возрасте: ее крылья дернулись пару раз, и бабочка застыла.