Последующие два года у него ушли на составление «опыта истории славянских народов до Рурика» и на описание князей[168]. По всей видимости, описание князей представляло собой составление их родословной, с краткими пометами относительно того, кто и чем из них прославился в русской истории, то есть кратчайшие выжимки из летописей. Эта работа Ломоносова вышла в 1760 году под названием «Краткий Российский летописец».
Титульный лист «Краткого Российского летописца». 1760 год
На это указывает тот факт, что в 1756 году, когда Ломоносов принялся за составление уже более подробной русской истории, работа у него застопорилась. Как он пишет в записке о своей научной деятельности за 1756 года, «в истории собраны мою в нынешнем году российские исторические манускрипты для моей библиотеки, пятнадцать книг, сличал между собою для наблюдения сходства в деяниях русских»[169]. Насколько можно понять этот рапорт, Ломоносов собрал разные списки русских летописей и начал их сличать между собой, чтобы составить наиболее полное и достоверное описание истории русских князей. Но в начале следующего года, 12 марта 1757 года, Ломоносов пишет в канцелярию Академии наук записку следующего содержания: «Но как сие дело требует чтения весьма многих разных книг с выписками, то вовсе одному мне сего исправить и к концу привести невозможно»[170].
Иными словами, как только Ломоносов засел за изучение русских летописей, их сопоставление и проверку сведений, тут то и оказалось, что работа эта ему непосильна. Он потребовал себе помощника, и ему был выделен студент С. Введенский, который помогал с выписками. Но, очевидно, столкнувшись с тем, что разработка русской истории требует огромных затрат времени и сил, Ломоносов охладел к этим занятиям, переложив завершение начатых трудов «Краткого Российского летописца» и «Древней Российской истории» на плечи своих помощников. В документах и записках Ломоносова после 1757 года не встречается никаких упоминаний о том, что он продолжал активно заниматься историческими исследованиями. Ломоносов перед русской историей спасовал. Это неудивительно в свете того, что в те времена русская история была практически неразработанной с научной точки зрения, что, к примеру, хорошо понимал Миллер: «История Российского государства и принадлежащих к нему стран представляет столько трудностей, что написать о ней систематическое исследование едва ли можно надеяться в двадцать и даже более лет»[171].
Через год, 22 июля 1758 года, Ломоносов сдал в печать первую часть своей работы – «Древней Российской истории». Чуть меньше года она пролежала в типографии, откуда 8 марта 1759 года Ломоносов ее забрал для доработки. Но второй части так и не появилось. Уже после смерти Ломоносова из его архива взяли рукопись, содержавшую только первую часть работы, и, не найдя продолжения, издали ее[172].
Несмотря на то что этот вывод с очевидностью следует из документов, описывающих эту сторону деятельности Ломоносова, такого вывода нельзя найти ни в одной биографии и ни в одном исследовании творчества Ломоносова. Признать факт, что в 1757 году Ломоносов бросил занятия русской историей из-за того, что понял, с каким огромным материалом ему предстоит работать, означает признать несостоятельность оценки Ломоносова как выдающегося историка.
Впрочем, бросив разработку по русской истории, Ломоносов не перестал считаться выдающимся специалистом по ней, а его достижения признавались значительными. На это у него были определенные основания, ибо вышедший в 1760 году «Краткий Российский летописец» заметил авторитетнейшей в те времена журнал «Gӧttingische Anzeigen von gelehrter Sachen», давший в 108-м выпуске от 8 сентября 1760 года рецензию на этот труд. Правда, рецензия не была особо благосклонной к Ломоносову. Автор весьма скупо похвалил его за работы в русской истории и отметил: «Из-за недостатка в надлежащих исторических источниках он пользуется здесь именами и историей слов, и мы должны заметить, что г-н Ломоносов еще больше, чем другие писатели, позволяет себе произвольные предположения и недоказанные домыслы»[173].
При этом нужно отметить, что в исторических работах Ломоносова без труда видно влияние Миллера, если даже не прямое заимствование из его запрещенной и уничтоженной речи, экземпляр которой у Ломоносова, конечно же, имелся. Это влияние видно в том, что и Ломоносов теперь уже представлял славян в России пришлым народом, хоть и очень великим и славным, а прежде них жила чудь, то есть финно-угорские народы. Его прежняя концепция, высказанная в ходе первого спора о варягах, была другой: народы, в древности населявшие Россию, были славянскими.
В отношении варягов Ломоносов в целом также пошел вслед за Миллером, отмечая, что это слово было северного происхождения и обозначало выходцев из разных народов: «И Перинскольд, переводя на русский язык Стурлезонову историю о королях северных, называет варягов по большей части так же, как по-истландски, варингами, или по-латине северными солдатами; из чего уже следует, что они не были только одни шведы, как некоторые думают, ибо в сем случае употребил бы историк конче собственное их имя, а особливо, описывая их дела под предводительством королей шведских, именовал бы их хотя бы в одном месте шведами, чего однако нигде не видно»[174].
Но при этом его очень смущало отнесение к скандинавам «россов», и вот тут Ломоносов, опираясь на летопись, выдвинул тезис, который и до сих пор разделяется многими антинорманистами: были варяги-россы, которые жили не в Скандинавии, а на южном берегу Балтийского моря, на территории современной Пруссии и Литвы. Так, в предисловии к «Краткому Российскому летописцу» Ломоносов пишет: «Потом варяги, жившие по берегам Балтийского моря, которые именовались россы, готы, норманы, свия, ингряне, имея со славянами частые войны, купечества и путешествуя в Грецию через здешние земли, во многих местах поселились. Наконец, пришед с избранными на княжение Руриком варяги россы в знатном множестве, не токмо пребывание, но и самодержавную власть утвердили: и посему с варягами сии соединенные славяне обще проименовались россами»[175]. Но далее он пишет: «Варяги россы в древние времена именовались роксоланами и россоланами, для того, что россы были соединены с аланами. Преселились из Азии северною стороною с сарматами, и от старинных писателей с ними однородцами почитаются»[176]. Название «россы» Ломоносов выводил от реки Русы, где «варяги россы» поселились вместе с другими славянами. В «Древней Российской истории» этому происхождению названия дается разъяснение: рекой Русой называется «восточное плечо реки Немени, впадающее в Курской залив…»[177]. То есть река Руса – это не река Рось, впадающая в Ильмень, и не Старая Русса.
Ломоносов считал также, что варяги-россы и пруссы были из одного племени, и ссылался на общность нравов, на то, что Литва, Жмудь и Подляхия исстари звались Русью, и со ссылкой на Гельмольда полагал, что прусский, литовский и летский (латышский) язык – это отрасль славянского языка[178]. Это весьма немаловажные утверждения. Ломоносов согласился с мнением Миллера о том, что имя «росс» появилось на Руси только вместе с варягами. Но, не соглашаясь с выведением его из финского названия шведов, он считал, что название «росс» давно бытовало на южнобалтийском побережье, откуда эти варяги и вышли вместе со своим именем, и шведы тут ни при чем.
