========== Морем ==========

У Риты волосы пахнут морем и порохом; глаза у Риты тоже — чистое море, промерзшее до самых глубин — не потонуть бы.

В ней все женское, хрупкое, утонченное старательно вытравлено, выжжено — морским ветром, палящим солнцем, сталью и кровью. «Она мне как брат» — в скупой фразе Бизона обнажается вся суровая суть. Только своим хищным, кошачьим Кот чувствует, улавливает на недоступной никому частоте что-то иное, скрытое, истинное — наверное именно поэтому в редкие совместные тренировки не смотрит — любуется, ненавязчиво, осторожно, украдкой: в воде Рита — настоящая женщина.

Но из общего у них — только несколько десятков сложнейших и опаснейших операций и море.

Не так уж и мало, если вдуматься.

Бумажными самолетиками то и дело долетают обрывки слухов, сплетен, фраз — у Риты снова роман, снова неудачный.

Шаблоны рвутся с треском; клочки по ветру разносит белой пылью.

Вдруг понимает, что это почти больно — слышать, понимать, знать. Что где-то не здесь, где-то не с ним — для него у Риты лишь снисходительное «стажер» — салага, мальчишка, юннат.

Привычка лезть на рожон как-то незаметно становится обыденностью — под опьяняющим действием страха хоть ненадолго стихает в сознании морской прибой цвета прохладных глубоких глаз.

Море не лечится.

Когда Батя отзывает его в самый разгар одиночного и горячего (как будто были другие) спецзадания, Кот почти злится — а ведь казалось, пошел на поправку, излечился совсем, и простуженное море не снится практически…

До тех пор злится, пока в коридоре у лифта не сталкивается лицом к лицу с Ритой — улыбчивой, смягченной, в безупречно сидящей форме вместо запыленного, кровью заляпанного камуфляжа. А когда она сама тянется его обнять, в груди становится отчаянно больно и тесно — словно теплой соленой водой заполняет легкие.

Море захлестывает яростной штормовой волной с новой силой.

— С Василисой не помирился?

— Ну она же на тебя не похожа.

В брошенной вскользь шутке концентрация правды превышает все допустимые пределы.

И, осторожно обнимая ее сейчас — мирную, будто теплое море в безоблачный день, Кот понимает с опозданием: она — единственная стихия, с которой ему не совладать никогда.

Тонет.

========== Согревать ==========

Комментарий к Согревать Просто увидела в какой-то серии термос в руках у Кота. Остапа понесло

P.S. Можно бесконечно смотреть на воду, на огонь и на то, как обнимаются Багира с Котом

Зима в Заполярье неуютная, стылая, до костей пробирающая холодом — ни намека на питерскую теплую сказочность. Сплошные снежные монолиты и холод — ничего общего с заиндевевшей глянцевитой красотой, как на новогодних открытках.

И люди здесь — сплошной холод: неприветливые, сдержанные, чужие — с ними не сойдешься так легко и естественно, как было когда-то с «Тайфуном», позже — с новыми ребятами из «Смерча». Единственными теплыми вспышками мелькают разве что знакомые лица: Бизон, Батя, Багира. Багира, особенно Багира — и Коту кажется это одновременно проклятием и наградой: куда бы ни бежал, куда бы ни забрасывала судьба, все пути в итоге сходятся в одной-единственной точке, и неважно где, главное — рядом с ней.

И когда он обнимает ее — такую неизменную, такую родную, суровость стужи вдруг отступает — и неважно уже, кто и как его примет и примет ли вообще, ведь в безграничном море отстраненного холода есть неугасаемый свет и неиссякаемое тепло.

Есть Рита.

Каждое утро в комнате отдыха КТЦ на неизменном месте обнаруживается термос со свежезаваренным чаем — Бизон только насмешливо косится: «Уже подружку завел?», а Кот, отшучиваясь на автомате, чувствует, как дурацкая улыбка распирает от уха до уха — становится тепло несмотря на самый разгар ледяной зимы.

