Органы военной юстиции, безусловно, не могли игнорировать упомянутую выше директиву наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 31 июля 1942 г. Но в большинстве случаев, имея в виду необходимость сохранения в живых лиц, которых предстояло осудить по указанным в директиве статьям УК РСФСР, для использования их в боях в составе штрафных частей, военные трибуналы опирались на постановление пленума Верховного Суда СССР от 22 апреля 1942 г.
В этом же направлении военно-судебные органы ориентировал и один из авторов директивы от 31 июля 1942 г. – нарком юстиции Н.М. Рычков. Своим приказом от 26 августа 1942 г. «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г.» обязав их вести настойчивую борьбу за обеспечение строжайшего порядка и железной дисциплины в каждой части, подразделении и учреждении, нарком потребовал от председателей и членов военных трибуналов «решительно отказаться от шаблонного подхода к разрешению дел и оценки фактов лишь по узкоформальным признакам наличия в действиях обвиняемого элементов состава преступления», а также «покончить с практикой огульного осуждения многих лиц, в отношении которых могут быть приняты меры дисциплинарного воздействия и меры, предусмотренные приказом № 227 (направление в штрафные роты и т. п.)»[153].
Как показывает анализ правоприменительной практики, судебно-следственные органы чаще всего прибегали не к ст. 58, а широко опирались на ст. 51 УК РСФСР, которая позволяла назначить наказание ниже низшего предела. Это происходило особенно в тех случаях, когда «применяемая для квалификации преступления статья грозила высшей мерой наказания, а военный трибунал не устанавливал в этом практической целесообразности»[154].
Еще одна статья – 193 УК РСФСР о воинских преступлениях – предоставляла право на отсрочку исполнения приговора по ряду составов преступлений. Военные трибуналы приговаривали преступивших закон лиц (принадлежавших как к рядовому и младшему, так и к среднему и старшему командному составу) к различным срокам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания боевых действий. В значительной части случаев это влекло за собой направление осужденных военнослужащих именно на укомплектование штрафных формирований.
В ходе войны отсрочка исполнения приговора осуществлялась таким порядком по уголовным делам по целому ряду воинских преступлений, по которым закон устанавливал абсолютно определенную санкцию. И не только воинских, но и общеуголовных в тех случаях, когда лишение свободы препятствовало отбыванию воинской повинности лицом призывного возраста или военнообязанным[155].
В целом за все время войны исполнение приговоров было отсрочено в отношении 50,8 % осужденных к лишению свободы военнослужащих за все виды преступлений[156].
Такая линия – на взвешенный и объективный подход к назначению мер наказания, на следование не только букве, но и духу закона – центральными органами правосудия проводилась настойчиво. Она преследовала цель побудить военные трибуналы искоренить формальный подход, при котором многие военные судьи не стремились глубоко анализировать условия и обстоятельства совершенного преступления, а просто приговаривали подсудимых к высшей мере наказания в случаях, когда законодательная санкция носила, как, например, при дезертирстве, предельно определенный характер.
В этом контексте целесообразно упомянуть о том, что некоторые теоретики права считали неправильным применение отсрочки исполнения к лицам, непригодным по состоянию здоровья к несению военной службы, лицам старше установленного соответствующими приказами возраста, а также к женщинам[157]. Если в первых двух случаях такая мера не подлежит сомнению, то отказ женщинам-военнослужащим в возможности и при наличии судимости продолжить исполнение воинского долга вызывает недоумение. Вероятно, подобным образом рассуждали и военные судьи, на практике чаще всего выносившие именно такие приговоры, которые предусматривали отсрочку его исполнения.
Еще одна директива Наркомюста и Прокуратуры СССР, изданная в январе 1943 г., была прямо адресована органам военной юстиции и вновь требовала исключения шаблона в вынесении приговора с высшей мерой наказания. Выявилась недопустимая практика, говорилось в директиве, когда военные трибуналы перекладывали на военное командование ответственность за утверждение приговоров к ВМН. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1941 г. допускал такую возможность только в исключительной обстановке. А именно: в изъятие из ст. 16 Положения о военных трибуналах, которая обязывала военные трибуналы о каждом приговоре, присуждающем к ВМН (расстрелу), немедленно сообщать по телеграфу председателю Военной коллегии Верховного суда СССР и главному военному прокурору РККА (РККФ по принадлежности), указ предоставлял командирам и комиссарам дивизий право утверждения приговоров к высшей мере наказания с немедленным приведением приговоров в исполнение только в местностях, объявленных на военном положении и в районе военных действий, и в исключительных случаях[158]. Однако, говорилось в директиве Наркомюста и Прокуратуры СССР, многие военные прокуроры и председатели военных трибуналов «эту исключительность превращают в правило» и обращаются к командованию за утверждением приговоров даже тогда, когда исполнение приговора невозможно[159].
Возвращаясь к постановлению пленума Верховного Суда СССР от 22 апреля 1942 г., которое, напомним, разрешало судам при вынесении приговора по обвинению подсудимого в дезертирстве отсрочивать его исполнение до окончания военных действий и направлять осужденного в действующую армию, отметим, что практика подтвердила его жизненность. Поэтому намеченная в нем линия была развита Верховным Судом СССР в постановлении пленума, состоявшегося 25 июля 1943 г. В документе было указано, что отсрочка может иметь место при осуждении к лишению свободы без поражения в правах, независимо от состава преступления и срока лишения свободы[160].
Следует иметь в виду, что пленум Верховного Суда СССР не давал конкретных указаний, в отношении каких именно видов преступлений следует прибегать к применению примечания 2 к ст. 28 УК. Суды и военные трибуналы определяли это самостоятельно. На практике эта норма не применялась лишь к осужденным за контрреволюционные преступления, бандитизм, а также по закону от 7 августа 1932 г.[161].
В создании нормативно-правовой базы, необходимой для функционирования штрафных и заградительных формирований, принимали активное участие и органы военного управления.
Важнейшим актом нормативного характера, позволившим военному командованию приступить к планомерному созданию штрафных частей, стал приказ наркома обороны СССР № 298 от 28 сентября 1942 г., которым объявлялись Положения о штрафных батальонах и штрафных ротах действующей армии и их штаты[162].
В них содержались формулировки, которые прямо указывали на специфику штрафных частей, как воинских формирований, обладающих специальным статусом. Так, указывалось, что организация, численный и боевой состав, а также оклады содержания постоянному составу штрафных батальонов и рот определялись особым штатом[163].
Об этом же свидетельствовал установленный порядок назначения на должность всего постоянного начальствующего состава не иначе как приказами по войскам фронта, армии, чего не было в типовых строевых частях. На специальный статус штрафных частей указывал также объем дисциплинарных прав, которым пользовался командно-начальствующий и политический состав – на две ступени выше по сравнению с правами, которыми располагали командиры (начальники) соответствующей должностной категории в типовых воинских частях.
