- А Вы не боитесь, что, не достигнув этой цели - грубо говоря, потерпев поражение от американцев, - опять все разбежимся, так все развалится, что будет еще хуже, чем сейчас?

   - Это в Вас военный бывший говорит. А я все-таки дипломат, хоть и бывший. Думается мне, что если подобный вопрос вдруг возникнет в международной повестке дня, то до военного противостояния дойдет не скоро. Американцы в последнее время здорово оттоптали ноги в Азии старым европейским колониальным державам. Их дальнейшего усиления там никому не надо. Так что если вдруг у нас - я не Киевскую Русь, конечно, имею в виду - с ними возникнет конфликт в Азии, или вернее, в Тихоокеанском регионе, то многие предпочтут поддержать именно русскую сторону. Да и потом, если что, то американцам оружия не продашь - они его сами клепают достаточно, а вот Объединенной России и корабли бы понадобились, и авиация. А это - очень вкусные заказы. Но даже и без этого. Поверьте мне, нет более выгодного занятия, чем международное посредничество. Особенно, если о своих интересах не забывать. А в Лондоне, Париже, Брюсселе и прочих столицах такой забывчивостью никогда не страдали.

   - Значит, что? Призыв к единению? Своего рода знамя?

   - Да, но тогда, когда для этого будут созданы условия. Раньше времени размахивать этим знанием - только все испортить.

   Германов покачал головой.

   - Я даже не берусь себе представить, сколько раз и где только не произносились эти слова после 17 года. Но если они произнесены, то другой дороги у нас нет. Мы - я говорю и за Ольгу тоже - согласны.

   - Но Вы понимаете, что это будет не завтра? Придется подождать.

   - Значит, будем ждать.

   Оба очень хорошо понимали, что разговор этот выглядел странно, не имея вообще никакой привязки к практической сторонке дела. Но Германов относился к своему собеседнику достаточно серьезно. Если уж тот мыслит и оперирует подобными категориями, то, значит, несмотря на разгром "заговора 18 марта", он все же на что-то надеется, а, возможно, и что-то знает. Однако, многолетний опыт общения с бывшими коллегами его жены убедил его, что в некоторых делах, даже если в них участвуешь, лучше не знать лишнего и, тем более, не задавать лишних вопросов. Да и вообще, он все же был ученым-историком не из последних, а с годами у него все больше зрело убеждение, что история России готовится совершить какой-то очередной крупный поворот. Что-то такое было в воздухе, в настроениях людей, в их отношении к сложившемуся миропорядку.

   Иногда, раскладывая про себя сложный политический пасьянс, где в качестве карт выступали те или иные политические силы и сословия НКР, Балтийской Федерации и УралСиба, Германов просто физически ощущал, что они уже получили все, что могли, от фрагментации прежней империи. Да, в какой-то момент национальные и региональные лидеры, военные и политические вожди и стоявшие за ними силы решили, что лучше, выгоднее быть первыми номерами в своем "уезде", чем принадлежать к аристократии великой империи. Насладились властью и почетом, да. Но прошло время и оказалось, что если раньше для империи практически не было ничего невозможного, и она не боялась в пиковой ситуации бросать выбор любым державам, то вот новые государства вынуждены были жить с оглядкой не только на сильнейших в мире, но и просто на средних размеров соседа. Масштаб не тот, не те возможности. Эффект "развязанного веника".

   История военных походов НКР против Польши и Турции в этом отношении была очень показательна. Разбили противника, взяли столицу, а дальше что? Безропотно подчинились диктату просвещенных европейцев и получили минимум. Если вообще что-то удалось получить. Можно, конечно, вспомнить, что и Империя после русско-турецкой войны уступила диктату, но тогда, все же, были варианты, и еще неизвестно, как бы повернулось дело, сцепись тогда Россия с Англией. У Киева же вариантов не было вообще.

   И вот, по ощущению Германова, все больше людей стало задумываться, а не подумать ли о новом объединении? В конце концов, все это уже в истории страны было. Москва когда-то объединяла самостоятельные княжества. Но если тогда, в средние века, импульс был скорее политическим, то сейчас о подобном думали не столько политики, сколько промышленники, банкиры и фабриканты. "Стеклянная крыша" над головой могла устроить политиков, но категорически не устраивала людей бизнеса. И мешали им не столько внутренние границы, сколько невозможность опереться на мощь объединенного государства в борьбе за внешние рынки. Речь шла даже не столько о рынках европейских стран - туда не пустили бы по любому, но европейские колониальные державы жестко контролировали в этом отношении даже свои колонии и доминионы. В условиях свободной конкуренции простые, но добротные русские товары вполне могли бы занять там очень приличную нишу, но по отдельности сил для этого явно не хватало.

   Померанцев же вел этот разговор в значительной степени но наитию. До отъезда в Казань на него никто из бывших заговорщиков или от их имени не выходил, но он очень хорошо знал ведущих политических деятелей Киева, и ряд последних назначений на ключевые посты наводил его на мысль о том, что все еще далеко не потеряно. И уж, поскольку судьба повернулась таким невероятным образом, то он хотел, как бы, подготовить возможную важную составляющую будущих действий.

   Глава десятая

   Но не стоит думать, что новые знакомые обсуждали только вопросы судьбы России. Как ни странно, очень много внимания они уделяли национальному вопросу. К этому моменту в Казанской губернии, да и в НКР вообще, он стоял достаточно остро и был основательно запущен. Никаких национальных образований в составе НКР, естественно, не существовало. Губернии и края. Небольшие нации в этих условиях размывались, но несколько крупных - в первую очередь, украинцы и татары - все же, сумели сохранить и язык, и определенную культурную идентичность. В случае с татарами к этому добавлялся еще и ислам. Все вопросы, имевшие хоть какой-то национальный оттенок, решались крайне сложно. Новые мечети, особенно в городах, открывались с большим скрипом и противодействием со стороны православной церкви. Но самые большие сложности существовали с национальными школами. Произошла парадоксальная вещь. До 17 года в сфере просвещения татары явно опережали многие другие народы России. После проведения мусульманами реформы религиозного образования мектебе охватывали намного более широкий круг населения, чем церковно-приходские школы, и давали неплохой набор базисных светских знаний. Однако, за последующие 30 лет дальнейшего серьезного прорыва в этой области не произошло. Фактически образование было по-прежнему завязано на мечети и медресе. Частные начальные и средние школы с преимущественно светским образованием открывались, как правило, в небольших городах с преобладающим татарским населением и были доступны только для детей обеспеченных семей. Выпускники таких школ, хотя и получали курс основных предметов и на русском языке, все же обычно уступали в знаниях тем, кто закончил чисто русские учебные заведения, и, следовательно, уступали им при поступлении в университеты, то есть не могли претендовать на качественное высшее образование.