Саша вздохнул, но спорить не стал — то ли не решился, то ли понимал, что бесполезно. И полчаса спустя, собрав лишь самые необходимые вещи, семейство отбыло за город.

***

В отделе Ирина появилась только вечером: внезапно разом навалились проблемы, решение которых требовало ее непосредственного участия. Суровые переговоры, жесткие ультиматумы и еще всякие-разные способы воздействия на строптивых собеседников вымотали окончательно, и к концу дня полковник еле держалась на ногах.

Отмахнувшись от дежурного, моментально принявшегося докладывать все последние новости, больше похожие на сообщения о маленьких и не очень катастрофах, Зимина прямиком направилась к операм. Нужно было озадачить их выяснением местонахождения Авдеева и прикинуть иные возможные варианты того, кто мог за всем происходящим стоять.

Когда пальцы легли на ручку двери, Ира внезапно ощутила совершенно дурацкое, постыдное желание развернуться и сбежать прочь. От мысли, что придется сегодня все-таки встретиться с Ткачевым, между лопаток ввинтилась ледяная нестерпимая боль, волной прокатившаяся по спине и пронзившая каждый позвонок. Подобного, абсолютно иррационального страха полковник не испытывала очень давно.

Дверь открылась, а затем притворилась совершенно бесшумно, и Зимина, замерев у двери в какой-то нелепой надежде, что ее не заметят, мысленно цветисто обругала себя, а заодно и Пашу, за этот глупый, ничем не обоснованный испуг.

— Проходите, Ирина Сергеевна, что же вы? — Ткачев крутанулся в кресле, разворачиваясь, и Ира еле удержала застывший на языке вопрос, как он догадался о ее присутствии, не успев разглядеть. Резко вскинула подбородок, выпрямила окаменевшую от напряжения спину и медленно прошла к диванчику, усаживаясь не с привычной хозяйской расслабленностью, а вызывающе-безукоризненно-ровно.

— Я думала, ты сегодня отгул возьмешь, — нарушила паузу, на долю секунды запаниковав, что забыла, зачем пришла.

— Не вижу надобности, — сухо отозвался Паша, холодно и пристально изучая взглядом выпрямившуюся напротив начальницу. Как-то моментально размылись, затерлись, выцвели недавние эмоции, успевшая сложиться доверительность и тепло. Зачем она пришла? Сегодня Паша хотел видеть ее меньше всего.

— Я еще в прошлый раз хотела вас с Ромой попросить, — полковник принялась разглаживать на юбке несуществующие складки. Чувствовать на себе тяжелый, изучающий, будто препарирующий душу взгляд было невыносимо. — Нужно узнать, где сейчас Авдеев, не вернулся ли, не обращался ли опять к своим приятелям-уголовникам…

— Будет сделано, — кратко и четко отозвался опер и посмотрел вопросительно, полагая, что на этом разговор можно считать законченным.

— И вот еще что, — вспомнила Ира и протянула Паше смятый листок бумаги. — Сегодня ночью бросили камень в окно. Может, это как-то связано… Я Сашку от греха подальше отправила на дачу, только все равно как-то не по себе, — начальница непроизвольно передернула плечами, отгоняя глухое давящее беспокойство.

— Опасаетесь? Может, охрану приставить?

— Ну какая охрана, Паш? Не хватало мне еще семью перепугать. Да и… Я мало кому доверяю, сам знаешь.

— Это намек, что мне туда надо поехать? — В приглушенном свете настольной лампы Ира не видела лица Ткачева, но удивительно четко уловила скользнувшую по его губам улыбку.

— Да я в принципе могу Фомина или Исаева попросить, — осторожно начала полковник, на что Паша только усмехнулся.

— Фомина? Вы это щас серьезно? Чтобы он в первый же день весь самогон в деревне выжрал? — Ира, не сдержавшись, тоже смешливо фыркнула, представляя пьяные похождения участкового. И вспомнила недавно услышанную дивную историю, отчего-то совсем не удивившую своей нелепостью и идиотизмом. Заявившись с парой оперов на квартиру одного мутного человечка, подозреваемого в ограблении, Фомин нашел в баре целую коллекцию дорогой выпивки, как позже оказалось — ворованной из магазина, где человечек обчистил кассу. Так что участковый и опера, ужратые в стельку, не только в прямом смысле проспали возвращение, а затем бегство подозреваемого, но и уничтожили вещественные доказательства…

— Ну, значит я прямо сейчас и отправлюсь, — подытожил Паша, взглянув на часы. — Вы не волнуйтесь, не подведу.

