– Алексей, – представился я, – Русин.

– Ага! Вот и наш обещанный поэт… Знакомьтесь, парни.

Мелкий чернявый парень оказался барабанщиком по имени Петр. Его почему-то все звали Пит. Солистом был худощавый парень – Николай, или Ник. Он играл на гитаре. Федор был «саксом». Не хватало баса и клавишника. Впрочем, последние еще не скоро появятся в музыкальных группах. Синтезаторы только-только начали проникать с Запада в Союз.

– То есть вам ничего не объяснили?

– Неа, – покачал головой Фред. – Мы пришли по объявлению в институте устраиваться в новый ВИА. Долго ждали своей очереди – отбор был жесткий. А потом без объяснений погрузили в самолет и привезли сюда. Слушай, а как тут с хавчиком? Кормят?

– И поят. – Я задумчиво посмотрел на дверь, которая вела в бункер. Интересно, что теперь решат Хрущев и Ко? Оставят музыкальную группу? Сделают ее запасным вариантом?

– Ну если поят, – загалдели ребята, – жить можно!

– Слушай, Алекс, – Ник моментально переиначил мое имя, – а Хрущев, он какой?

– Нормальный, себе на уме, – ответил я. – Так что у вас с музлом? Не репетировали, поди, еще?

– Да не, мы можем слабать кое-что для показа, – помотал головой солист. – Я под Барашкова могу. Ну это… «Главное, ребята, сердцем не стареть»…

Последнюю фразу Ник пропел вполне неплохим баритоном.

– Гайз ноты знают, сыграем. Но нужен бас.

– Да, бас-гитару надо, а лучше две, – поддержали солиста Фред и Пит.

– А из иностранного? – поинтересовался я.

– Ну Битлов можем, – замялся Ник. – She Loves You, йе-йе-йе…

Да, все было плохо. Просто ужасно. Как хорошо, что я отказался во всем этом участвовать. Позору было бы…

– Алексей, – из бункера вышел хмурый Мезенцев. – Иди сюда.

Я кивнул музыкантам, и мы отошли в беседку, увитую диким виноградом. Сели на скамейку, попереглядывались.

– Короче, дело к ночи, – вздохнул генерал. – Журнал твой утвердили. Восстановим редакцию «Советского студенчества». Будет решение ЦК.

– Почему «восстановим»? – удивился я.

– А Сталин пересажал всю редакцию в сорок седьмом. Журнал с тех пор не выходит. Ты не знал?

Я обалдело покачал головой.

– Но и с ВИА тоже решили попробовать. Пока, так сказать, в холостом режиме. Поможешь им с песнями? «Мгновения» всем очень понравились!

Я мысленно застонал. Но промолчал.

– Ладно, если мы все утрясли, – резюмировал Мезенцев, – собирайся. В Москву летит военный борт, отправишься на нем вместе с Ивановым.

Раз заснуть все равно не получается, решил занять себя чем-то. Включил настольную лампу, сел за свой старый письменный стол. Провел рукой по столешнице. Скоро сентябрь. Начнется учеба, и жизнь снова так закрутится, что даже сесть подумать будет некогда. А сейчас, когда из парней никого еще нет, можно не спеша пораскинуть мозгами, обдумать свои ближайшие планы.

Первым пунктом идет журнал. Для меня это главное направление. Но поскольку Аджубей пока в санатории, мне остается только основательно готовиться к разговору с ним и продумывать детали. Его ведь общая картина не устроит. Этот профессионал захочет подробностей: кто будет главным редактором, какую политику он станет проводить, на какой должности вижу себя я сам? А кого в сотрудники набирать? Шустрых молодых журналистов в Москве полно – только свистни, набегут. Но среди этой братии и авантюристов хватает, и карьеристов, которым по большому счету все равно где работать. Загубят ведь хорошее дело. Надо своих подтягивать.

Второй пункт – Особая Служба. Мне пока не до конца понятно, чем она вообще будет заниматься. Ну восстановим мы сталинскую агентуру, а дальше? Не получится ли потом так, что сотрудники Иванова начнут действовать параллельно с КГБ и соперничать с ним? Может, это и надо Хрущеву? Создать противовес Комитету? Или речь идет только о сборе информации и ее дальнейшем анализе? Одни вопросы вместо ответов.

