Но, холодно и зло, безвкусно-бесцветно-бездушно имея новую девку, он даже не пытался избавиться от той настойчивой иллюзии, что упрямо вспыхивала перед глазами. Только сильнее погружался, ярче и явственнее представляя то, чего быть не могло.

Он, кажется, действительно сходил с ума. И ненавидел ее, заставлявшую чувствовать что-то, чему не находилось места в его обычном, нормальном мире, ненавидел себя за то, что не может перебороть это нечто, просто перешагнув и забыв, как часто делал со многим, происходящим в своей жизни. Какая-то струна в давно расстроенном механизме души порой еще отзывалась, болезненно, тяжело, а главное — живо. И это пугало.

Только после ледяного душа, смывшего надоедливую паутину мыслей, прошлую ночь, чужой, совсем-не-тот, раздражающий обоняние запах, удалось хоть немного вернуть равновесие. И утро покатилось по отработанной схеме: привычная чашка кофе, включенные новости, размеренный голос диктора, ровно скользивший мимо сознания… И вдруг автоматически выцепленные из мерной речи отдельные фразы, фарфоровые осколки в кофейной луже и недоверчиво застывший взгляд, направленный на вспыхивающий кадрами экран.

— … Сегодня рано утром на выезде из города неизвестными была обстреляна машина начальника ОМВД Пятницкий Зиминой Ирины Сергеевны. Потерявший управление автомобиль упал в обрыв… Тело не обнаружено, ведутся поиски… О подробностях происшествия…

И беспорядочная рябь мельтешащих кадров: люди в форме сотрудников ДПС, повисшая на подъемном кране покореженная машина, и снова какие-то люди, люди, люди… на секунду выхваченное камерой хмурое лицо Климова и наконец наступившее понимание: это не дурацкая ошибка, не глупая шутка и даже не глюк.

Правда.

Все эти равнодушно-отглаженные слова — правда, и те суетящиеся на экране фигуры где-то на загородном шоссе пытаются найти в обрыве тело погибшей полковницы. Тело. Погибшей.

Ударившая волной боль, сминая грудную клетку, отшвырнула назад, и, тяжело дыша, Зотов опустился на стул. Как сейчас перед глазами стояла Зимина, такая, как вчера: разгневанная, возмущенная, живая… Растерянный, оглушенный, Михаил несколько мгновений сидел неподвижно, бессмысленно глядя перед собой. Наткнулся взглядом на лежащий на столе нож, на стиснутые в кулак пальцы, затем, словно очнувшись, резким движением закатал рукав рубашки и, сжав рукоятку ножа, зажмурившись, полоснул лезвием чуть выше запястья. В первую секунду не почувствовал ничего, а уже в следующую растекшаяся огнем боль отрезвила, возвращая в реальность. Поднялся и, пошатываясь, подошел к окну, отыскивая глазами аптечку, быстро размотал бинт и наспех перевязал руку; оказавшись в прихожей, на ходу схватил ключи и пальто и вылетел на сквозящую холодом улицу.

***

На месте происшествия по-прежнему царила суета. Какие-то штатские с каменными лицами, судя по всему, местные опера, несколько своих, из Пятницкого, ППС-ники, кинологи с собаками. Климов, даже не бледный, а какой-то серый, резко раздавал указания двоим из “своих” — Исаеву и Терещенко.

— Что-то известно? — с места в карьер осведомился Михаил, даже не сообразив поздороваться. Климов, отвлекаясь от карты, разложенной на капоте машины, неестественно спокойно и деловито ответил:

— Пока ничего. Камер на этом участке, разумеется нет, так что сам понимаешь… Опера ищут машину, из которой стреляли, может, что-то удастся обнаружить. Внизу ничего не нашли, отправил людей прочесывать лес за обрывом, хотя…

