– Я лучше подожду тебя здесь.

– Не уходи только, ладно? Все уже разошлись по комнатам, так что… Не бойся.

– Костя, мне не пять лет. И я не боюсь.

Когда шаги Кости стихли за домом, Маша медленно побрела в сторону веранды. Сквозь занавешенные окна второго этажа пробивался неяркий свет. Внизу было темно. Окна кухни выходили на другую сторону, и Катя, наверное, до сих пор ещё крутилась по хозяйству. Несколько часов назад Маша думала, что будет помогать ей с уборкой, что вот так, понемногу, вольётся в жизнь семьи, скромно заняв место рядом с Костей. Но получилось всё так нескромно, что об этих мечтах теперь стоило позабыть. Но что если объяснить им… Рассказать, что на самом деле произошло с её родителями, и почему отец…

…– Это всё просто невыносимо! Мне кажется, что она что-то подозревает…

Шёпот на веранде заставил Машу замереть и спрятаться за стволом яблони, в гуще огромного куста пионов. Аромат цветов оглушил её на секунду, словно она окунулась в бочку с духами. Но всё же запах сигарет отчётливо доносился со стороны дома.

– Ну потерпи ещё немного… Как только у меня появятся деньги…

– То что? Ты думаешь, я всё брошу ради тебя?

– А разве нет? Я скоро буду очень богат, вот увидишь…

Маша услышала шаги Кости и увидела белеющее пятно его рубашки. Разговор на веранде прервался, заскрипели половицы.

Маша выбралась из укрытия и, легко ступая по траве, выбежала ему навстречу. Обняв Костю в темноте, нашла его губы. Костя сжал её плечи и жарко ответил:

– Я всё сделаю, Маш, чтобы ты осталась…

– Я останусь…

…Костя ушёл часа через три, когда темнота за окном стала потихоньку рассеиваться, а в кустах оглушительно запел соловей. Кровать нещадно скрипела под ними, но птичья трель, казалось, перекрывала даже этот постыдный звук. Впрочем, Маше было всё равно, что подумают обитатели дома и какие выводы сделают. Костя, такой горячий, требовательный и стремительный – почему она должна отказываться от удовольствия? Кто знает, как оно будет потом? Кто знает…

Она ещё слышала удаляющийся звук босых ног по коридору, затем стук двери. Уткнувшись в маленькую подушку, Маша коротко вздохнула и провалилась в сон, окутанная запахами сада и ночным птичьим концертом.

В дверь тихо, но настойчиво постучали. Маша открыла глаза, и на неё сразу же обрушились воспоминания прошлого дня, моментально стерев приятные ощущения от луча утреннего солнца, щекочущего шею.

– Кость, ты? Открыто, – приподняла голову и тут же рухнула обратно на подушку. Вставать не хотелось. По крайней мере сейчас, пока ещё так свежи в памяти и на коже прикосновения Костика.

– Машенька, к вам можно? Это я – Катя…

– Да, конечно, – Маша села на кровати, поправляя футболку Цапельского. В зеркале трельяжа отразилось её курносое лицо в облаке тёмных растрёпанных волос.

Домоправительница протиснулась внутрь, неся перед собой небольшой поднос с чашкой кофе и стаканом воды.

– Катя, зачем же вы… – Маша вылезла из-под покрывала и кинулась навстречу, принимая поднос из рук женщины. Поставив его на подоконник, заметалась в поисках джинсов.

– Вы извините меня, Машенька, – Катя отвела глаза, чтобы не смущать Машу. – Я вчера видела вас с Костей, когда вы возвращались. Он так переживает, – она махнула рукой. – Такой скандал здесь был после вашего ухода. Как тогда, с Сашенькой… – короткий вздох. – Бедный Цапелька!

Маша не сдержалась и фыркнула, словно кошка чихнула.

– Вы не подумайте, Маша, я ведь всё понимаю, – Катино лицо страдальчески сморщилось, её глаза наполнились слезами. – Но мальчик… Он очень переживает, – повторила Катя. – Из-за вас…

Маша залпом выпила воду и со стуком поставила стакан обратно на поднос.

– Так-то Костя большой мальчик, поверьте. А то, что произошло, – она пожала плечами, – что ж, нельзя быть готовым ко всему. Спасибо, что не выгнали, дали переночевать.

