Это только потому, что ты секс-бомба, подумала я, но вслух не сказала.

– Так что ты тут делаешь, если работаешь в Лос-Анджелесе? Предков навещаешь?

Его взгляд тут же изменился, будто солнце спряталось за тучу. В кофейне тут же стало темно. Но стоило Кэмдену улыбнуться, туча тут же ушла.

– Нет, не родителей. Хотя они по-прежнему здесь живут. Папа по-прежнему шериф, как ты помнишь.

Ещё бы мне не помнить. Это он выгнал моих родителей из города.

– У меня и тут есть тату-салон. «Игры amp; Иглы», – сказал он. – В восточной части города. Может, видела? Старый дом с фотографиями Белы Лугоши[6] и Болотной твари[7] у входа.

Очаровательно.

– Салон на первом этаже, живу я на втором.

– И хватает на жизнь? – Невзирая на близость к Лос-Анджелесу, столице пластических операций, Палм-Вэлли не представлялся мне слишком культурным – или, вернее сказать, субкультурным местом.

Его улыбка из милой стала язвительной.

– Разумеется. Ты не представляешь, сколько денег приносит тату-салон.

Самоуверенность Кэмдена была оскорбительна, но, по правде говоря, я ничего не знала о тату-салонах. Те, в которых я была, выглядели жутко, а мастера – так, словно вынуждены прокалывать девушкам уши, лишь бы сводить концы с концами.

Он вынул из кармана мобильник, посмотрел на экран.

– Кстати, через двадцать минут у меня клиент. Хочешь посмотреть, как я работаю?

Вообще-то идея наблюдать, как кого-то колют иглой, не вызывала у меня интереса, но прекрасное лицо Кэмдена было таким серьёзным и открытым, что я кивнула. И, конечно, виной всему было чувство вины за то, как отвратительно я поступила с ним в школьные годы. И если уж совсем честно, мне надо было видеть, насколько успешен этот парень.

Самой важной моей задачей было привлечение успешных людей.

Двадцать минут спустя я припарковалась напротив невообразимого двухэтажного дома. Кэмден Маккуин сидел рядом. Поездка вышла короткой, он всю дорогу то рассказывал, что изменилось с тех пор, как я покинула город, то восхищался машиной.

– Сколько ты заплатила, если не секрет? – спросил он, когда колёса, скрипнув по песку, остановились. Я улыбнулась, выключила зажигание.

– Не знаю. Я её одолжила.

Открывая дверь, он подозрительно на меня посмотрел.

– Одолжила, как учительские методички с ответами перед контрольной?

Я смерила его таким же подозрительным взглядом. Откуда Кэмден столько знал о моих выходках? Конечно, мои родители были в бегах, и все в Палм-Вэлли знали, что они мошенники. Люди показывали на меня пальцами и шептались, и я не сомневалась – или о моей травме (в большинстве случаев), или о том, замешана ли я в родительские аферы. Нет, в тот период не была. Так, порой обманывала учителей. Никогда не попадалась, потому что при виде меня они отводили глаза. Думаю, они меня жалели – и у них было на это право.

– Я всегда их возвращала, – ответила я и выбралась из машины. Стало жарче. В такие дни я особенно жалела, что не могу надеть шорты.

Он смотрел на меня, прикрыв глаза рукой. Я и забыла, как он любил таращиться на людей. Сейчас, конечно, было уже не так страшно – я ведь больше не думала, что он вот-вот сделает мне какую-нибудь гадость – но всё-таки не по себе.

Я переключила всё внимание на дом: обшитый досками, ярко-жёлтый с тёмно-синей отделкой. У входа в самом деле висели постеры Дракулы и Болотной Твари в полный рост, а ещё деревянная вывеска с надписью «Игры amp; Иглы». Сад был самый обыкновенный, из тех, что предпочитают ленивые люди: камни, кусты и кактусы. Куда проще и дешевле, чем газон.

– Нравится? – спросил Кэмден, поймав мой взгляд. – Дом построен в пятидесятые. Думаю, это была авиабаза, но потом город разросся, и её перенесли в другое место. Тут даже бомбоубежище есть.

– Серьёзно?

Он кивнул.

– Ага. Одри придёт с минуты на минуту.