Батя морщится и недовольно ворчит, называя Ритин чай горькой гадостью и в перерывах упрямо таская из автомата стаканчики с запрещенным кофе, а Коту кажется, что ничего вкуснее не пробовал — какая-то сложносочиненная смесь из терпкости зеленого чая, лимонной свежести, яблочной сладости, теплоты гвоздики, пряности корицы и бог весть чего еще. Но каким-то особенным теплом греет мысль, что ни одна из его многочисленных девчонок не делала для него ничего подобного — так ненавязчиво-заботливо, просто и мягко — теплее могут быть разве что ее руки, встревоженно обнимающие его каждый раз после возвращения с очередной операции.

Согревает.

========== На край света ==========

В спальне шторы задернуты наглухо; тусклый фонарь луны сыплет рассеянный свет серебристой пылью. У Риты в квартире практически больничная чистота, куча книг, фотографий и безделушек на полках, пахнет свежестью, мятой и кофе — и это кажется почти что фантастикой: даже здесь, в крае неприветливой, неприглядно-унылой зимы, вокруг Багиры все освещается теплом и уютом.

— … А как же Мура? — Разгоряченную тишину свинцовой пулей разрывает вопрос, который он так и не дал ей задать в их первую встречу.

Шершавые мужские пальцы крепко-накрепко сплетаются с прохладными женскими.

— А что Мура? Я все это время любил только одну женщину, и ты прекрасно это знаешь. — Голос каменно-твердый, не дрогнувший; взгляд прямой, серьезный, уверенный — и сейчас, с этой непоколебимой сдержанной строгостью, его язык не повернется назвать «Котенком» насмешливо-ласково, тем более «салагой» или «юннатом» — годы службы, ранений, пережитых опасностей не проходят бесследно.

— Кот…

Вскидывается, дергается, садится рывком — только плавный изгиб спины перед глазами. И он смотрит с отчаянно-жадной нежностью — на плавные гибкие линии, на цепочку выступающих позвонков, на рваные штрих-коды давних шрамов, на полузажившие выбоинки от пулевых — и горло спазмом схватывает так, что не продохнуть, будто он не офицер боевой, каждый день рискующий жизнью, а и вправду сопливый юннат, на ровном месте расклеившийся.

— Багир, — усаживается у нее за спиной, тесно-тесно, близко-близко; подбородком упирается в напрягшееся плечо, — ну сколько мне еще бегать за тобой по всей России?

Это ведь и правда все уже было: начиная от Питера, куда его швырнуло, когда еще не знал ничего заранее — что снова столкнется с ней, что снова окажется обречен — видеть, говорить, улыбаться и не сметь. А потом — региональный КТЦ, следом — Черное море, после — Москва, теперь — Заполярье. И зачем бы ей знать, скольких усилий стоило ему каждый раз попасть туда же, где и она… И все каким-то замкнутым кругом: вот она, рядом, только протяни руку, но весь допустимый максимум — ловить исступленно ее снисходительно-мягкие касания мимоходом, когда потреплет тихонько по волосам, коснется встревоженно плеч, приобнимет случайно или рукой упрется в плечо. Недостижимая близость.

А вот сейчас, когда она здесь — не мельком, не мимолетно, не легкой, почти призрачной тенью, — она снова хочет ускользнуть, исчезнуть, растаять, будто и не было.

— Кот…

— Слышать ничего не хочу. — Смыкает руки под грудью, губами чертит прерывистую траекторию вдоль плеча. — Зря я, что ли, мчался сюда, на край света? Никуда вы теперь от меня не денетесь, товарищ Багира.

— Вот ты упрямый, Ионов! — фыркает едва слышно совсем по-кошачьи.

— А то! — и улыбается, довольно, широко, солнечно. — С вами, товарищ капитан третьего ранга, иначе нельзя.

— Котяра, — в жарком прикосновении губ тает мягкий смешок.

Где-то на краю света падают звезды, снова и снова исполняя желания.

========== Цена твоих объятий ==========

Цена объятий — километры пыльных дорог, душное лето, пережженное слепящим в глаза солнцем, кровавые разводы, расползающиеся по камуфляжу неровными кляксами. Дни в тесной палате, пропахшей насквозь лекарствами и хлоркой; приступы нестерпимой боли, не снимаемой никакими анальгетиками; оранжевые мячики мандаринов, светящие солнечными боками сквозь прорвавшийся полиэтилен; укоризненное «ну зачем опять полез на рожон?».