Герберт открыл папку и начал читать.

  Казанцев казался добросовестным журналистом "Известий". Он прибыл в Лондон девять месяцев назад и находился под усиленным наблюдением до конца июня, когда наблюдение было прекращено «из-за отсутствия какой-либо шпионской деятельности со стороны субъекта».

  В течение этого периода он посетил советское посольство в Кенсингтонском дворцовом саду только три раза, и все это было связано с простыми административными целями, связанными с аккредитацией прессы или необходимостью получения визы.

  По крайней мере, в это Герберт был уверен; Вероятно, в Лондоне не было здания, за которым наблюдали бы с большим рвением, чем за советским посольством. Five’s Watchers разместились в припаркованных снаружи автомобилях (которые меняли нумерацию и перекрашивали каждые несколько месяцев) и в зданиях напротив. Они постоянно снимали приходы и уходы и неизбежно реквизировали каждый новый и улучшенный микрофон для прослушивания, на который Five попала в свои грязные руки.

  Для этого была веская причина. Из всего персонала советского посольства - а среди противоборствующих стран Лондон был вторым по значимости станцией Москвы после Вашингтона - только около трети были настоящими дипломатами. Еще треть принадлежала МГБ, советской гражданской разведке, а последняя треть была прикреплена к ГРУ, военной разведке.

  К файлу были приложены переводы нескольких статей Казанцева. Один был отклонен анонимным каракулем на полях как «ужасный скучный мусор», но на самом деле большинство

  казался Герберту интересным и в высшей степени читабельным.

  Само по себе это ничего не значило. Если кто-то умел писать достаточно хорошо, чтобы выдать себя за журналиста, тогда мир шпионажа был для него настоящей устрицей. В отличие от дипломатов, репортеры могли отправиться куда угодно, от трущоб до дворцов и во все места между ними, встречаясь с людьми из самых разных слоев общества. Редкий журналист мог хранить секреты, как шпион, но это не значило, что таких людей не существовало.

  Возможно, если бы Казанцева отправили в Лондон в те дни, когда Герберт был Наблюдателем, за ним следили бы более эффективно, и Файв был бы менее склонен увольнять его как стандартного корреспондента. Ни один репортер, которого когда-либо встречал Герберт, не стал бы обыскивать дом на Чолмели-Кресент, как это сделал Казанцев. Половые доски и плинтусы были отличительной чертой профессионала, человека, изучившего свое ремесло в школе МГБ, а не в газетах «Правды» или ТАСС.

  Что бы ни делали или не говорили Пять файлов, Казанцев был шпионом, в этом Герберт был уверен; и иностранный шпионаж был единственной вещью, которую полиция всегда оставляла в покое. Грабители, насильники и даже убийцы платили по десять пенни, но международные интриги означали политику, а полиции нравилось держаться как можно дальше от политики.

  Это была дилемма Герберта; тот, с которым он столкнулся в той или иной форме с того момента, как узнал о причастности де Вер Грина.

  С одной стороны, это явно было дело о шпионаже, даже если Герберт не знал, как именно. Поэтому разумно было бы передать его Five и покончить с этим.

  С другой стороны, было совершено убийство; и Пятеро, что бы они ни делали или не могли делать, не были бы особо озабочены привлечением убийцы к ответственности и не имели бы особой квалификации для этого.

  И это даже не говоря о личных интересах Герберта. Он устал быть сторонним наблюдателем, которого обманывают с пустыми делами. Это был его шанс сделать что-то особенное, использовать свой опыт и связи; и показать Тайсу, что его поддержка, столь же желанная, как и неожиданная, не была потеряна.

  Герберт вертел все это в голове, когда его мысли прервали голоса из соседнего дома. Между столом, где он сидел, и кабинетом де Вер Грина была лишь тонкая перегородка. И де Вер Грин рассердился; настолько сердитый, что его голос с легкостью проникает сквозь перегородку.

  "Что ты имеешь в виду, потерял его?" он говорил.

  «Он дал нам ускользнуть на кладбище, сэр», - последовал ответ от человека с устьевым акцентом, которого Герберт услышал на Египетской авеню на Хайгейтском кладбище, когда скрывался в погребальной камере.

  Герберт перестал дышать. Это де Вер Грин приказал следовать за ним.

  «И это был последний раз, когда вы его видели?» - спросил де Вер Грин.

  "Да сэр."

  Если двое других головорезов тоже были там, они не возражали. Когда дело дошло до инцидента на станции Арчвей, подумал Герберт, Боб, должно быть, решил, что благоразумие было лучшей частью доблести. Его чувство самосохранения было явно лучше, чем его способность к наблюдению.

  Это было достаточно серьезно, подумал Герберт, что головорезы пришли сюда с самого начала. Наблюдатели не действовали из Леконфилд-хауса из опасения, что они будут слишком опознаваемы для Советов. Вместо этого они обосновались в четырехэтажном георгианском доме без опознавательных знаков на Кларенс-Террас, на юго-западной стороне Риджентс-парка. Герберт знал это здание не хуже своей квартиры. В качестве старшего наблюдателя Герберт приходил в Леконфилд-хаус чаще других; Большинство Наблюдателей посещали бы Леконфилд-Хаус раз в год, если это так.

  «Так где он сейчас?» - рявкнул де Вер Грин. Здесь нет дорогих мальчиков.

  Герберт не удержался. Он встал, прошел за угол и вошел в кабинет де Вер Грина, где ненадолго развлекался, пытаясь понять, кто из четырех мужчин выглядел наиболее удивленным его внешностью.

  «Прямо здесь, - сказал Герберт.

  Спор бушевал минут пятнадцать, сначала взад-вперед, а потом в никуда.

  Де Вер Грин, разбрасывая милых мальчиков, как конфетти, заверил Герберта, что решение отправить Наблюдателей - давно изгнанных из комнаты - следовать за ним не было ничего личного. Он просто хотел знать, куда пошел Герберт и что он нашел. На самом деле, джентльмен с джентльменом, он скорее надеялся, что Герберт будет так добр, что поделится с ним такой информацией.