– …после того, как я показал портрет Принцессы, – рассказывал Архивариус, – Леша принялся уверять меня в том, что это именно она приснилась ему в ту ночь.

– И что в этом удивительного? – пожала плечами его жена. – Разве Принцесса не может ему присниться?

– Почему не может? Может! Но дело не в этом.

– А в чем?

– Дело в том, что та Принцесса говорила, будто ей, и значит, всем нам, угрожает какая-то опасность. Но какая опасность может угрожать нам? После того, как Долян Великий разбил ночных духов, волноваться стало не о чем. Правда, духи изредка предпринимают безуспешные попытки покорить нас, но они никогда не смогут преодолеть волшебную силу правителей Суходолии, которую те унаследовали от своего великого предка. Тем более… – Архивариус сделал многозначительную паузу, – что ровно год назад в одном недавно найденном древлехранилище я нашел антикварную книгу по черной магии и колдовству, которую подарил Доляну Тринадцатому на балу по случаю четыреста девяносто девятой годовщины великой победы. Представляете, какое могущество обретет наш правитель, когда волшебная сила Доляна Великого соединится в нём со знаниями нашего извечного врага! Я имею в виду колдовство и магию… Нет, нам определенно нечего опасаться!

– Да, – зевнул Борька. – А что по этому поводу думает Леха?

– Леша? – Приняв от жены тарелку с добавкой, Архивариус поставил ее перед собой. – Леша, по-моему, решил сам убедиться в этом и, как я уже говорил, два дня назад отправился на прием к Принцессе.

– Понятно, – сонно пробормотал Борька. – А что она собой представляет, эта ваша принцесса?

Зачерпнув полную ложку горячей каши, Архивариус подул на нее.

– Вежливая, очень общительная девочка, как и ее старший брат Долян Тринадцатый. Хотя… – он на секунду задумался. – Общительная-то она общительная, но последний год они с братом на публике показывались год назад… Странно, что я заметил это только сейчас. – Архивариус проглотил ложку каши и с горечью заметил: – Впрочем, если тебе не надо думать о хлебе насущном, ты можешь жить так, как тебе заблагорассудится.

Уставший от многочисленных впечатлений, Борька громко зевнул.

Архивариус недовольно поморщился. Посмотрел на Борьку и, отложив ложку в сторону, предложил идти спать.

***

Проснулся Борька оттого, что ему в глаза светило солнце. Спасаясь от него, он перевернулся на живот и накрыл голову подушкой. Однако через минуту и там, под подушкой, солнце ослепило его.

Сбросив с себя одеяло, Борька вскочил на ноги. Осмотрелся и с изумлением увидел, что стены, пол, потолок комнаты были усыпаны прыгающими с места на место солнечными зайчиками, два из которых продолжали лезть ему в лицо. Разозлившись, Борька взял в руки лежащую рядом на ночном столике желтую газету и, размахивая, как мухобойкой, принялся гоняться за ними по спальне.

Из-за двери раздались детские смешки.

Борька положил газету на место. На цыпочках подкрался к двери и дернул на себя.

В комнату кубарем ввалились хохочущие сыновья Архивариуса. Они завизжали во весь голос и, топча друг друга, бросились обратно в коридор, где наткнулись на вышедшего к завтраку отца.

Архивариус строго спросил их, что здесь происходит. А секундой позже, увидев Борьку, с головы до ног усыпанного солнечными зайчиками, рассмеялся.

– Пора вставать, – сказал ему. – Тем более что спать они тебе все равно не дадут… по себе знаю.

– Что это? – Борька обвел взглядом спальню.

– Это? Солнечные зайчики. То ли механические, то ли оптические, точно не скажу – не помню. Впрочем, если хочешь, можешь об этом поинтересоваться у господина Механика. Эту игрушку придумал он.

– А чего они в глаза все время лезут?

– Они лезут туда, где темно. У тебя вон глаза темные, поэтому они к тебе и лезут.

Архивариус поднял с пола коробку, выкрашенную изнутри черной краской. Поднял над головой и потряс. Солнечные зайчики тут же сорвались со своих мест и как по команде шмыгнули в нее.

