Люська достал из кармана сложенный платок и протянул Маше, но она отрицательно покачала головой.

– Бери, он чистый. И одежда чистая, только выгорела на солнце…

– Нет, я не поэтому… – покраснела Маша.

Люська усмехнулся и сунул платок ей прямо в ладонь.

– У тебя тушь потекла. Немного – здесь и здесь, – он показал на себе, и Маша улыбнулась, заглянув в его голубые глаза под светлыми ресницами.

– Спасибо, – она потёрла веки. – Чья это коза?

– Соседская. Тётки Розы. Уходит, зараза, гуляет, где хочет…

– Тётка Роза?

– Коза Белянка. Это я её так назвал, а как иначе? Смотри, белоснежная какая, как альбинос.

– Беляночка и Розочка, значит? А ты сказочник…

Со стороны рощи послышался голос Кости: «Маша! Маша!»

– Тебя ищут… – Люська отбросил стебелёк и посторонился.

Маша нахмурилась, но не двинулась с места.

– Обидели? – Люська обернулся, выискивая глазами зовущих.

– Это скорее я… не оправдала доверия, – усмехнулась Маша. – Не могу пока вернуться.

– Интересненько. И что же ты натворила?

– А… – Маша вздохнула.

«Машка, ты где?!» – Костя приближался.

Маша резко присела, скрываясь в траве и просительно взглянула на Люську. Тот, покачав головой, присел рядом. Коза развернулась и не спеша пошла вперёд, таща за собой огрызок верёвки.

– Через поле можно выйти к речке. Вода в ней всегда холодная. Ключи подземные. А так – красиво. Я иногда рисую там… – Люська кривовато усмехнулся, – хрень всякую…

– Ты? – удивилась Маша.

– А чё? – набычился парень. – После работы расслабляюсь. Думаешь, наверное, что мы здесь только пить горазды?

– Вот ещё, даже мысли не было. Пошли! – Пригнувшись, Маша засеменила вперёд. Люсьен следом за ней.

Через несколько метров, когда они уже догнали козу, Люська прихватил верёвку и потащил животное за собой. Тропинка кончилась, и вскоре поле пошло под уклон, оставив за спиной смятую их ногами траву.

– Так где ты, говоришь, работаешь? – Маша боязливо потрепала козу по загривку.

– Я и не говорил так-то… Плотничаю. В санатории помогаю. Там теперь дом отдыха будет. Шило на мыло пытаются поменять. Хозяева новые, а идеи старые. Работы много, да смысла нет. Но по-другому здесь не заработать.

– А почему в город не уехал?

– А зачем? Что в городе-то вашем? Я бы в армию пошёл, да не взяли. Сначала за бабкой ходил, потом болячку нашли…

– Ты сирота?

– Чегой-то? Батя есть… Вернулся вот, – Люська смачно сплюнул.

Маша вздрогнула, подумав, что зря она пошла с этим парнем непонятно куда.

– Откуда вернулся? Куда-то ездил? – вяло поддержала разговор, исподволь следя за тем, что происходит вокруг и на каком расстоянии от них жилые постройки.

– Из тюрьмы. Сидел он.

Маша остановилась как вкопанная. Плечи Люськи опустились, но через секунду парень распрямился и с вызовом посмотрел на Машу.

– Что, в падлу теперь со мной общаться? Чего молчишь?

Маша пожевала нижнюю губу и взяла из его рук верёвку. Коза затопталась на месте и вдруг задрала белоснежный хвост, из-под которого градом посыпался помёт.

– Вот ё-моё! – хмыкнул Люська.

– Мой отец тоже… того… сидел, – Маша отвела глаза.

До реки они дошли минут за пятнадцать, не проронив больше ни слова. Берег был высокий, больше трёх метров, рваный, с торчащими корнями берёз и сосен. От воды действительно тянуло холодом, и даже комары здесь были прожорливее и злее. Маша моментально закрутилась на месте, отбиваясь от полчищ кровожадных тварей.

– На вот, рубашку мою накинь! – Люська стащил с себя одежду и укрыл Машины плечи. От ткани пахло деревянной стружкой и бензином. – Вот видишь, какой вид? – Люська протянул руку, указывая на другой берег, где за живописный лес садилось солнце. – Цвет какой, а? – Он замер, вглядываясь вдаль.

Маша скользнула взглядом по его рельефным рукам и груди в вырезе майки и тоже посмотрела на раскинувшийся пейзаж.

– Хорошее место. Если этюдник поставить вот сюда, – она указала пальцем на небольшую плешь метрах в трёх от них, – то перспектива откроется полностью.

