Нора предприняла еще одну попытку договориться мирно:

– У нас тут и украсть-то нечего. Но, если хотите, я могу вас накормить, когда вы оттуда выйдете.

Десма просто со смеху бы умерла, если б ее сейчас услыхала. Городская легенда гласила, что однажды некий «плохой парень», ужасающе грязный и гонимый полуденной жарой, забрел к Десме в дом и застал ее за стиркой белья. Был этот наглец худ, как распоследняя шавка, двигался как на шарнирах и в целом выглядел так, словно все те беды, что обрушились на него в пустыне, были кошмарным плодом его собственных деяний. В общем, он упал перед Десмой на колени, умоляя о глотке воды, но она сказала: «Потерпи немного – разве не видишь, я занята? Подожди еще пару минуток, мистер, а уж потом я, черт возьми, и тобой займусь». И она продолжала лупить мокрыми простынями по стиральной доске, а тот бродяга вдруг обмяк, рухнул на пол и умер. «У меня и в мыслях не было его убивать, – сказала Десма после случившегося, – только воды у меня оставалось самая малость, и мне просто необходимо было закончить стирку, а на такого типа, как этот, честно говоря, и плевок-то потратить было жалко».

Однако никакие посулы не вызвали у загадочного существа, притаившегося в сарае, желания отодвинуться от двери. Так прошло несколько томительных минут. Нора, прикрывая глаза рукой, быстро оглянулась. Джози и Тоби по-прежнему стояли в тени на крыльце дома, и Джози по-прежнему сжимала мальчика в удушающих объятиях.

Значит, ей самой оставалось только идти вперед. Она сделала несколько осторожных шагов и сумела разглядеть непонятный предмет, которым была подперта дверь сарая: оказалось, что это вовсе не сапог и не ботинок, а что-то вроде кожаной подпруги, до предела изношенной, но вполне знакомой; сейчас она немного сдвинулась, и пряжка ярко блестела в лучах солнца. Нора подошла еще ближе и, набравшись смелости, толкнула дверь ногой. Дверь легко подалась, и на земляной пол сарая упал яркий треугольник солнечного света. Нора огляделась. Внутри царил беспорядок, с первого взгляда ничем не примечательный: на крюках медленно и непрерывно вращались копченые колбасы, полки у задней стены были плотно уставлены банками с консервами, а множество странных, нервно движущихся точек при ближайшем рассмотрении превратилось в полчища мух. На какое-то мгновение Норе даже показалось, что все в порядке и все на месте. Но тут на нее дохнуло кислым запахом виски и мерзким сладковатым запахом разложения, и она наконец разглядела, какой ущерб был нанесен ее хозяйству в ночи: ближайший к двери стеллаж был полностью разрушен, и все стоявшие на нем бутылки, кувшины и банки превратились в груду осколков.

Глаза Норы сразу метнулись в сторону бочки с дождевой водой и не сразу сумели ее отыскать в этом бедламе; потом она разглядела валявшуюся на полу крышку от бочки и поняла, что и сама бочка, должно быть, где-то рядом.

Рядом с бочкой лежал иссохший трупик маленькой птички.

Вода, мама, – сказала Ивлин. – Вода исчезла.

Те двое на крыльце никак не ожидали, что Нора вихрем вылетит из холодного сарая, и все же застать их врасплох она не успела: они тут же бросились в разные стороны. Впрочем, она оказалась проворней и успела-таки поймать Тоби за подол рубашки. Он вырвался и попытался удрать, но она строго сказала:

– Поди сюда.

– Я не могу, мам, я ничего не вижу. – Тоби и впрямь двигался ощупью, укоризненно поглядывая на мать здоровым глазом. Его больной глаз трепетал, как пойманная бабочка. Пожалуй, раньше он никогда так не дергался, когда Нора отчитывала сына за очередные проделки или нарушение домашних правил.

– Засов на двери сарая задвинут не был. Разве не ты должен был вчера вечером запереть сарай?

Тоби покачал головой:

– Нет, Джози.

Однако Джози-то как раз успела ускользнуть от Норы и теперь была вне досягаемости.

– Я задвинула засов, мэм! – крикнула она из самого дальнего угла двора. – Точно помню, что задвинула!