– Всё! Завтрак через пять минут. Прошу без опозданий. – С этими словами Архивариус захлопнул крышку коробки, передал ее сыновьям, а сам направился на кухню пить утренний чай.

На площади перед Дворцом правителей Суходолии – большом трехэтажном здании с множеством высоких узких окон, одним парадным входом и четырьмя сторожевыми башнями, собралась большая толпа народа. В ожидании приглашения, доляне, среди которых находились Архивариус с Борькой, перетаптывались на месте и с нетерпением поглядывали на часы – начало церемонии впервые за многие годы по непонятной причине откладывалось. Прошло полчаса, час, полтора, а собравшихся гостей по-прежнему никто не приглашал. И только после того, как по толпе пронесся слух о том, что музыканты, которые должны были играть на балу, разошлись по домам, доляне по-настоящему обеспокоились. Градоначальник решительно направился в сторону дворцового крыльца. Протянул руку к парадной двери и тут же одернул – дверь вспыхнула и на глазах изумленной толпы загорелась ровным голубым пламенем. Втянув в себя Градоначальника, толпа в страхе отпряла. Дверь, в ту же секунду погасла.

Никто ничего не понимал. Толпа продолжала шуметь. Кто, как мог, объяснял случившееся, но все предположения выглядели неправдоподобными даже в глазах тех, кто высказывал их.

Всё прояснилось после того, как на город опустились вечерние сумерки.

На балкон, нависающий над парадным входом, вышел Слуга. Поправив на носу черные солнцезащитные очки, он поднял вверх руку со свитком и, привлекая к себе внимание, помахал им.

Толпа мгновенно утихла. Слуга развернул свиток и громко во весь голос зачитал начертанный на нем Указ.

– Я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый, властью, данной мне народом и великими предками, объявляю. С момента оглашения данного Указа все торжества по случаю победы долян над ночными духами отменяются. Отныне и вовеки веков всем моим подданным, живущим в Сухом Доле и за его пределами, в этот день надлежит отказаться от всех увеселительных мероприятий и вместе с нами скорбеть о безвинных жертвах войны.

Слуга посмотрел сквозь очки на отблески заходящего солнца. Недовольно поморщился и продолжил чтение.

– В связи со всем вышеизложенным, я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый, объявляю сегодняшний день, днем поминовения погибших.

Опустив свиток, Слуга низко поклонился.

Толпа загудела, обсуждая услышанное. Однако стоило Слуге снова поднять руку, тут же умолкла.

– А теперь, уважаемые господа, когда вы ознакомлены с Указом, я убедительно прошу покинуть Дворцовую площадь, дабы не мешать правителю Суходолии заниматься многотрудными делами во благо страны и общества. До свидания, господа!

Слуга еще раз поклонился. Выпрямился и, выхватив взглядом из толпы Градоначальника, жестами показал ему, чтобы тот как можно быстрее уводил с площади народ.

Толпа какое-то время погудела и, подгоняемая Градоначальником с его добровольными помощниками, стала быстро расходиться. Не прошло и пяти минут, как на Дворцовой площади никого, кроме Борьки, решившего во что бы то ни стало увидеться с Лехой, и Архивариуса, присевшего отдохнуть на скамейку под густым кустом сирени, не было.

Подождав, когда все разойдутся, Борька подошел к балкону, на котором стоял Слуга, и попросил позвать Леху.

Презрительно посмотрев на мальчика, Слуга ничего не ответил.

– Господин Слуга! – воззвал Борька. – Я, конечно, понимаю: у вас в стране траур и все такое. Но поймите, я должен его увидеть, мне очень надо… Вы меня слышите?

– А с чего ты решил, мальчик, что твой друг во дворце?

– Мне сказали.

– Кто?

– Господин Архивариус.

– Ах, господин Архивариус? – Слуга холодно улыбнулся кончиками губ. Окинув внимательным взглядом пустую площадь, задумчиво произнес: – Да, да, как же, помню, был здесь такой дня два назад, но ушел домой. И тебе, мальчик, тоже советую, как можно быстрее вернуться в свой мир, поскольку твое присутствие в данной ситуации для нас крайне нежелательно.