Внезапно над горами показалась серебристая игла, летевшая слишком быстро и сверкавшая слишком ярко для небесного тела. Под углом в сорок градусов она ввинтилась в густую синь. Только когда объект переместился по кривой обратно к юго-западному горизонту, Августин понял: это Международная космическая станция по-прежнему кружит по орбите, отражая солнечный свет над уснувшей в сумерках Землей.

Будильник показывал семь по Гринвичу. В Хьюстоне было на пять часов меньше, в Москве – на четыре больше. В космосе время почти ничего не значило, но Салли все равно заставила себя подняться. Центр управления полетами разработал для команды космического корабля «Этер» строгий режим, которого следовало придерживаться с точностью до минуты. И хотя с Земли больше не следили за соблюдением расписания, астронавты старались от него не отступать.

Салли по привычке потрогала фотографию, одиноко висевшую на обитой мягким материалом стене ее спальной ячейки, и села, свесив ноги с койки. Она провела рукой по длинным темным волосам, не стриженным уже год – с тех пор, как начался полет, – и принялась заплетать косу, вспоминая только что увиденный сон. Здесь, за задвинутой шторой, царила тишина, не считая монотонного гула систем жизнеобеспечения и легкого стрекота центрифуги. Космический корабль, на первый взгляд такой большой, теперь казался утлой лодчонкой, затерянной в безбрежном океане. Вот только никто не терялся. Члены экипажа прекрасно знали, куда держат путь. Совсем недавно они покинули Юпитер и теперь возвращались домой.

В пять минут восьмого за стенкой зашуршала Деви. Салли потянулась к темно-синему комбинезону, комком лежавшему на краю койки, и, натянув на ноги брючины, застегнула молнию до пояса. Рукава она повязала вокруг талии, заткнув под них серую майку, в которой спала. Лампы только начали включаться, постепенно становясь все ярче, чтобы сымитировать неторопливый восход солнца на Земле: безупречно перетекающий из оттенка в оттенок ясный рассвет. Светильники были одним из немногих напоминаний о доме, доступных на космическом корабле. Салли ни разу не пропустила этот утренний спектакль. Жаль, инженеры не добавили капельку розового или оранжевого.

Сон никак не уходил из памяти. С тех пор, как неделю назад команда провела исследования в окрестностях Юпитера, Салли каждую ночь видела во сне огромную планету: необъятный, бескрайний силуэт, причудливые завихрения атмосферы, клубящиеся облака кристаллического аммиака, образующие темные пояса и светлые полосы. Там встречались всевозможные оттенки оранжевого: от песочного в светлых областях до ярчайших потоков расплавленной киновари. Поверхность – туманная, клокочущая, ревущая от множества вековых бурь, вращалась будто отдельно от внутренностей планеты, делая полный оборот за десять часов, – и от этого стремительного бега захватывало дух. А спутники! Древняя, в оспинах кратеров, Каллисто и обледенелый Ганимед. Ржавые трещины и подземные океаны Европы. Фейерверки магмы на Ио.

При виде четырех лун Ганимеда команду охватил тихий трепет. На несколько минут астронавты погрузились в раздумья о высоком. Напряжение, сопровождавшее их всю дорогу, – беспокойство, что миссия окажется не по силам, что корабль сгинет в глубинах космоса, – все это исчезло. Дело было сделано. У них получилось. Салли и ее коллеги стали первыми людьми, побывавшими так далеко от Земли. Более того: увидев воочию Юпитер и его луны, все шестеро членов экипажа изменились. Почувствовали умиротворение. Они поняли, насколько крохотными, хрупкими и бренными были на самом деле. Словно вмиг очнулись от короткого, бестолкового сна, которым и являлась по сути их жизнь на Земле. Больше они не могли положиться на свое прошлое, воспоминания. Стоило приблизиться к Юпитеру, и доселе незнакомый уровень сознания вырвался на свободу. Как будто в темной комнате внезапно зажегся свет – и перед глазами предстала бесконечность, простая и блистательная под одинокой лампочкой, свисавшей с потолка.

