— Чего так мрачно-то? — Паша разлил еще по стопкам, подцепил вилкой кусок огурца. — Дело хорошее.
— Угу, хорошее, — криво усмехнулся совсем захмелевший Витька. — Счастливый ты, Ткачев… Небось до сих пор баб меняешь как перчатки? Такие, как ты, вообще не женятся. И правильно, не женись, херня это полная…
Паша, с трудом разжав отчего-то сведенные пальцы, медленно отставил нетронутую стопку. Он, разумеется, в отличие от давних друзей не торопился делиться радостями и горестями собственной личной жизни: не упомянул ни про Катю, ни про свой нынешний статус и даже будущее отцовство… Не те это были подробности, о которых можно и нужно рассказывать, даже давним друзьям.
— Что, с женой не повезло? — полушутя поинтересовался Ткачев, пытаясь сгладить обстановку. Друг помрачнел еще больше.
— Ну как тебе сказать… Ольку Смольскую помнишь? В универе с нами вместе училась.
— Олька, Олька… Это че, та, у которой папаша какой-то полковник из чекистов? Помню-помню, огонь-девка была, и красотка какая…
— Была да сплыла, — безрадостно хмыкнул Витька. — Я когда на ней женился, о детях и думать не думал… Она ж всегда безбашенная была, какие тут дети… Ну, думал жить станем вместе, девка она красивая, да и тесть такой, без работы не останусь… А она взяла и залетела. Это ж жесть какая-то! Это она сейчас, на шестом месяце, как маленький слон весит, а че дальше будет? И ноет, ноет, ноет… То у нее спина болит, то ее мой одеколон бесит, то черешни ей свежей среди ночи достань… Это в январе-то! А уж когда мы с ней спали в последний раз, вообще хрен вспомнишь! И еще мозг мне выносит, мол, не любишь, не хочешь… Не, ну нормально? У нее живот скоро на нос полезет, какое тут “хочешь”? Да она раньше вообще ко мне ненакрашенная не приближалась, а щас… Ходит бледная как смерть, непричесанная толком, расплывшаяся — врач, видите ли, любые нагрузки запретил! И добро бы еще парня родила, так ведь девка будет — даже тут ничего нормально не смогла…
Паша хотел было резонно ответить, что за пол ребенка вообще-то отвечает мужчина, но вовремя промолчал. И о многих других моментах тоже: теперь в некоторых аспектах он был весьма подкован благодаря “самообразованию” — раньше ему бы и в голову не пришло, сколько всяческих тонкостей таит в себе такое деликатное положение, и уж тем более не пришло бы в голову выяснять все подробности, особенности и правила. Впрочем, и подобной своей реакции — недоверчиво-ошарашенной радости и растерянности, — он, хронически-легкомысленный раздолбай, представить тоже не мог. Да уж, забавная штука жизнь…
— А чего такого-то, девчонка тоже хорошо, — и снова на удивление отчетливо-красочно представилась маленькая копия — его и Ирины Сергеевны. Интересно, что у нее (а может быть, у него) будет от мамы, а что от папы? Дай бог, не мамин во всех смыслах убийственный норов…
— Была бы у тебя баба беременная, я б на тебя посмотрел, — усмехнулся Тобольцев. — Это ж понимаешь, вроде как я и не мужик вовсе, даже наследником обзавестись не смог…
Паша, не вслушиваясь в пространные рассуждения, потянулся к тихонько звякнувшему телефону, отвлекаясь от нетрезвой шумности пропитанного алкогольными парами и сигаретным дымом тесного помещения.
“У тебя все в порядке?”
Лаконично-спокойное простенькое сообщение и безлично-сухое “Зимина” в заглавии диалога — никаких собственнических “жена” или нелепо-слащавых “солнышек” и “зай”. Да уж, о “нормальной семье” он в свое время изрядно загнул… Взгляд метнулся к наручным часам — десять минут второго. Неплохо загулялся, однако… И невольно передернуло, прошибая ознобом — Катя в подобных обстоятельствах давно бы уже оборвала телефон и забросала ворохом панически-нервных смс, накручивая не только себя, но и его тоже…
“Все нормально. Просто встретил старых друзей”
“Хорошо. Смотри не увлекайся” и ехидно улыбающийся смайлик. Да уж, товарищ полковник не только житейски мудра, но и неисправима в своей язвительности… Убирая мобильный в карман, Ткачев невольно улыбнулся совершенно непозволительной по своей теплоте очень простой, обыденной мысли: все-таки, несмотря на всю специфичность и странность их отношений, в некоторых вещах жена у него идеальная. И пожалуй впервые за все время Паше нисколько не было стыдно за подобные эмоции — эмоции по отношению к ней.