И в свете дружбы-соперничества между конторами Иванова и Мезенцева возникает еще одна дилемма, но уже личного характера, – кому мне докладывать о происках лейтенанта Москвина? По идее – своему новому начальству, поскольку там проявлен интерес к главе государства и председателю КГБ. А если по совести? Разве не должен я в первую очередь предупредить Степана Денисовича, что под него нагло роют его же собственные подчиненные?

А еще нужно хорошенько напрячь мозги и вспомнить, чего неприятного можно ждать в стране и мире в ближайшее время. Из того, конечно, на что я могу положительно повлиять. Пока, кроме цээрушного туннеля под Берлином и диссидентов, на ум ничего не приходит. Самые скандальные фигуры, нанесшие наибольший урон репутации СССР, – это Буковский, Солженицын и Синявский. «Обменяли хулигана», этому хулигану еще год сидеть в психушке, и ситуация пока терпит. А вот Солженицын уже написал первый том своего «Архипелага», активно работает над вторым. Закончит его через несколько лет и переправит на Запад.

Произведение о репрессиях в СССР произведет эффект разорвавшейся бомбы и станет на долгие годы хитом самиздата. Оба тома надо по-тихому уничтожить. Солженицын часто встречается с Твардовским, выезжает в Москву из Рязани, где работает школьным учителем. Свои рукописи он хранит дома, и, если они сгорят, восстановить их будет нереально, ведь ему пришлось опросить больше двухсот политзаключенных и переработать огромный массив информации. Другого способа нейтрализовать его я пока не вижу.

Но самым неприятным и опасным из этой всей компании мне представляется Синявский. Мало того, что он убежденный диссидент, так еще и русофоб. Не первый год печатается на Западе под фамилией Терц. И что с ним делать, тоже непонятно. Предположим, я натравлю на него Иванова. Под видом «услышал слухи». Но что ему мелкая суета с писателями? Скорее всего, он просто перекинет эту тему Мезенцеву. А Мезенцев? Он поручит разобраться Бобокову, который уже вовсю работает с интеллигенцией, хотя пятое Управление формально еще не создано. И тогда результат будет тем же, что и в моей истории, – посадка по политическим статьям, скандал на Западе, письма возмущенной интеллигенции в защиту бедного сидельца. Я своим вмешательством всего лишь ускорю события и сильно порадую ЦРУ.

Так что это не выход. Действовать нужно тоньше, иначе все повторится. И еще мне придется познакомиться поближе с персонажами из творческой интеллигенции, хочу я этого или нет. И, видимо, влиться в писательскую либеральную тусовку тоже. Иначе как я буду держать руку на пульсе, отслеживая интересующие меня события? А еще нужно срочно мирить Хрущева с этой самой либеральной интеллигенцией, хотя бы с той ее частью, что готова идти с властью на контакт. Но об этом для начала стоит поговорить с Аджубеем…

Встав с утра и приняв водные процедуры, я занимаюсь гимнастикой. С удовольствием тягаю гирю Димона, а заодно размышляю, где мои друзья. На дворе 26 августа. Осталось меньше недели до начала учебного года. Ребятам пора бы и вернуться.

На ловца и зверь бежит. На вахте общежития меня ловит дежурная.

– Русин! Тебе телеграмма.

Разворачиваю, смотрю на слегка кривые печатные строчки. Вика прислала телеграмму, что они уже выехали в Москву. Значит, приедут в лучшем случае завтра к вечеру. Отлично! А то я уже успел соскучиться.

Адрес, по которому мне велел явиться Иванов, находится в Замоскворечье, недалеко от станции метро «Новокузнецкая». Старинный двухэтажный дом вытянулся вдоль Климентовского переулка и смотрит своими многочисленными окнами еще на две улицы – на Пятницкую и на Садовнический проезд. В той части, которая выходит на оживленную Пятницкую, располагается магазин тканей, весь остальной дом, судя по вывескам, раньше занимали какие-то мелкие конторы и учреждения. Но почему-то все подъезды были наглухо закрыты, видимо, обитателей дома недавно отселили и теперь его готовили к ремонту. Я основательно помучился, прежде чем нашел тот подъезд, что мне нужен, – по закону подлости он оказался последним. Я глубоко вдохнул летний московский воздух и шагнул внутрь.