О плохом знакомстве Ломоносова с историей говорит и тот факт, что в написании «Краткого Российского летописца» ему помогал библиотекарь академии А.И. Богданов, написавший второй раздел сочинения, с хронологическим перечислением князей и событий их правлений. При работе над «Древней Российской историей» Ломоносову помогал студент Введенский, в задачу которого входило чтение книг и составление выписок[93]. Это коренным образом противоречит версии о том, что Ломоносов «читал летописи впрок».

Единственное, что он действительно мог читать в Славяно-греко-латинской академии в Москве и в Киево-Могилянском коллегиуме по русской истории, – это «Синопсис». Другого учебника по русской истории тогда не было. Однако он не мог стать основой для подготовки Ломоносова к спору с Миллером, хотя именно там Ломоносов почерпнул основные тезисы для своей позиции в споре. Это сочинение основное внимание уделяет описанию жизни князя Владимира и крещения Руси, Дмитрия Донского и Куликовской битвы, тогда как происхождение славян и жизнь первых русских князей упоминаются бегло и конспективно. В изложении прихода варягов киевский «Синопсис» следует сказанию о призвании варягов из Несторовой летописи.

Если его собственноручные документы показывают недостаточное знание русской истории перед написанием «Древней Российской истории», то откуда пошло мнение о том, что он «читал летописи»? Намек на это, как казалось ряду исследователей, содержался в ответах Миллеру, где Ломоносов говорит об источниках по русской истории. Это было воспринято как доказательство его глубокого знания летописного материала: «Вопрос об источниковой базе оппонента Ломоносов, что характеризует его профессионализм, поднял в первом пункте своего первого отзыва на диссертацию…»[94] В «Очерках истории исторической науки в СССР» этот момент гипертрофировали в такой степени, что заявили: «Ломоносов опирался в своих работах на огромную массу привлеченных им источников, подавая образцы передового для своего времени истолкования исторических документов»[95]. Был еще один аргумент в пользу этого утверждения. На нескольких летописях и древних рукописях, хранящихся в архиве Академии наук, были обнаружены пометки, сделанные рукой Ломоносова: Патриаршем списке Никоновской летописи, «Хронографе» редакции 1512 года и в Псковской летописи, а также на полях Киево-Печерского Патерика. На полях Патриаршего списка Ломоносов начертал «варяги и жмудь вместе», а на полях Киево-Печерского Патерика – «Latini wasi». Заметки и подчеркивания найдены Г.Н. Моисеевой, и эти находки значительно расширили корпус «исторических заметок», оставленных Ломоносовым на полях рукописей. До этих поисков были известны только заметки на полях Киево-Печерского Патерика[96]. Несколько росчерков на полях летописей – вот какие у нас выдающиеся доказательства исторического авторитета Ломоносова! Однако этот момент является недоказанным. Во-первых, поступление рукописей в Академию наук до 1749 года и наличие заметок Ломоносова на них не доказывает тот факт, что они сделаны до дискуссии. Напротив, документы из архива Ломоносова свидетельствуют, что он стал заниматься чтением летописей после дискуссии, и более правдоподобна версия, что заметки появились в 50-х годах XVIII века.

Помимо киевского «Синопсиса» мог быть еще один источник некоторых познаний Ломоносова в русской истории. Это «История Российская» В.Н. Татищева. Хотя некоторые авторы считают, будто бы Татищев отправлял ее для рецензирования Ломоносову[97], тем не менее это не так. В предисловии к первому тому «Истории Российской» В.Н. Татищева, в издании 60-х годов ХХ века, подробно излагается история сего труда. Первые тетради своего сочинения Татищев переслал в Академию наук для переписывания еще в декабре 1739 года, причем связь он поддерживал только с Шумахером. Когда в 1742–1743 годах Шумахер не управлял делами академии, Татищев не имел связи с ней. В начале 1747 года он переслал первую часть своей книги, а в конце 1748 года написал Шумахеру письмо, в котором просил его поручить Ломоносову написать посвящение к первой части[98]. Тогда предполагалось издание первой части, и Татищев пожелал, чтобы у книги появилось посвящение Ломоносова, которое должно было привлечь внимание двора к труду историка. Подчеркиваем: посвящение, а не рецензия! Ломоносов посвящение к книге Татищева написал. Очевидно, он также прочитал ее перед этим и, видимо, согласился с ее главным тезисом: «Сколько монархическое правление государству нашему протчих полезнее, чрез которое богатство, сила и слава государства умножается, а чрез протчее умаляется и гинет»[99].

Михаил Васильевич Ломоносов. Портрет 1765 г.

До спора с Миллером Ломоносов имел всего три касательства к русской истории. Первое – в 1746 году, когда составлялась надпись к серебряной раке для мощей Александра Невского, в чем Ломоносов также принимал участие[100]. Второе – уже упомянутый выше разбор «Родословия великих князей, царей и императоров» П.Н. Крекшина. Третье – написание посвящения «Истории Российской» В.Н. Татищева в 1748 году. Конечно, некоторое представление о русской истории у него было, но назвать его «профессиональным историком» и вообще образцом учености в исторической области было бы чрезмерно большим преувеличением. У Ломоносова и так хватает научных заслуг, чтобы приписывать ему еще и несуществующие.

Роль Миллера в создании русской исторической науки очень долго не была оценена по достоинству. Ни один её представитель в России за всё время развития этой дисциплины не подвергался таким долгим и ожесточенным нападкам, как он. Труды ни одного историка столь долго не замалчивались. Сведения о нем рассеяны по разным публикациям, а труды разбросаны по труднодоступным библиотекам и нередко существуют только в прижизненном издании или в архиве. Мы и теперь, спустя 250 лет, не имеем сводной библиографии обширных трудов Миллера, а также его полной научной биографии. Вплоть до середины 90-х годов ХХ века существовала только одна подробная биография Миллера – в труде П.П. Пекарского об истории Академии наук[101]. Вторая подробная биографическая статья о Г.Ф. Миллере вышла в сборнике его сочинений по истории России в 1996 году[102]. Пристальное внимание ему, правда, только в разрезе исторической журналистики, уделил томский исследователь Л.П. Белковец в 1988 году[103]. В силу рано появившейся негативной оценки Миллера как историка его деятельность получила очень скудное освещение.

Пока были живы те люди, которые знали Миллера лично и пользовались результатами его трудов, историку воздавалось должное почтение. Хвалили большие достижения Миллера в деле обработки русских архивов Н.И. Новиков (для издания которого – «Древней Российской Вивлиофики» – Миллер помогал собирать древние документы), князь М.М. Щербатов, историограф Петра Великого И.М. Голиков (который пользовался собранными Миллером материалами). Он долгое время считался как в России, так и в Европе крупнейшим специалистом по истории России. Выпуски его журналов «Sammlung RuЯische Geschichte», «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях», «Ежемесячные сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» были у каждого, кто всерьез интересовался историей России.