Я поняла, что речь о клиентке. Прошла вслед за Кэмденом по тропинке, стараясь наступать только на камни, как будто земля была лавой. Вид мне открывался отличный – оказалось, что у Кэмдена шикарная задница. Вот уж не думала, что я это скажу.

Он открыл дверь, повернул табличку «Открыто». Внутри дом оказался ещё специфичнее. Я будто оказалась в музее Элвиса Пресли, которым заправлял Джон Уотерс[8]. Стены убийственного зелёного цвета, оранжевый замшевый диван, розовый чайный столик, обитый крокодиловой кожей. Присмотревшись, я увидела гидрокостюм образца тридцатых годов рядом с «Уличным гонщиком» из папье-маше. Несколько блестящих гитар стояли у плоского телевизора, по которому шёл фильм «Кто подставил кролика Роджера» с азиатскими субтитрами.

Но при всей визуальной диарее этой безумной атрибутики я не могла не учесть её стоимость. Он не шутил, когда сказал, что катается как сыр в масле. Каким бы уродливым и странным ни был этот интерьер, затрат он требовал приличных.

– Хочешь пива? – спросил он и открыл стоявший позади рабочего кресла маленький холодильник, изнутри весь блестяще-зелёный от «Хайнекена».

– Да, спасибо, – может, это была не лучшая идея, поскольку мой желудок по-прежнему урчал и к тому же я нервничала, но отказаться от пива было выше моих сил.

– Садись, – он указал на диван. Взял стопку набросков, протянул мне. – Это всё мои работы. Вдруг передумаешь и захочешь, чтобы я сделал тату и тебе?

– Что-то не помню, чтобы я возражала против этой идеи, – ответила я. Оранжевый диван оказался очень удобным. Пока Кэмден готовился к работе, я рассматривала страницы.

Его рисунки были прекрасны. Казалось, Кэмден способен изобразить что угодно – от парящих сов и странных символов до фотографически точных портретов знаменитостей. Тёмные блики напомнили мне уроки рисования. Когда мы с ним сидели рядом на занятиях у миссис Слевин, он покрывал страницу за страницей блокнота изящными, подробными рисунками, сделанными исключительно тонкой гелевой ручкой. Однажды я позволила ему рисовать у себя на руке, от костяшек до самого плеча. Миссис Слевин тогда очень ругалась, кричала, что чернилами можно отравиться. Но я носила эти рисунки с нездоровой гордостью, как настоящий фрик.

Оторвавшись от страниц, я посмотрела на него. Он сидел в кресле и заполнял колпачок краской, сосредоточенно нахмурив брови. Может, с возрастом его внешность и изменилась, но взгляд остался прежним. Особенно когда он был увлечён своим делом. Словно слушал, как чернила рассказывают ему свои тайны.

– А ты чем зарабатываешь на жизнь, Элли? – спросил он, не глядя мне в глаза. Он знал, что я на него таращусь.

– Так, подрабатываю время от времени, – ответила я, листая книгу.

– Не пошла в колледж?

– Хватит с меня и Школы выживания.

– Всё ещё звучит забавно.

– Это верно.

Под его взглядом я чувствовала тяжесть в спине, волоски на шее болели, будто за них с силой дёргали. Словно меня били электрошоком. Я медленно повернула голову. Он смотрел прямо на меня, и трудно было сказать, что он думает. Между нами происходило что-то странное, но я не понимала, что именно и как на это реагировать. Наконец он сказал:

– Одри пришла.

Я повернулась и увидела девушку чуть за двадцать, чьё стремление походить на Диту фон Тиз было слишком очевидным. Чёрные волнистые волосы, платье в горошек, левая рука полностью покрыта татуировками, правая – наполовину. Чёрно-белые контуры цветов вишнёвого дерева.

– Привет, Кэмден! – Она рванула к нему, спотыкаясь на массивных каблуках, и остановилась, лишь чтобы смерить меня мрачным взглядом. Я подумала о том, какой предстала перед Кэмденом до того как понять, кто он такой.

– Одри, детка, – он поднялся, от всей души обнял её, указал на стул, – присаживайся. Да, кстати, это Элли. Она хочет посмотреть, как я буду тебя раскрашивать, конечно, если ты не против.