========== III. 2. Утренние вести ==========
Если накануне вечером было очень-очень хорошо, то утром будет очень-очень плохо. Подтверждение этой незамысловатой мудрости Паша получил, едва раскрыл глаза, тут же пожалев о пробуждении: во рту пересохло, башка гудела, а встать вообще казалось непосильной задачей на грани настоящего подвига. После контрастного душа стало чуть полегче, и Ткачев выбрался на кухню, мечтая только об одном: живительном глотке воды. Однако, едва переступил порог, обалдело остановился, уверенный, что представшее глазам — не что иное, как похмельный глюк: суровая начальница в смешном цветастом фартуке, мирно переворачивавшая блинчики на сковороде, была зрелищем гораздо более фантастическим, нежели какое-нибудь нашествие пришельцев или внезапно ушедший в завязку Фомин.
— Хоро-ош, — с ласковым сарказмом протянула Зимина, окинув помятого подчиненного выразительным взглядом и выключая плиту.
— Ирин Сергевна, ну не издевайтесь, а? — страдальчески вздохнул Паша, невольно поморщившись от нового приступа головной боли и рушась на стул. И, тут же подняв глаза, удивленно воззрился на начальницу, обнаружив на столе весьма странный для этой квартиры натюрморт.
— Да пей, пей, не отравлено, — фыркнула Ирина Сергеевна, правильно истолковав его взгляд. — Я ж все понимаю, пиво с похмелья это святое.
— Спасибо, — с неподдельной признательностью пробормотал Паша, блаженно зажмурившись: после нескольких глотков превосходного темного пива жизнь показалась чуточку прекрасней, а головная боль совсем ушла. Нет, все-таки идеальная у него жена…
— Кстати, Паш, с прошедшим тебя. Я, конечно, понимаю, что тебя и без меня уже наверно поздравили, но… В общем, вот, — Ира протянула ему простенькую коробку без всяких оберток и дурацких ленточек. — Надеюсь, воспользоваться не придется, будет сувениром.
Паша машинально открыл коробку и восхищенно замер, уже второй раз за утро изрядно растерявшись.
— Ирин Сергевна… Это ж… Вальтер, прям как у Бонда… Офигеть… Но как? Это ж стоит сколько?
— Ой, какие мы щепетильные! — усмехнулась Ирина, с неожиданной мягкостью глядя на него: такой, растерянно-восторженный, радостный, он показался совсем мальчишкой, настолько непосредственно-искренним, что сжалось сердце. — Если тебя это так беспокоит, то мне это ничего не стоило. Умелец один смастерил по моей просьбе в свое время, должен был мне сильно. В интернете, сам знаешь, сейчас хоть чертеж ракетной установки можно найти…
— Спасибо, Ирин Сергевна, — совершенно стушевавшись, повторил Ткачев, но разглядывал почему-то не неожиданный подарок, а начальницу, как будто пытался рассмотреть что-то новое и удивительное.
— Да ладно тебе, — вдруг смутилась Зимина, передвигая на столе посуду. — Заладил… Я же понимаю, как вы тащитесь от этих всяких мальчиковых игрушек…
Паша молчал, продолжая неотрывно-внимательно изучать ее слегка разрумянившееся лицо с этой странной тенью неловкости, чуть закушенные полноватые губы, сосредоточенный, упрямо уходящий в сторону взгляд… И снова эта внезапная глупая волна нежности захлестнула, пробирая до самого сердца: на миг показалось, что никого роднее и ближе у него нет и не может быть.
— Ирина Сергеевна… — голос выдал предательской хрипловатостью, и Зимина недоуменно вскинула бровь. Потемневшие до бархатистой черноты глаза были совсем рядом: огромные, настороженно-хищные. Паша протянул руку, осторожно накрывая ладонью тонкие прохладные пальцы — Ирина Сергеевна даже не вздрогнула, только напряженность во взгляде разбавилась искорками мягко вспыхнувшего недоумения. Явственно коротнуло, прошило ярко-пронзительной дрожью; сквозь обыденно-домашние запахи кухни — теста, какого-то душистого варенья, морозного уличного воздуха из открытой форточки, пробился неожиданно-остро, тонко-чувственно легкий аромат сочно-пряных, терпких духов, густо-жаждуще наполняя легкие.