В Люськиных глазах заплескалось уважение.

– Так это ж моё место! Я туточки и сижу обычно, когда рисую.

– Масло, акварель, гуашь, пастель? – Маша склонила голову, с интересом разглядывая Люську.

– Ну… У меня просто краски обычные. Как в школе рисовать начал, так и…

– Покажешь? – Маша почувствовала такой азарт, что он перебил всё её плохое настроение.

Люська радостно кивнул, но в ту же секунду сник.

– Батя дома. Я – сам-то на сеновале сплю, пока он здесь. Пьёт и буянит. Драться лез давеча. Рука не поднялась вломить. Другой-то родни нет – терпеть надо. Думал, может в город подастся, а кому он там нужен? Опять в какую-нибудь историю попадёт. Пусть уж здесь сидит. Прокормлю. Не пил бы только… Твой тоже пьёт?

– Нет, ты что. У меня отец очень хороший, добрый…

– Понятно, – Люська хлопнул себя по плечу, оставив кровавый след после комара. – Чего думаешь дальше делать? Вернёшься?

Маша поёжилась.

– Не хочешь рассказывать, не надо. Не дурак. С семейством Костяна знаком всю жизнь. Раньше они всё время здесь жили. Ну, до зимы так точно. Вот старик ихний…

– Их… – не удержалась Маша.

– Я так и говорю – старик ихний – дядька интересный. Я за ним подсматривал, пока пацанёнком был. Придёт сюда и ходит, ходит… Смотрит, рукой водит. Я думал, он больной какой-то. А потом узнал, что архитектор. И рисует ещё классно… У нас и картина есть евойная…

– Его… – эхом отозвалась Маша.

– Ага. Не знаю откуда. Может батя спёр? – хохотнул невесело.

«Маша!» – неслось из-за поля.

– Не охрип ещё Костька, – беззлобно заметил Люсьен.

– Отец у меня за драку сел, – тихо произнесла Маша. – Побил двоих – руку-ногу сломал… сотрясение мозга у третьего.

– За дело? Или по пьянке?

– За маму… она с вызова шла вечером, а они пристали. Мы тогда в городе жили, мама на «скорой» работала. Папа её встречал, ну и…

– Мужик! – с уважением кивнул Люська.

– Можно ведь было обойтись без драки, наверное, поговорить… Они ж мальчишки ещё совсем… Один из них сын депутата, кстати. Пьяные куражились.

– Трое?

– Да…

– Я бы тоже вломил за свою бабу. Настоящий мужик у тебя отец, запомни, – Люська с грустью посмотрел на бегущую внизу синеватую воду. – Таким гордиться надо.

– Машка! – Костя бежал к ним, размахивая руками, и Маша увидела, какое стало у него лицо – покрасневшее и обиженное.

Она быстро взглянула на Люську – он был спокоен, хоть и не скрывал усмешку. Маша сняла и протянула ему рубашку.

– Я очень хочу увидеть твои картины, – произнесла уверенно.

– Хорошо, – просто ответил Люська и, не прощаясь, зашагал в сторону Николаевского. Коза потрусила рядом с ним, тряся белоснежными боками.

– Машка, – Костя обхватил Машу руками с разбегу, чуть не свалив с ног.

– Задушишь, Цапельский, или утопишь… Берег крутой.

– Машка, Машка, Машка… – повторял Костя, уткнувшись подбородком ей в макушку.

Маша молчала и не двигалась, вдыхая его запах.

– Ты в порядке? Он ничего…

– Кто? Люська? – Маша отстранилась и внимательно посмотрела на Цапельского. – Ты сейчас серьёзно? Про друга-то?

– Ты мой друг, Маш, – пробурчал Костя.

– Давай просто помолчим, ладно? – Маша посмотрела в сторону, куда ушёл Люсьен, но уже не увидела его.

– Всё что хочешь… Пойдём? – Костя взял её за руку.

Маша упрямо выдернула ладонь.

– Не знаю, Кость, мне кажется, это не лучшая идея.

Цапельский кивнул.

– Я тебя понимаю. Давай обсудим всё позднее? Отдышусь только…

Они пошли к дому. Каждый шаг давался Маше с трудом, и в то же время она чувствовала, как внутри неё появляется необыкновенная лёгкость, словно прорвало плотину с застоявшейся водой, и поток её схлынул, освободил её, дав возможность дышать полной грудью.

– Ты поднимайся, а я проверю насос для воды.

Они остановились в саду, но Костя продолжал держать Машу за руку.