– Да что вы говорите! – Катя оглянулась и поплотнее прикрыла дверь. – Я же вижу, как Костя к вам относится! Это… это любовь, – Катя молитвенно сложила ладони перед собой. – Вы же тоже..? Тоже любите его?

– Катя, – Маша вздохнула, – я не понимаю, почему мы обсуждаем всё это. И почему это беспокоит вас, а не его близких. То есть, я хочу сказать, что мнение семьи я уже поняла.

– То, что произошло, всего лишь недоразумение… Никто не думает, что с вами что-то не так… Я вот, например… – Катя запнулась, наткнувшись на взгляд Маши, затем продолжила. – Все сейчас собираются внизу на завтрак. Пожалуйста, ради Кости. Тихий семейный завтрак. Вы спуститесь? Поможете мне накрыть на стол? – Катя, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.

Маше хотелось верить, что всё будет именно так, как говорит Катя, но в отличие от Люсьена, сказочницей она не была.

Маша прекрасно помнила то время, когда отец вдруг исчез из их жизни. Она училась в школе, брат и сестра ходили в детский сад.

Сначала она не понимала, что происходит. В их квартире словно выключили свет – всё время было темно и тихо. Мама часто плакала, но так, чтобы они не видели. Но Маша видела. Она и раньше была очень наблюдательна, и чем старше становилась, тем острее становились её зрение и умение замечать детали. Вообще она сильно изменилась именно за последние недели перед исчезновением отца. Стала подозрительной, собранной. Постоянно прислушивалась к разговорам взрослых и приглядывалась к происходящему. Почему соседи замолкают, когда она подходит ближе? Почему учителя так пристально рассматривают её на уроке?

Это потом уже поняла, что отца арестовали. Незнакомый молодой человек, пару раз появлявшийся в их доме, оказался адвокатом Маневичевым. Приятный, обходительный, с тихим голосом и белыми гладкими руками. После его визитов мама на какое-то время приходила в себя. Но потом всё опять возвращалось – и на её лице снова застывала скорбная маска.

Когда мать была на работе, а Маша забегала домой перед походом в школу искусств, то старалась по-быстрому прибраться, приготовить что-то нехитрое вроде макарон и компота из сухофруктов.

Однажды во время приборки нашла в родительской спальне под матрасом повестки, судебные письма и копии протоколов и постановлений. Не до конца разобравшись в хитросплетениях юридического языка, остолбенела от осознания, что её отец уголовник. Но в тот день ей не хватило смелости и мозгов, чтобы поговорить с матерью по душам. Так и носила в себе эти переживания, закрывшись ото всех. Маше понадобилось почти два месяца, чтобы в момент ссоры из-за какой-то ерунды бросить в лицо мамы: мол, от осинки не родятся апельсинки. Дура, конечно… Да, видно, характер такой – вместо того, чтобы высказаться сразу, копит, пока не прорвёт. Только прорывает-то всё не в ту сторону…

Как же мать тогда рыдала! Нет бы ударила Машу, влепила бы ей пощёчину, а она завыла и сползла на колени перед ней. Сказала, что она виновата, и что если бы по-другому показания дала, то, может, и не посадили бы отца. А следователь закрутил да выкрутил так, что она и не поняла, как всё у них с потерпевшими срослось. Отец из защитника супруги превратился в преступника. Адвокат Маневичев резину тянул, всё бумажки какие-то таскал на подпись, обещаниями кормил. С тремя детьми-то как голову разгрузишь? Одно радовало, что недорого брал за работу, так всё равно накопленное разошлось очень быстро. Мать на ночные смены стала ходить, чтобы подработать, а Маша с малышами дома оставалась. Даже занятия в художке пришлось пропускать – не успевала брата и сестру из садика забирать.

А на суде так всё преподнесли, что мать чуть не сгорела от стыда и боли – словно это она к парням этим подошла, заигрывала с ними, а муж увидел. Отец лишь смотрел на неё и головой качал, успокаивал, а сам сгорбился и взмок от напряжения. Так ведь мало того, что за решётку упекли, ещё и платить за моральный вред и издержки суда заставили… Вроде и сумма по меркам города невелика, да не было у них денег. А потерпевшие открыто посмеивались, типа на вино да на сигареты им теперь хватит. Мать решила их городскую квартиру тогда продать и купить жильё в пригороде. Знакомые помогли со справками и документами, да и дом в Сажнево нашёлся через коллегу по работе.