- Кое-что из огнестрельного. От прошлого осталось, - Ольга изобразила в дополнение к этим словам самое невинное выражение лица из всех возможных.

   - Тебе мало того, что есть в доме? - Германов был искренне удивлен. Он уже не раз заговаривал с Ольгой о том, что, имея в сыновьях такого любознательного подростка, как их сын, было бы неплохо немного сократить количество огнестрельного железа в доме.

   - Там ручной пулемет и немного гранат, - это прозвучало почти так же невинно как признание, что от прошлогоднего урожая у них осталось несколько банок с солеными помидорами, - ну и пара пистолетов со спиленными номерами. На всякий случай. И еще сверточек Петрова. Я и не знаю даже, что там. - Ольга поняла, что уж если пришла пора каяться, то останавливаться не стоит.

   В другой момент Германов бы несколько иначе отнесся к таким признаниям - все же хотя в отношении оружия в НКР существовал уведомительный порядок регистрации, но гранаты и пулеметы частным гражданам не полагалось иметь ни под каким предлогом, но сейчас все его мысли занимал таинственный футляр.

   Они так же на цыпочках прокрались мимо продолжавшего свои философские бдения на кухне Петрова и смогли выдохнуть, только закрыв за собой дверь супружеской спальни.

   В комнате Германов оглянулся по сторонам - ему были нужны две вещи: ровная поверхность и хороший свет. Выбора особого не было. Он подошел к туалетному столику Ольги и бесцеремонно сдвинул в сторону многочисленные флакончики, пузырьки, коробочки и прочую женскую дребедень, вольготно разложенную на его поверхности, и зажег конструкторскую лампу, которую Ольга приспособила для своих косметических дел. В другое время столь бесцеремонное обращение с крайне важными и ценными предметами женского обихода явно не осталось бы безнаказанным, но сейчас даже это сошло ему с рук. Аккуратно вытащив притертую крышку, Германов достал из футляра свиток каких-то старых бумаг, упакованных в темный шелковый мешочек. Теперь он стал крайне аккуратен. Бумаг касался только кончиками пальцев, раскатал свиток на столике и прижал края флаконами с женской косметикой.

   - Сначала идут копия русского альтерната, - Германов вчитался в текст, - видишь надпись в правом верхнем углу. Дальше закладками обозначены два других - на английском и французском. Смотрим пока русскую, а те отложим. Копия очень старая. Похоже, времен подписания. Все рукописное. Тогда копии так и снимались. Полное название: "Конвенция об уступке Северо-Американским Соединенным Штатам Российских Северо-Американских Колоний". Так, все семь статей и ратификация императором от 3 мая 1867 года. Смотри, заверено Горчаковым! Это уже раритет! Но для чего он это сделал?

   Под последним листом договора, однако, обнаружился еще один. Опять, как в начале договора, "шапка" - титулы сторон - и текст: "Дополнительно согласились о праве Российской империи через каждые 50 лет возвращать себе уступленные земли с выплатой Северо-Американским Соединенным Штатам всей суммы, за которую они были уступлены первоначально, а также иных расходов, понесенных оными в целях управления и устройства означенных земель". И подписи: Эдуард Стекль за Российскую Империю и Вильям Сюард за САСШ. И ратификационные записи. Подлинник!

   Ольга впервые увидела, как у ее мужа дрожат руки. Он явно боялся даже прикасаться к этому последнему листу, вдруг отбросил в сторону прижимавшие его к столу пузырьки и, бормоча под нос: "Еще протечет!" заменил их на пудреницу, щетку для волос, косметический кошелек и щипцы для завивки волос. Только затем он глубоко вздохнул и изменившимся голосом спросил у жены:

   - Ты где это взяла?

   Ольге хотелось максимально оттянуть ответ на этот вполне очевидный вопрос, и она сказала:

   - Это очень долгая история. Давай я сейчас сделаю и принесу нам чая. Да и по рюмке не помешает. А то на тебя смотреть больно.

   И не дав Германову даже открыть рот, она выскользнула из комнаты.

   Петров как раз собирался убрать бутылку в буфет, когда на кухне появилась Ольга. Разжигать дровяную плиту или ставить самовар ей не хотелось, поэтому она зажгла керосинку и поставила на нее чайник. Чай на керосинке - это, конечно, ни в какие ворота не лезло, но затягивать процесс до бесконечности она побоялась, понимая, что если терпение мужа лопнет, то он сам заявится сюда и разбудит весь дом. Так что она быстро молча заварила чай, поставила на поднос стакан для мужа, чашку для себя, пару рюмок, заварочный чайник, достала из буфета бутылку коньяку и отправилась наверх.

   Петров только вздохнул и решил, что ложиться спать пока еще рано. Жизнь продолжалась.

   Когда Ольга вошла в спальню, Германов сидел у ее туалетного столика, обхватив голову руками. На всякий случай Ольга поставила поднос на кровать, подальше от разложенных на столике листов. Она увидела, что Германов без нее успел просмотреть и два других альтерната договора - на английском и французском языках. Она молча налила чай, пока не стала трогать коньяк и подала стакан мужу.

   Тот благодарно, но как-то обреченно кивнул головой, и первый открыл рот.

   - Знаешь, я даже не знаю, о чем тебя спрашивать. Конечно, очень интересно, где ты все это взяла. Но этот вопрос сейчас, здесь и сегодня, носит скорее академический характер. Любопытно, почему ты молчала все эти годы. Мне казалось, что уж с тобой-то у нас нет друг от друга секретов. Но самое главное - что с этим всем теперь делать?! Ты же не думаешь всерьез, что я могу вот просто так убрать все это к твоим пулеметам и гранатам и жить дальше так, как будто ничего не произошло? Я просто даже не могу себе представить, что будет со страной, с миром, со всеми нами, если мы вдруг вытащим эту бомбу. По сравнению с ней все эти ваши с Петровым гранаты - детские елочные игрушки! И ведь самое страшное состоит в том, что, если я все это обнародую, и не обязательно я, и ты, как моя жена, то нам, безусловно, поверят! Немедленно всплывет прошлая история с секретным протоколом к Версальскому договору и такое начнется! А уж сколько желающих появится избавиться от нас с тобой раз и навсегда, чтобы, не дай Бог, еще чего-нибудь не раскопали! А что будет с недавней историей? Ты хотя бы понимаешь, что в свете всего этого история октябрьского переворота 17 года выглядит совершенно иначе? Какие там немцы! Ну, дали они что-то большевикам и прочим, выступавшим против продолжения войны политическим партиям. Но много ли у них было? Ты же помнишь, что к концу войны творилось в Германии? Все эти рассказы про страшный голод, детей, рождавшихся без ногтей и прочее. А теперь получается, что чуть ли не больше, чем германцы, в коллапсе России к 16-му году были заинтересованы американцы! А у них-то с деньгами все было в порядке! И в Лондоне - этом проклятом союзнике, с которым, как говорится, если он есть, то и враги не нужны, - у американцев были уже к тому моменту очень неслабые позиции. Как же, кузены! Так ради чего нас вообще в эту войну втянули, обескровили, а потом еще и путем переворота чуть на грань гибели не поставили? И кому нужен был раскол России и весь это бред с "возрождением великой Киевской Руси"? Получается, американцам. И зачем? А только чтобы и в голову никому не могло прийти даже вспомнить об Аляске! А главный государственник у нас теперь - этот козел хохляцкий! Господи, что же делать!