Фраза, призванная успокоить и вселить уверенность, буквально ударила наотмашь. Насколько же сильно изменили, перекроили Ткачева недавние события, что он готов, забив на свои планы, мчаться решать чужие проблемы? Ее проблемы.

— Или что, все-таки не доверяете? — Паша, будто разгадав ее мысли, обернулся, держа в руках взятый из сейфа пистолет. А ведь ему сейчас ничего не стоит выстрелить, вдруг подумала Ира, ощутив, как заледенело все внутри. Это не было страхом, скорее понимание, что такой вариант развития событий оказался бы самым логичным и объяснимым. Правильным.

— Если бы я тебе не доверяла… — Зимина не договорила, но Паша и так догадался, что она имела в виду. Если бы она ему не доверяла, он давно отправился бы вслед за Катей. И все, пережитое вместе, не имело бы никакого значения.

— Я понял, — криво ухмыльнулся Ткачев. — Вы бы меня пристрелили, не раздумывая, как ее. И вряд ли потом сожалели бы.

В его голосе было столько вновь всколыхнувшейся боли, столько застарелой, запрятанной в глубине души муки, что Ира вздрогнула. А в следующую секунду, рывком поднявшись, сделала нескольких стремительно-нервных шагов, приближаясь к Паше.

— Сколько можно?! Сколько можно, Паш? — взорвалась, зазвенев горечью в голосе. Ткачев, не видя ее лица, скрытого полумраком, чувствовал, как пылают ее глаза — взгляд больно обжигал лицо, как будто все эмоции, сверкавшие в отчаянно-карих, стали материальными. — Сколько ты можешь себя хоронить? Сколько можешь травить себе душу, напоминать?! Зачем?! Да, ее нет! Но ты, ты ведь жив! Так почему ты не можешь просто отпустить и жить, черт тебя побери!

Выстрелив последней фразой, Ирина Сергеевна резко замолчала, дыша тяжело, громко и рвано, чувствуя, как ледяная дрожь колотит изнутри.

— А вы, Ирина Сергеевна? — вдруг спросил Паша, кажется, совсем не впечатленный ее вспышкой. Подался немного вперед, пытаясь различить выражение лица начальницы, явственно ощущая прерывистое дыхание, эмоции, эхом затихшей фразы вибрировавшие в воздухе. — Вы сами разве живы? — Он сделал едва уловимый шаг, оказываясь еще ближе. Ступая бесшумно, завораживающе мягко. И тон был еще ниже, удивительно спокойный, без малейшего раздражения. — Разве что-то не умерло в вас той ночью? Неужели вы просто вернулись домой и преспокойно заснули? Или до утра мучились от кошмаров?

Ира промолчала, нервно сглотнув и неосознанно делая шаг назад. Как будто пыталась уйти, спастись от этих безжалостных слов, беспощадных своей правдивостью. Ведь действительно какая-то часть ее души медленно и мучительно умирала той ночью, когда полковник полиции, совершив непоправимое, сидела на полу в своей прихожей, не в силах поверить, что действительно решилась на этот шаг. Один из тех шагов, после которых нельзя вернуться назад. Один из тех шагов, что неотвратимо приближают к пропасти.

— Вы разве живете? — повторил Ткачев, наконец замирая, словно не решаясь перейти какую-то невидимую границу. — Покупаете красивые шмотки, спите с этим отглаженным следаком, устраиваете разносы на совещаниях, сплетничаете с Измайловой… Вот только здесь, — горячие пальцы коснулись виска, и Ира вздрогнула от этого жеста, как будто кожу обожгло пистолетное дуло, — здесь вы живы?

— Хватит, — тихий, умоляюще-беспомощный выдох растаял в воздухе отчаянной просьбой остановить эту пытку. — Пожалуйста, Паш, хватит…

Слабо покачнувшись, непробиваемая, выдержанная полковник Зимина медленно начала сползать на пол. Последнее, что отпечаталось в памяти перед тем, как сознание погрузилось во тьму, — сильные осторожные руки, удержавшие от падения.

========== Предел прочности ==========

— … Вообще-то можно было сразу сказать, что у тебя неприятности, а не придумывать всякие отговорки.