– Что ты не спишь, жена?

– Не могу я спать, когда у нас в доме эта ведьма.

Али втянул в себя дым – половина папиросы мгновенно истлела, выдохнул. Посмотрел в утренние сумерки. Подумал про Марию: «Странные волосы, пух один. Не белые и не чёрные, не коричневые, не рыжие. Серые или зеленоватые, как у утопленниц чикол бури. В глазах – вода плавает». Он никогда не видел таких людей, но заметил ещё в первый вечер, что она не по-здешнему добра и нежна к Амиру. Так заманивают русалки юношей в густой ил заводей Сундарбана. «Может быть, смерть идёт в мой жалкий род, всё оборвется. А может быть, это и есть такая любовь, про которую в кино сочиняют?»

Я могу сказать по глазам мужчины,

Будет ли он когда-то

Моим любимым.

Мандакранта Сен, «Когда это ты»

Их цветок пробился в безмолвной печали острова Элефанта. Там, где столетиями терпят боль базальтовые боги. Однажды люди застали их в танце и расстреляли в руки, ноги, в хоботы, в резные гирлянды на шеях. Искалеченные боги прикрыли тяжёлые веки, чтобы не смотреть на человеческую суету.

Мария бродила у ног богов, трогала каменные колени и руки. Экскурсию она не поняла, отстала от группы, ушла в туннели, пробитые в скалах древними. Касалась рукой гладких стен в сколах от пуль. Солдаты, развлекаясь, устраивали в храмах тир. Но изуродовав богов, не убили величия.

Снаружи скальных храмов стояла жара, трудно было смотреть на раскалённое небо. В туннеле лежали коричневые тени, а сырой воздух хотелось прожевать. В зелёной воде внутреннего озера плавала черепаха. Сверху, из разлома, падал дневной свет.

По пещерам ходило столько туристов, а в гроте оказался только один человек, смотрел в воду озера. Мария улыбнулась черепахе и человеку. Он был ниже, чем мужчины её страны, почти такой же, как она сама, только шире в плечах. Его тонкие пальцы в блеклых кольцах лежали на ограде озера. Ей стало странно, инородно от него, как он незнакомой еды или равнодушных слонов, обречённых потешать приезжих. Так было всю неделю её путешествия – на канате между отторжением и восхищением.

– Вам нужна какая-то помощь? – спросил человек, словно ему было мало воздуха. Голос завибрировал в сводах.

– Ничего, – сказала она. Потом улыбнулась:

– Тут черепаха, – она хотела досказать, что это удивительно, как сюда могла попасть живая черепаха, и что, наверное, озеро связано с морем подземной рекой. Но говорить на чужом языке так много Мария не умела. Человек тоже улыбнулся. Оказалось, что у него белые тонкие зубы. Улыбался он хорошо, его лицо становилось добрым, ясным, как будто в мир добавляли света.

Он заговорил на языке колонии, закивал головой вправо – влево. Между бровями появились два глубоких залома. Мария не понимала, хотя этому языку их учили в школе много лет. Подумала, что лицом он марсианин, на него хочется смотреть, руки и плечи красивые, созданные разумным скульптором. Мария заметила, металлические серьги, которые подчёркивают чистые пропорции смуглого лица, крупные губы, ровный нос. Было ещё что-то тёплое, тлеющее, невидимое глазу, мутное и влекущее, как зов тёмных лесов.

– На один день, Гоа, – сказала она только и показала руками один и взмах вылета.

– Один день? – ответил он, как будто его ударили, и снова закивал головой, вправо – влево, вправо – влево. Глаза оставались тяжёлыми и печальными, как у каменных богов.

Мария не догадывалась, что целый час он ходил за её группой, рассматривал, как она постоянно расплетает и снова перетягивает резинкой тонкие травяные волосы. Рассыпает и заново собирает в пучок траву. Раз в жизни он решил поехать на Элефанта, потому что все друзья уже побывали в этих пещерах. Здесь первые он увидел белых людей так близко. Увидел, как из молочной пены рождается девушка, предсказанная ему.

