На тротуаре собралась толпа. Герберт услышал общий вздох, когда вышел из двери и положил Ханну на тротуар.

  Сосед подбежал и начал бить Герберта справа, и Герберт уже собирался повернуться и засечь его, когда понял, что этот человек погладил небольшие вспышки пламени, которые прилипли к Герберту во время его спуска.

  Герберт поднял глаза.

  Сквозь туман был лишь слабый оранжевый свет, хотя огонь находился всего в паре этажей над ними. Он задавался вопросом, насколько густым может стать этот туман, прежде чем он официально перейдет из газового состояния в вязкий или даже прямо в твердый.

  Ханна была в плохом положении. Обгоревшие участки кожи на ее лице слезились и шелушились. Ее ноздри были в сажи и опухли почти закрылись. Ее брови и ресницы стали ломкими. Казалось, что каждый кровеносный сосуд в ее глазах лопнул; белые теперь стали красными.

  Она говорила хриплым голосом через резкое дыхание. «Ушел… так долго… Думал, что ты… умер… Пришел… забрать тебя».

  «Я пытался ее остановить», - сказал сосед. "Без шансов."

  Герберт погладил Ханну по лбу, и она закричала от прикосновения его руки к шипящей коже.

  Он посмотрел на лица вокруг них. Такого крупного рогатого скота он еще не видел.

  «Вызови скорую!» он закричал. "Быстрый! И пожарная команда! »

  Сосед и еще один мужчина убежали, и Герберт повернулся к Ханне.

  Он задавался вопросом, как долго она ждала у двери. Он пробыл в квартире намного дольше, чем она, но подвергся сильнейшему воздействию огня лишь в течение относительно короткого периода времени, и половина из них была влажной и дышала через промокшее полотенце.

  Ханна, слепая и незащищенная, не потребовалось бы больше нескольких секунд, чтобы оказаться не на том конце жестоких ожогов и серьезного вдыхания дыма.

  Глупая, глупая девочка, вернувшаяся за ним через огонь, из-за собственного ужасающего страха. Глупая девчонка.

  Удивительная девушка.

  Герберт завербовал троих мужчин, стоявших вокруг них, и вместе они как можно осторожнее перенесли Ханну в холл уэльской молочной фермы через несколько дверей ниже.

  Тамошние старушки - молочные фермы начинали свои дни, когда весь остальной мир обычно спал, - принесли одеяла и устроили Ханне как можно больше комфорта; что было совсем не комфортно, учитывая, что она то кричала от боли, что от ожогов, то кашляла так сильно, что Герберт подумал, что она поднимет собственные легкие.

  Появился сосед. «Скорая помощь уже в пути», - сказал он.

  "Сколько?" - рявкнул Герберт.

  «Ну, - сказал сосед с явной неохотой, - они сказали, что, может быть, когда-нибудь».

  "Сколько?"

  «Что за туман и все звонки, которые они получают…»

  "Сколько?"

  «Может, пару часов».

  «Пара часов» оказалась заниженной оценкой.

  До приезда скорой помощи оставалось больше трех часов; три самых долгих, самых медленных и мучительно беспомощных часа, которые Герберт когда-либо просидел.

  Ханна была труппой. Она поняла ситуацию. В тумане время реагирования на чрезвычайные ситуации было насмешкой. Ближайшая больница Миддлсекс находилась на другой стороне Гудж-стрит, в десяти минутах ходьбы в обычный день, но в таких условиях, когда она страдает от мучений проклятых, попытки отвезти ее туда почти наверняка сделали бы больше. вред, чем польза.

  «Может быть, сэр, но это правда».

  Последовавшее за этим путешествие сделало часы, проведенные, наблюдая за Ханной на полу валлийской молочной фермы, показалось самым идиллическим летним днем. Каждые несколько минут скорая помощь без предупреждения тормозила, предположительно, чтобы избежать препятствия, реального или воображаемого, которое внезапно вырисовывалось из тумана.

  Только склонная женщина, казалось, не обращала на это внимания. Остальные бились головой о металлические стены со стонами, проклятиями, рыданиями, криками или беззвучными закатыванием глаз. И каждый раз Родни снова начинал свой путь с "кроличьего прыжка" и включения двигателя, от которого выхлопные газы хлестали в задний отсек.

  Головная боль Герберта, вызванная покером, прошла во время гонки через огонь и служение Ханне, а может, он просто забыл об этом.

  Однако теперь он вернулся с удвоенной силой. С каждой новой внезапной аварийной остановкой и каждым выбросом угарного газа он чувствовал, как еще один дротик с искусным садизмом проникает в его череп.

  Он бы предпочел сеанс трепанации, правда.

  Он понятия не имел, где они были и в каком направлении направлялись. Он задумался, были ли поезда до Освенцима такими адскими, и в итоге решил, что сейчас не время спрашивать Ханну.

  В следующий раз, когда Родни навалил якоря, старик рядом с Гербертом упал ему на плечо; но на этот раз он не стонал и не кричал.

  Он не двинулся с места, когда скорая помощь снова тронулась.

  С трудом веря в то, что, по его мнению, только что произошло, Герберт поднял руку и прижал ее тыльной стороной ко рту старика, отсчитывая секунды: пять, десять, двадцать и все равно ничего, ни малейшего вздоха.

  «Дерек», - сказал Герберт.

  Скорая помощь посмотрела на Герберта без особого интереса. "Да сэр?"