Папворт, конечно, все еще протестовал против своего дипломатического иммунитета; Герберт не имел права делать это, он нарушал закон, Папворт заставлял его платить за это, и так далее, и так далее.

  «Одно убийство, может быть, два. Похищение полицейского - меня. Помощь и подстрекательство к нанесению телесных повреждений: нападение Менгеле на мою мать. Когда ваше правительство узнает, что вы делаете, - сказал Герберт, - ваш дипломатический иммунитет мгновенно исчезнет. Но это будет наименьшая из ваших проблем ».

  Герберт занял комнату для допросов: голую, без окон, но и без яркого света в лицо. Он послал трех констеблей стоять на страже и приказал им вообще ничего не говорить Папворту. Он вернется, как только сможет.

  Он позвонил Гаю и поговорил с Анжелой, которая заверила его, что с Мэри и Ханной все в порядке; довольно потрясен, что неудивительно, но никакого постоянного вреда не нанесено.

  Он сказал ей, что попробует зайти позже; но казалось, что впереди у него долгий день.

  Затем он позвонил Тайсу и сообщил ему последнюю информацию.

  «Если права на экранизацию вашей жизни когда-нибудь появятся, Герберт, я буду первым в очереди», - сказал Тайс. «Вы хотите, чтобы я спустился туда? Или пойти с тобой повидать Силлито?

  «Последнее, пожалуйста. И если найдешь комиссара ...

  Герберт встретился с Тайсом и сэром Гарольдом Скоттом в Minimax, где присутствие Скотта позволило им, в свою очередь, обойти охранника, секретаря, директора отделения Six, а затем заместителя генерального директора Six, направлявшихся к сэру Перси Силлитоу.

  Герберт знал, что с Силлитоу у них было одно бесценное преимущество: сэр Перси был кадровым полицейским, а неофициальное братство Скотланд-Ярда стало глубоким.

  Силлитоэ слушал, кивнул, послушал еще немного, пока Герберт рассказывал ему, что произошло. Он ни разу не сомневался в словах Герберта.

  Когда Герберт закончил, Силлитоэ позвонил министру внутренних дел сэру Дэвиду Максвеллу Файфу, немедленно назначил встречу с ним и американским послом Уолтером Гиффордом и отвел трех полицейских в Уайтхолл, чтобы Герберт мог повторить свой рассказ.

  Герберт ожидал неприятностей. Максвелл Файф был частью традиционного правого крыла Консервативной партии; Гиффорд был личным другом Эйзенхауэра. Вряд ли это были те двое, у кого Герберт хотел бы выманивать особое обращение.

  Как бы то ни было, ему не о чем беспокоиться.

  В тот момент, когда он сказал, что Папворт убил по крайней мере одного британского гражданина, он привлек внимание Максвелла Файфа.

  Когда он указал, что Папворт предал Соединенные Штаты почти десять лет, Гиффорд также попал в эту линию.

  Вы понимаете, сказал Гиффорд, что человека, который сделал то, что сделал Папворт, можно было считать американцем только в силу его паспорта, а не нравов. Такое поведение было диаметрально противоположным тому, чего Америка хотела от своих граждан и ожидала от них. Было много миллионов хороших, солидных, честных, богобоязненных американцев, которым было бы противно то, что сделал Папворт; их не следует мазать одной и той же кистью, как одного человека в одном департаменте американского правительства.

  Герберт сказал, что не может с этим согласиться. И он имел это в виду.

  В этих обстоятельствах Максвелл Файф и Гиффорд согласились на временный отказ от дипломатической неприкосновенности Папворта до завершения расследования, что позволило Герберту продолжить свой допрос без того, чтобы Министерству внутренних дел пришлось пройти через тупик, объявив Папворта персоной нон грата, а Госдепартамент поднял семь шайб. трансатлантической вони. Как только Герберт закончит, к нам приедут следователи агентства.

  Другими словами, частное, полу-неофициальное и в высшей степени разумное решение того, что в противном случае могло бы стать сложной проблемой.

  Герберт вернулся на станцию ​​«Городок» с приказом на почтовой бумаге из министерства внутренних дел и хлопнул ее по столу перед Папвортом.

  «Я должен быть впечатлен?» - спросил Папуорт.

  "Я уполномочен рассмотреть возможность заключения какой-то сделки, если вы будете сотрудничать".

  "Это не то, что там написано".

  "Они вряд ли собираются изложить это в письменной форме, не так ли?"

  Папворт молчал.

  Возможно, сказал Герберт, он даст понять, что Папворт все это время был полностью осведомлен о настоящей личности Менгеле.

  Папворт сказал, что это неправда, и Герберт знал это.

  Да, Герберт знал; но кто бы сказал иначе? Его мать? Ханна? После того, как Папворт отошел в сторону и позволил Менгеле сделать с ними то, что он сделал? Ни за что.

  Герберт покинул Папуорт и пошел к Казанцеву.

  У Казанцева не было дипломатической защиты, но он ничего не говорил. Он сделал свою работу, ни больше, ни меньше.

  Герберт знал, что обоих мужчин будет сложно сломать, потому что шпионы всегда были. Если бы человека обучили допросу, он бы также научился сопротивляться этому.

  Герберт чувствовал, что Папворт сбросит быстрее Казанцева.

  С гражданскими лицами Герберт задавал бы вопросы, казалось бы, наугад, чтобы дезориентировать субъекта, запутать его в ожидании, что в конце концов он забудет то, что сказал.

  о том или ином, потому что он должен был что-то лгать, а ложь всегда было труднее запомнить, чем правду.