Он думал, что такой могла быть его сестра – близнец: тот же рост, только тоньше. И кожа изумительно светлая, беспомощно прозрачная. Потом, когда он узнает её, окажется, что кожа на самом деле почти голубая там, куда не добиралось солнце. Когда она ушла в туннель, он быстро прошёл параллельным ходом.

– Ходить, – сказала Мария, махнула рукой в сторону группы и улыбнулась. Она постоянно улыбалась тогда, всё было для неё смешным. Не зная, что ещё можно сделать, он вдруг стал читать стихотворение «Аквариум» Бхагата на языке гуджарати. Он на минуту сошёл с ума. Этим стихам их учили на уроках сценической речи. Никто из студентов не знал гуджарати, но всем нравилась мелодия слов:

– Таречи мачили, таречи мачили, наджиндигиз маречи пачили, ахим прокаш интру сунрья нуна хи.*

Он изменил свой голос, и слова стали шероховатыми, как небольшие острозубые рептилии. Мария отступила. Тогда он запел, и она засмеялась, догадалась, что он её ждал. Она не смогла бы объяснить, почему не захотела тогда уйти, вернуться к группе и жить, как раньше. Почему шагнула навстречу этому человеку. Наверное, каменные боги или дремучая природа острова подтолкнули её к нему.

Вышли из грота вместе. Он первым заметил, что группа белых людей направляется к выходу. Показал Марии на семью из четырёх обезьян, которые перебирали друг другу шерсть сморщенными ручками.

– Как в рекламе: вас двое и нас двое. Правительство придумало, что бы меньше заводили детей. Такое огромное население здесь!

Она поняла, снова засмеялась, закивала, смотря ему в лицо и на обезьянок. В это время группа скрылась за кирпичным зданием кассы. Мария подошла к обрыву. Под ногами её клубилось изумрудное облако джунглей. Оно опускалось к океану и заходило в воду мангровыми зарослями.

Имён мы не знаем,

Кем был он,

Кем она была,

Или когда это было,

И где это было.

Только любовь была.

Мина Кандасами, «Любовь и война»

– Осторожно, что я буду делать, если вы упадете? – этих слов Мария не поняла и удивлённо посмотрела на Амира. Так мог быть сделан её брат–близнец, не существующий никогда. Странный брат цвета чая с молоком, какой готовят чайвалы* на каждом пыльном углу. Он смутился от пристального взгляда, кивнул головой вправо – влево.

Мария огляделась, заметила, что группы нигде нет. Побежала по дорожке, никого не увидела, заплакала от испуга.

– Пожалуйста, не плачьте! Меня арестуют, подумают, я сделал вам что-то плохое. Нет никакой проблемы уехать, автобусы в Гоа постоянно ходят. Пожалуйста, нет никакой проблемы!

Вместе они спустились на пирс и дождались прогулочный кораблик, чтоб уплыть с острова. Нарядный кораблик долго покачивался у причала. Люди самых разных оттенков кожи поднимались на борт, болтая на разных языках. Только когда и на скамейках, и на палубе стало тесно, корабль отчалил в океан.

В пути подлетали крикливые чайки, выпрашивали корм. Уже далеко от Элефанта волны стали качать кораблик так сильно, что Мария безотчётно схватила Амира за руку. Волнение, сковавшее их до того, исчезло, обратилось в тёплый прилив. Люди на корабле смотрели на них. Туристка – японка, тонкую ладонь которой так же держал рыжий скандинав, улыбнулась Марии, как близкой подруге.

Корабль гудел заезженным мотором. Болтаясь, проплывал мимо ржавых металлических остовов, торчащих в океане, мимо порта, к резным Воротам Индии. Они сошли на самой живописной моей пристани. Двинулись, как в водовороте, в кружевах Колабы – района, где когда-то запустили первые трамваи, и первые мафиози независимой страны расплачивались в ресторанах чёрными деньгами.

Как и все мои артисты, я притворщик, друзья. Здесь, на Колабе, я притворяюсь европейцем. Хитро прячут Азию узоры моих зданий, мои галереи, витрины магазинов, в которых для чего-то торгуют мехом. Восток скрывают тени платанов, молодёжь в джинсах, художники, что продают рисунки вдоль чугунных оград. Но на картинах – женщины в сари и гробница Тадж-Махал, а в подворотнях жарят самосы*.