Коснулся я губ, что пьяней вина,

Смятеньем и счастьем душа полна.

«Но что же один поцелуй? Ничто!» –

Сказала, смеясь, она.

Как, женщины, ваша любовь хмельна!

Второй поцелуй не достал до дна.

Заметила дерзко: «Казалось, щедр,

А вижу – ты скуп!» она.

Я в третий раз к тем устам приник,

Я долго пил их живой родник;

Вздымался, дышал тяжело и ник

Пылающе-нежный лик.

Жизнь коротка и жизнь одна у нас.

Как странно всё! К чему ж нам пламень глаз

И в ночь любви и в день кровавой битвы,

Что шум пиров и вдохновенья час?

Нет, божью мудрость восхвали усердно:

Пред сенью погребальных покрывал

Творец земли и неба милосердно

Нам страсть и память в утешенье дал.

В часы объятий вздрогнул. «Что ты?» – тревожно

                                                       молвила подруга.

– «Два савана, мне показалось, скользя, касаются

                                                                  друг друга.

Да прочь! Покуда кожу греет живая розовая кожа,

Не на холодный саван склепа, а на вино она похожа».

Года о любви не заставят забыть.

Запретам и мукам любви не убить.

Живые, созревшие в солнечном мире,

Любили и любят, и будут любить.

Любовь бессмертна. Огненная кровь

В живых её рождает вновь и вновь.

Она- венец стальным и чистым душам:

Чем круче жизнь, тем сладостней любовь.

Прошли за годами года

Терпенья, тоски и труда.

Но если бывал ты возлюбленным, друг мой,

О них не жалей никогда.

Расцвела, как хмельная весна,

И всегда беспричинно одна.

Для кого ты себя бережёшь?

Или молодость наша вечна?

Да, ты придёшь – ведь я терплю и жду.

Мой ум да сгинет в губ твоих мёду,

Да изольёшь свое благоуханье

В моём весной заснеженном саду.

Мы в старости – наложники тепла:

Теплом ласкаем дряхлые тела –

Не потому ль, что молодость когда-то

Нас поцелуем трепетным ожгла?

Воспоминанье! Ты желанный друг,

Когда твердишь о прелестях подруг.

Но ты мой враг, когда докучно шепчешь,

Что всё прошло и жизни замкнут круг.

«Люблю!» – и слова нет другого, нет!

И вихрь, и солнце в этом слове…Нет!

Выздоровленье друга…Нет же! Освобожденье

                                                  из темницы…

Ах, ничему с любовным зовом век не сравниться,

                                            нет!

Ты чаю мне, трактирщик, приготовь:

Нам говорят, что он волнует кровь,

Что может быть и крепким, и горячим,

И сладким он, как женская любовь.

Не тебе ли пятнадцать исполнилось только вчера?

В полукружьях упругих тебя изваяло Вчера,

Но совсем не умеешь еще распалять, прижимаясь!

Поучись у сестры, и меня научившей вчера.

Целуй! – пока пылаешь, вся дрожа.

Целуй! – пока твоя любовь свежа.

Целуй! – пусть нам завидует монашка

И постаревший в юности ханжа.

Ты вся дрожишь в моих объятьях, лал.

От холода? Но ты пылаешь, лал.

От страха? Но на этом страстном ложе

Еще никто пока не умер, лал.

Кого стыдишься ты? Меня? Но я – ведь это ты!

Я – отражение твоё и тень – почувствуй ты!

Я – отблеск роз твоей весны, отсвет заветных дум,

Я – отзвук сердца твоего – зачем стыдишься ты?

Я – нежность роз твоей весны: в глаза мне погляди.

Я – пламя роз твоей весны: мне в сердце погляди.

Я – запах роз твоей весны: так пахнут думы о тебе.

Я – трепет роз твоей весны: на губы погляди.

Невольник, рвущий ярмо на части,

И честолюбец, достигший власти, –

Никто не счастлив так упоённо,

Как два влюблённых на ложе страсти.

Подумал друг, что любим,

Что ты правдива хоть с ним.

Ты, усмехнувшись, легла

На ложе друга с другим.

Ты чему улыбнулась в девичьем предутреннем сне –

Не своей ли приплывшей на розовых крыльях весне?

Своему ли младенцу в далёком и тёмном грядущем?

Иль тому, что пришла наконец к неуёмному мне?

Ты склонила на стол сеновалы янтарных волос.

Наступили раздумье, и мрак, и мерцание рос.

Предзакатное небо на синюю скатерть залива

Уронило шафран и тяжёлое золото кос.

На подушке разметался чёрный мрак волос.

Это ночь, она уходит под крутой утёс,

Потому что в сне под утро на устах твоих улыбка –

Вестник дня, который светел и звонкоголос.

Седина…Где смоль кудрей? Неужели это ты?

Тусклый взор…Где блеск очей? Неужели это ты?

Где, скажи мне, стройный стан, лебединые движенья?

Где огонь твоих страстей? Неужели это ты?