Ну, конечно, ведь это Джози вчера вечером послали в сарай за виски после того внезапного скандала, который учинил за ужином Долан. Он вел себя на редкость странно и возмутительно, но никакого скандала, наверное, не произошло бы, если б только он перестал изводить Нору бесконечными вопросами об отце; если б наконец перестал ныть из-за того, что отец так долго не возвращается; если бы перестал упрекать ее в том, что она куда больше сердится и нервничает из-за нехватки воды, чем из-за опасных слухов о папе, этих парнях из семейства Санчес и повозке с неким весьма подозрительным грузом – в общем, он снова и снова пересказывал ей всю эту осточертевшую чушь, все эти жареные-пережареные «новости», а потом и вовсе стал на нее орать, обзывая слепой и безрассудной. «Ты, я вижу, несколько новых слов выучил», – бросила Нора в ответ, и на мгновение ей показалось, что она одержала над сыном победу. Однако Долан, секунду помолчав, повторил, глядя прямо на нее: «Слепая и безрассудная», – и так грохнул кулаком по двери, что пробил ее насквозь. Это было так нелепо, что она бы рассмеялась, если бы уже не смеялась до этого. А потом оказалось, что костяшки у него сбиты до кости, и весь дом оказался глубоко погружен в сумерки его ярости. Сперва Нора даже подумала: а не оставить ли Долана без помощи – пусть корчится от боли и бессильного гнева; это послужило бы предупреждением для всех остальных; пусть поймут, что нечего буйствовать без повода. Но затем жалость и сочувствие к Долану взяли верх. Ведь, в конце концов, это ее мальчик. И его самого, пожалуй, столь неожиданный взрыв эмоций потряс куда больше, чем прочих членов семьи. Он уже выглядел страшно смущенным, да и кровотечение из разбитых пальцев оказалось довольно-таки сильным. В общем, Джози была послана за виски, и остаток вечера они провели мирно, при свечах дезинфицируя и зашивая раны.

Возможно, думала Нора, Джози, путаясь в собственных сбивчивых объяснениях, сошлется на вчерашнее происшествие. Но нет. Джози стояла на своем. Она заперла дверь, и пусть мэм не думает, что прошлогодняя встреча со случайно забежавшим к ним медведем ничему ее не научила; с тех пор она стала особенно бдительно следить за тем, чтобы все двери были накрепко заперты, а окна закрыты на задвижку. И Нора была вынуждена признать, что девушка и впрямь стала в этом отношении весьма аккуратной. А Джози все твердила, что помнит даже, как прикасалась к этому проклятому засову. Да-да, она отлично это помнила и в доказательство даже потрясла в безжизненном воздухе холодного сарая стиснутым кулачком, словно сжимая в нем доказательства того, что вины на ней нет.

Нора слегка подтолкнула ее к опустевшей бочке для дождевой воды.

– Куда же в таком случае могла подеваться вся наша вода?

– Господи помилуй, миссис Ларк!

– Да уж, теперь нам Его милость понадобится больше, чем когда-либо, поскольку без нее, похоже, никак не обойтись.

Нора так ясно могла себе представить следующую картину: дверь сарая, скрипя петлями, оставалась открытой всю ночь, искушая собак, которые вечно слонялись там, вынюхивая и выслеживая, и они в итоге проникли в сарай, а потом и до воды в бочке добрались – так поступило бы и любое другое существо во время этой проклятой засухи, – вылакали ее и разбежались кто куда, понимая, что вскоре их неизбежно настигнет возмездие со стороны хозяев.

– Черт побери, Джози! Ты посмотри, что тут творится!

– Я точно запирала эту дверь, мэм!

– Не лги!

– Я ее запирала, мэм! Точно запирала!

– Тогда объясни мне вот что: как это собаки сумели отодвинуть засов на двери? Они что, как в цирке, друг другу на спину вскакивали? Или, может, это я, как лунатик, встала ночью, открыла дверь в сарай и снова спать легла?

– Не знаю я, мэм, правда, не знаю.

– Или, может, это твой «заблудившийся человек» ее открытой оставил тебе назло?

И Нора сразу почувствовала – еще до того, как эти слова сорвались у нее с языка, – как жестоко напоминать Джози об этом привидении, да еще и, возможно, вызывать его к жизни. Но было уже поздно. И ей пришлось смотреть, как на лице Джози возникает и застывает гримаса горя.