***
Заплаканная женщина бросилась к ним, едва заметила в конце коридора.
— Ника… — выдавила она сквозь слезы.
— Что? Вера, что случилось? — встревоженно вскинулась Зимина, подводя подругу к скамейке у стены. Женщина всхлипнула и наконец начала говорить.
Паша видел, как по мере рассказа менялось лицо Ирины Сергеевны, да и ему самому от услышанного стало не по себе. Ника, дочь Веры, возвращалась домой чуть позже обычного — засиделась у подруги. Перспектива идти в поздний час одной девушку не пугала: район спокойный, хулиганы и уголовники не пристают… И действительно, до дома Ника добралась без происшествий. Беда случилась, когда девушка открывала дверь подъезда — сверху прямо на нее рухнул контейнер с серной кислотой.
На этом месте женщина вновь расплакалась, так и не договорив.
— Ты не знаешь, кто это мог быть? — задала вопрос Ирина, дождавшись, когда подруга немного успокоится. — Может, у Ники с кем-то была ссора, кто-то на нее обиделся…
— Ты что, Нику не знаешь? С кем она могла поссориться? — Женщина вновь приготовилась удариться в слезы. — Ир, найди, кто это сделал, пожалуйста…
— Я разберусь. Позвони мне завтра, скажи, что нужно, я помогу, — тихо пообещала Ирина и поднялась.
Ткачев молча последовал за ней.
— Ненавижу больных уродов, которые развлекаются подобным образом, — процедила Зимина и подняла глаза на Пашу: — Сигареты есть? Курить очень хочется.
Ткачев молча подал начальнице пачку и зажигалку, подождал, пока она закурит, и, наблюдая, как рассеивается в сумерках сигаретный дым, осторожно спросил:
— А это не может быть что-то личное? Ну, там подруга позавидовала или еще что…
— Вряд ли, — Зимина сделала еще одну затяжку и раздраженно затушила сигарету о перила лестницы. — Я Нику с детства знаю, она такой позитивный человек… Никогда ни с кем не ссорилась, ее все обожают. — Ирина Сергеевна вздохнула и достала телефон.
— Костя, ты в отделе? — без предисловий спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Приезжай в больницу, я тебе работу нашла. Не время шутить! — повысила голос, видимо, Щукин ляпнул что-то в неудачный момент. — Тут девушка с ожогом, кислотой облили, надо бы… Что-о?! Как — уже пятое? Твою ж мать!.. Ладно, разберешься с этим — и в отдел.
— Что-то еще случилось? — По виду Зиминой ответ напрашивался сам собой, но Ткачев все-таки решился задать чисто риторический вопрос. Полковник наградила недобрым взглядом и вместо ответа отчеканила:
— Поехали в отдел. Похоже, пора вспомнить старые добрые традиции…
***
— Почему, ну почему я все узнаю последней? — бушевала позже Зимина, нервно расхаживая по кабинету. — На районе какой-то псих развлекается тем, что уродует людей, а я об этом впервые слышу! Костя, Вика, Толя! Вы-то куда смотрели?! Неужели нельзя было как-то все это объединить, свести воедино? Ладно, что теперь… Ну хоть какие-то результаты, какие-то догадки, зацепки есть?
— Есть записи с камер наблюдения, — подал голос Щукин. — Незадолго до всех происшествий в подъезд заходил парень, но это все. Ни лица, ни даже комплекции не разобрать из-за бесформенной одежды. Свидетели, как водится, ничего не видели и не слышали. Мы проверяли личные мотивы, но ничего, похоже, тут псих поработал. Надо проверить в психдиспансере, посмотреть, у кого мог быть доступ к кислоте…
— Ну так проверяйте! — снова взвилась Зимина и уже спокойнее продолжила: — Делайте что угодно, весь район переверните, но чтобы этот урод был найден! А если случится хоть еще один эпизод… — полковник, не договорив, обвела взглядом свою команду, и всем все стало ясно без лишних слов.
— И чего это Зяма так взбесилась? — пожал плечами Савицкий, остановившись возле машины Ткачева. Лена задержалась у Ирины, и Рома по опыту знал: это надолго. Даром что офицеры, начальницы, — но все равно — бабы.
— А ты бы не взбесился? — неожиданно встал на защиту Зиминой Ткачев. — Мало того, что на районе такой беспредел творится, так еще и жертвы: ребенок, девчонка, пенсионер… Девчонка, кстати, знакомая Ирины Сергеевны, так что…
— Ну тогда понятно. Похоже, нас ждут веселые времена, Ткачик, — хмыкнул Савицкий и, хлопнув друга по плечу, направился к своему автомобилю — Лена наконец утолила свою жажду разговоров и соизволила вспомнить о муже.
