Золотистый свет на закате – мой самый любимый, и мне ни за что не хотелось бы упустить мгновение, когда все вокруг станет вдруг пронзительно хрупким и засветится. А потом свет понемногу померкнет, и наступят сумерки. Девчонки балерины обо мне забыли: они хохочут и выделывают невероятные антраша. Они отдыхают от безупречно отточенных балетных движений, от музыки, которой подчинялись, они просто дурачатся, но до чего грациозно! Я тоже хочу в компанию девочек-мотыльков! Но рядом с мотыльками чувствую себя жутко нескладной, у меня появилась грудь, и она мне мешает выделывать кульбиты. Придется делать словесные пируэты, рассуждая о высоких материях, а потом проходиться колесом, смеша всех шутками!

Ана и Грациэлла подняли вверх Элеонору. Секунду они поддерживают ее хрупкое тельце в воздухе, а Элеонора, раскинув руки, с вытянутым носком изящной ножки, с откинутой головой и улыбкой, летит – она вся в полете. Она сама полет. Вот тут-то я и щелкнула. И на этот раз не сомневалась: фотография получится. Редко когда у меня бывает такое чувство уверенности. Жаль, конечно, что снимок не пригодится для афиши, но для меня он гораздо ценнее, он – тот самый образ, какой я искала столько дней! Или это он наконец-то меня нашел?

Смеркается. Сара и Жанно все еще валяются в траве, они все так же хохочут, они близко-близко. Секунду я наблюдаю за Жанно в мерцании гаснущего света и застываю в нерешительности. Имею ли я право фотографировать его самозабвенное счастье? Не буду врать, Жанно мне нравится больше, чем по-дружески, но он выбрал Сару, а не меня. И я его понимаю. Сара удивительная девушка. Будь я мальчиком, я бы тоже, конечно, выбрала ее! Так что и думать об этом нечего, мы дружим втроем, мы тройка неразлучных, и я каждый день в этом с радостью убеждаюсь. Это для меня главное. Разве просто найти друзей? Да еще таких замечательных, таких близких и настоящих? Раньше у меня никогда таких не было. Были подружки во дворе, в школе, но никогда и никто не значил для меня столько, сколько Жанно и Сара. И я знаю, мы нужны друг другу, мы заперты в этом пансионе. В прекрасной, чудесной, но все-таки тюрьме, откуда нельзя выйти по своей воле. Тюрьме, отрезавшей нас от всего мира, от наших семей. Я не люблю говорить об этом. И сержусь на Сару, когда она говорит. Но от правды никуда не денешься, хоть я ее и избегаю: мы живем в замкнутом мирке, мы отрезаны от настоящей жизни. Саре необходимо говорить о войне, о Сопротивлении, о своей ненависти к нацистам. О страхе перед будущим.

А я от таких разговоров бегу. Конечно, я тоже об этом думаю, но как же мне хочется, чтобы мир был прекрасен, полон чудес и поэзии. Я хочу забыть, что он ненормален. И еще хочу забыть, с каким облегчением смотрела вслед маме с папой. Яви я предпочитаю грезы. Не ночные. Я знаю, какие сны снятся по ночам, и стараюсь подольше с ними не встречаться. По крайней мере до тех пор, пока светит солнце, пока в доме горит свет. Я боюсь кошмаров, они меня мучают, и я просыпаюсь в поту, а часто в слезах. Иногда кричу так громко, что бужу не только Сару – она спит подо мной на нижней кровати, – но и двух других девочек, куда менее понятливых.

Сара-то понимает причину моих срывов, она не удивляется, что иной раз мне совсем не хочется говорить. Но она охотно смеется со мной, когда на меня нападает смех, и выслушивает все сплетни и истории, которых я набираюсь, пока брожу с фотоаппаратом. Я выуживаю самые вкусные, чтобы их разобрать по косточкам, нам ведь так не хватает пищи для ума и сердца! И Жанно тоже спешит переключить нас на что-то интересное, если чувствует, что мы затосковали или вот-вот затоскуем. Его конек – история Франции и не только, он так много знает, что может часами и даже днями держать нас в тонусе, рассказывая про обычаи древних египтян, о приключениях Гавроша на парижских улицах или жизни крестьян при Людовике XVI. Неиссякаемый кладезь знаний и веселый клоун – вот он какой, наш Жанно. До чего же смешно он изображает учителей, не исключая и Чайки: надвинет на лоб большой лист, прищурит с суровым видом глаза, и он уже наша сердитая директриса в шляпке. Никакие методы новейшей педагогики не помогают нашей начальнице – характер у нее скверный. А как Жанно копирует маршала Петена, произнося старческим голосом с отеческой важностью его любимый лозунг: «Родина, семья, труд»! И тут же переходит на Микки-Мауса, придумывая на ходу слова и жуя их на американский лад. У него они звучат даже натуральнее, чем настоящие английские. Еще Жанно веселит нас, раскачиваясь на ветках, как Тарзан, и оглашая парк обезьяньими воплями. У Жанно покладистый характер, он восхищается нами обеими и всегда чувствует, когда пора нас повеселить, чтобы мы всерьез не затосковали. Мы тройка неразлучных и гораздо чаще строим планы на будущее и хохочем, а вовсе не хандрим, хотя от истории новейшего времени, которая творится за стенами школы, нам то и дело больно достается, несмотря на все старания Жанно.

Скоро ужин, и наша тройка сегодня дежурит. Мы всегда записываемся на дежурство вместе, для нас оно скорее игра – мы расставляем тарелки, раскладываем ложки, разносим по столам кастрюли с горячим супом. И предвкушаем еду, крадем время у ожидания. Но сегодня вечером мне не терпится оказаться в лаборатории, я хочу проявить пленку, которую только что отсняла.

Лаборатория у нас не самая современная, собственно, как все в этом замке, но я в ней хозяйка, это мой мирок с тех пор, как Пингвин оставил меня разбираться самостоятельно. Я за нее отвечаю, ключ ношу с собой, чтобы никто из ребят не добрался до химикатов, которыми можно отравиться. Пингвин частенько напоминает мне об этом. А я ему в сотый раз отвечаю: «Усвоила, вы мне уже говорили, я же не полная идиотка!» Вспомнив об этом, я всегда невольно улыбаюсь. Я же прекрасно вижу, что Пингвин едва сдерживает смех, когда я ему сердито отвечаю. Мне даже кажется, он специально напоминает мне так часто, чтобы я возмущалась и повышала голос.

Пингвин превратил в лабораторию бывшую душевую, в ней так и осталась стоять треснувшая ванна, но она закрыта большой доской, и на нее мы ставим кюветы. Окна нет, так что света опасаться не приходится. В небольшом шкафу лежат необходимые фотореактивы: пакетики с проявителем, фиксаж в бутылках, особая жидкость, чтобы пленка не пересыхала, и, само собой разумеется, пачки фотобумаги разного формата. Год тому назад я понятия не имела, что такое существует, а теперь обращаюсь со всем этим хозяйством так, словно всегда им распоряжалась. Конечно, я частенько ошибаюсь, но ошибками дорожу не меньше, чем удачей с первого раза. Ошибка – лучший способ запомнить, как делать правильно, а в фотографии еще и возможность получить неожиданный эффект, иногда даже очень красивый. Есть фотографы, которые прямо-таки специализируются на ошибках. Например, американцы Фрэнк Юджин[16]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.