Климов не договорил, отведя глаза, но Зотов и так понял, что он имел в виду. Даже если машина падала в пропасть уже пустой, шансов остаться в живых у Ирины Сергеевны практически не было. Зимину могли просто добить, когда она, раненая, пыталась выбраться из автомобиля, или она могла погибнуть от первой же пули, и еще до падения тело выбросило из машины ударом. Михаил стиснул челюсти, борясь с воющей в груди болью. Очевидные и логичные выводы никак не сходились с тем, что речь шла о Зиминой. Не о каком-то абстрактом потерпевшем, который мог погибнуть или уцелеть, мог воспользоваться шансом выжить или вообще не имел подобного шанса… Но нет, где-то здесь, совсем рядом, несколько часов назад какие-то твари расстреляли именно ее, Ирину Сергеевну Зимину, полковника полиции, его начальницу, женщину, которую он каждый день видел в отделе, обмениваясь ироничными приветствиями; которая с явным удовольствием отчитывала его за каждый косяк, словно желая взять реванш за что-то; которую он не мог назвать ни просто начальницей, ни другом, но и врагом тоже; которая… Он даже не подозревал, что это может быть так больно: потерять человека, который, по сути, ему совершенно никто. И почему ему настолько-не-наплевать? Это едкое, разъедающее изнутри отчаяние — откуда оно?

— Найти бы, кто это сделал, и… — процедил Климов сквозь зубы эхом гневно-разгоряченных мыслей. Зотов тоже не отказал бы себе в удовольствии порезать на куски того ублюдка или ублюдков. А еще лучше — того, кто за всем этим стоял. Ведь у него, в отличие от придавленного растерянностью Вадима имелись кое-какие догадки относительно произошедшего.

— Найдем, — скорее не ответил, а подумал вслух Михаил, пытаясь успокоить волны ярости, гуляющие под кожей. — Найдем обязательно…

***

Гребаное чувство смутной вины душило всю дорогу, пока возвращался в город, проскакивая на светофоры и загоняя стрелку спидометра к запредельной шкале. Сам влез во все это, предложил помощь и даже не задумался о последствиях, когда убедительно просил этого урода оставить начальницу в покое, хотя довольно самонадеянно было рассчитывать, что угрозы возымеют нужное действие.

Угрызения совести — что-то новенькое, и явно не из базовой комплектации.

Поднимаясь по широкой лестнице, торопливо просчитывая пролеты, Михаил и сам удивлялся тому ледяному спокойствию, вдруг заморозившему любые эмоции, — такое разве что у мертвецов встречается.

Равнодушно утопил палец в кнопке звонка, без малейшего нетерпения слушая переливчатую трель, отстраненно разглядывал обитую дорогой кожей дверь и ждал. Совершенно, мать вашу, спокойно ждал.

— Полковника Грановича могу увидеть? — Так ровно-выверенно, что демоны злобы внутри захлебывались арктичностью невозмутимости.

— А… Мужа нет, — настороженный лепет, настороженный взгляд, настороженно придерживаемая дверь с накинутой цепочкой.

Привычно-секундно распахнутые корочки удостоверения и все то же хреново море выдержки.

— Я его коллега, срочно нужна помощь Петра Николаевича по одному очень важному делу. На работе его застать не удалось. Вы не знаете, где он может быть?

— Н-нет…

Спокойно. Просто спокойно.

— Пожалуйста, это очень важно.

— Да не знаю я! — пробившееся раздражение и читающаяся на лице готовность захлопнуть перед незваным гостем дверь.

Спокойно, блядь.

Рывком раскрытая дверь, рванувшаяся к кобуре рука, ствол к виску, втиснутый в трясущуюся руку мобильник.

— Звони. Если через двадцать минут не будет здесь, вынесу тебе мозги. Так и скажи. Пусть поторопится. Ну!!! — сорвавшийся в конце запредельно спокойной речи голос, но рука с оружием, как ни странно, не дрожащая. Ничего, для эмоций еще настанет время. Много времени.

— Н-не отвечает… Вне зоны д-доступа… — переливающийся через край испуг, натягивающий нервы гнилыми корабельными тросами.

Вдох. Выдох. Трехэтажным матом заходящееся сознание. Молниеносно проскользившие по экрану пальцы, нужный номер из списка.

— Валеев? Сейчас скину тебе адресок, нужно за одним человеком присмотреть, чтобы глупостей не наделал… Быстро, я сказал!.. Нет, бля, прям хренухой! На нервы не действуй мне! Все, жду!

Убрал мобильный и перевел тяжелый взгляд на хозяйку квартиры.

— Слушай меня сюда! — напряженная рука, опустившаяся на плечо, и отрывистые, резкие указания. — Сейчас сюда приедет человек, который будет следить за тем, чтобы ты каждые пятнадцать минут пыталась дозвониться до своего гребаного муженька. Если я вернусь и не застану его здесь, повторяю, лично тебя пришибу! Так ему и передай! Все уяснила?..