— Н-да, ждут, — протянул вполголоса Паша и вздохнул, вспоминая так и не подписанный Зиминой рапорт. Ну что ж, значит, не судьба.
========== Между прошлым и будущим ==========
Ткачев вернулся в отдел только к вечеру: с утра они с Савицким усердно отрабатывали стоящих на учете психически больных на предмет возможной причастности к “делу психа с кислотой”. Результат был нулевым, а вот усталости хоть отбавляй, так что, вернувшись в отдел, Паша надеялся хотя бы на час тишины и покоя.
Не успел Ткачев рухнуть на диван, прислонившись к спинке гудящей головой, как снаружи простучали каблуки. Сейчас начнется, лениво подумал капитан в унисон звуку раздраженно хлопнувшей двери.
— Ну что, Ткачев, порадуй меня, — в голосе начальницы не было недовольства, только усталость, и Паша понял, что разнос откладывается.
— Нечем порадовать, — со вздохом признался он. — Мы с Савицким всех, кого можно проверили, ни-че-го. Участковые еще раз всех жильцов опрашивают, может, всплывет что-то, да и следаки работают…
— Знаю, — Ирина Сергеевна нервно прошлась по кабинету и остановилась рядом. Паша не видел, просто чувствовал ее передвижения, уловил едва ощутимый запах духов, когда полковник оказалась рядом. — Мне с утра телефон оборвали: журналисты пристали, начальство давит… Бекетов, чтоб ему пусто было, уже намекал, что не упустит случая со мной поквитаться. “А что это у вас за беспредел на районе, да вы еще и не в курсе…”, — процитировала Зимина и неприлично выругалась.
— Да ладно, Ирин Сергевна, прорвемся, не впервой, — улыбнулся Паша, наконец открывая глаза и наблюдая, как полковник осторожно устраивается рядом. Привычно отметил и нездоровую бледность, и потухший взгляд, и напряженно-прямую осанку. Это стало какой-то странной привычкой: все замечать, оценивать, наблюдать. Какая-то чуткость, чувствительность пробудилась вдруг, словно недавние события перевернули что-то в нем, помогли расставить приоритеты, понять что-то очень значительное. Исчезло все наносное, не имеющее значения, несерьезное: и раздолбайство, и дурацкое гусарство, и легкомыслие, раскрывая настоящее, искреннее: верность, преданность, готовность всегда прийти на помощь даже по сути незнакомому человеку. И пусть пришло это все с дикой болью, с разочарованием во всем, что прежде казалось единственно важным, но именно сейчас Ткачев чувствовал, что жизнь наполняется смыслом. Странно: утратив все иллюзии, все надежды, веру во что-то хорошее, — именно сейчас он начал жить. Не для себя жить, незамысловато и беззаботно, а ради каких-то поступков, ради того, чтобы хоть у кого-то все было спокойно, просто и счастливо. Словно стал не только серьезнее, но и старше, мудрее.
— А ты изменился, Паша, — вдруг произнесла Ирина Сергеевна, и от ее внимательного, мягкого и чуть насмешливого взгляда Ткачев почему-то почувствовал себя неуютно.
— Вас это удивляет? — криво усмехнулся он, и Зимина слегка поморщилась, понимая намек.
— Паш…
— Не надо, Ирина Сергеевна. — В глазах Ткачева, когда встретился с ней взглядом, не было ни злости, ни ненависти, ни раздражения. — Я же все понимаю, другое дело, что принять никогда не смогу. И больше никогда, — голос капитана стал незнакомо жестким, отстраненно-ледяным, — никогда не говорите со мной об этом.
— Извини. — Паша решил было, что он ослышался, — Зимина перед ним извинялась. Да и то, как поспешно отвела глаза, нервно поправила галстук, как будто ей вдруг стало душно, — это все было совсем не про нее. Не могла та Ирина Сергеевна, которую он знал, вести себя без извечной уверенности в своей правоте, без того спокойствия, что граничило с наглостью и бесчувственностью.
— Все, проехали, забыли, — резко оборвал Ткачев и стиснул зубы, почувствовав вновь поднимающуюся изнутри горечь пополам с отвращением. Все, что он так усердно гнал от себя последнее время, опять вернулось ноющей болью в грудной клетке, болью, заполнявшей и раздиравшей легкие, мешающей дышать. Паша с трудом сделал вдох, опуская глаза и наталкиваясь взглядом на сплетенные пальцы Зиминой, казавшиеся неестественно бледными на фоне темной ткани. Виски невыносимо заломило, а в голове осколками разорвались картинки: изящная рука с пистолетом, вытянутая вперед, испуганное и непонимающее лицо Кати, темное пятно на полу…