Иванов сразу же занялся исследованием образцов породы, собранных на Ганимеде, а затем – написанием статей о строении спутника и о процессах на его поверхности. Словно на крыльях любви он порхал от велотренажера к обеденному столу, его обычно хмурое лицо преобразилось, став почти дружелюбным.

Деви и Тибс, казалось, позабыли о своей задаче поддерживать в рабочем состоянии системы корабля и вместо этого часами парили под прочным стеклянным куполом командного отсека, вглядываясь в глубины космоса. Эти двое – молоденькая Деви с небрежно убранными в пучок волосами и темнокожий Тибс, чья спокойная редкозубая улыбка словно бы делила круглое лицо пополам, – наслаждались видом в благодушном молчании. Тибс говорил, что они «наблюдают общую картину», произнося слова с мягким южноафриканским акцентом.

Тэл, пилот корабля и ученый-физик, после знакомства с лунами Юпитера почувствовал прилив сил. Он стал дольше заниматься на тренажерах, показывал акробатические номера в невесомости всем, кто хотел взглянуть, и постоянно сыпал похабными шуточками. Его воодушевление передавалось коллегам.

Харпер – командир корабля – направил энергию в творческое русло. Он делал зарисовки бурь на поверхности Юпитера, какими увидел их с Ганимеда, заполняя набросками альбом за альбомом и оставляя легкие графитовые отпечатки на всем, к чему прикасался.

А Салли погрузилась в работу с телеметрическими данными, которые поступали с зондов на спутниках Юпитера. Она прерывалась, только чтобы поесть или покрутить педали велотренажера, раздраженно перекидывая за спину темные, заплетенные во французскую косу волосы и поминутно сверяясь с часами, – так ей не терпелось вернуться в отсек связи. Впервые за долгие годы она наконец примирилась с жертвами, на которые пришлось пойти, чтобы участвовать в космической программе, – с тем, что покинула свою семью. Мучительные сомнения: а стоило ли оно того, был ли правильным выбор? – отступили. Теперь Салли просто плыла по течению, освободившись от бремени вины и зная, что идет по пути, который ей предначертан. Именно ей и никому другому – крошечной частичке такой необъятной и непознанной Вселенной.

Сон поблек, и Салли всеми мыслями была уже в отсеке связи. Натягивая носки, гадала, какие новые тайны перекочевали в виде радиоволн на корабль, пока она спала. И вдруг откуда-то из темных уголков сознания постучалась непрошеная мысль: да, цель достигнута, но – вот незадача! – поделиться открытиями не с кем. Когда «Этер» приближался к спутникам Юпитера, Центр управления полетами перестал выходить на связь. Неделю астронавты продолжали работу и ждали новостей. Однако с Земли не поступило никакой отмашки, руководство ни разу не дало о себе знать.

На Сеть дальней космической связи работали три основные базы – они находились в разных частях света, чтобы не зависеть от вращения Земли. Когда Голдстоунский центр в пустыне Мохаве отключался, Испания или Австралия подхватывали эстафету. Но за целые сутки Земля так и не дала о себе знать. Затем прошел еще день, а теперь уже – две недели. Затишье могло означать что угодно, поэтому вначале никто не волновался. Но когда молчание затянулось, а команда, попрощавшись с Юпитером, настроилась на возвращение домой, беспокойство стало нарастать. Астронавтов, похоже, бросили на произвол судьбы. Полученный в полете опыт, важные открытия и то, что только предстояло узнать, – все это требовало внимания широкой аудитории. Они подписались на эту миссию не только ради самих себя, но и ради всего человечества. Все чаяния, которые подстегивали их на Земле, здесь, в черноте космоса, превратились в жалкое тщеславие.

Наконец, впервые с тех пор, как началось затишье, Салли перестала противиться безрадостным думам. Ее, как и остальных, приучили отделять главное от второстепенного, отбрасывать мысли, которые могли помешать работе во время долгой, непредсказуемой миссии. Слишком уж важные вещи стояли на кону. Лишь только Салли позволила опасной мысли осесть в сознании, как тут же нахлынула паника, уничтожив спокойствие, которое принес в ее сердце Юпитер. Она словно пробудилась ото сна и ощутила ледяное дыхание пустого, негостеприимного космоса – мрачное, словно тень. Тишина длилась слишком долго.