Папуорт провел рукой по волосам и надул щеки; но он не отошел от своего караульного поста у двери.

  «Он зашел слишком далеко и был слишком жадным, чтобы быть отвергнутым», - подумал Герберт.

  Папворт посмотрел на часы. «Давай, - сказал он. «У нас нет всего дня».

  Еще раз Герберт оценил свои варианты.

  Ханна была слепа и, по крайней мере временно, ошеломлена и подчинялась.

  Его матери было шестьдесят пять лет, и она была прикована к постели.

  Папворт был больше и сильнее его.

  А Менгеле был психопатом.

  Скажем так, он был в лучших ситуациях.

  «Если это ваша идея шутки, Герберт, - прошипела Мэри, - она ​​совершенно безвкусная».

  «Верно, - сказал Менгеле. «Дай мне трость, и мы с этим покончим».

  «Трость вернулась в первую палату, в которую мы пошли. Я пойду и возьму.

  Менгеле улыбнулся, как будто Герберт проникся духом игры.

  «И поднять тревогу? Вы должны считать меня очень глупым.

  Менгеле оглядел комнату и с видимым дрожанием восторга увидел в углу тележку.

  Больничная тележка, заваленная различными хирургическими принадлежностями; такие вещи, которые следовало хранить в кабинетах врачей, но которые в периоды занятости можно было оставлять в непонятных местах в странное время.

  Он подошел к нему и порылся.

  Сбоку свисал белый халат. Он надел его, щелкнув воротником, чтобы выпрямить его, ища для всего мира, как будто он был создан для него одного.

  Менгеле, Малах Хамавет, Ангел Смерти, снова принял облик блестящего врача, чтобы продолжить свою бесконечную полосу разрушения.

  Он отвернулся от троллейбуса.

  «Вы слышали об инквизиции?» он сказал. «Инквизиторы использовали допросы трех степеней. Первый класс допрашивал заключенного. Итак, я спрашиваю вас еще раз: где информация? »

  «И я повторяю вам еще раз: у меня его нет».

  Менгеле вздохнул; вздох разочарованного учителя, столкнувшегося с обычным негодяем.

  «Вторая степень, - сказал он, - показывает орудия пыток».

  Он взял хирургическую пилу, подошел к Ханне, схватил ее за запястье и приложил к нему зубчатый край пилы. Она не ответила.

  «Головоломка», - объявил Менгеле. «Как выколоть слепому глаза? Отрубив им руки вот как. Что бы ты сделал с парой обрубков, моя дорогая? Как бы вы читали? Как бы вы держали трость? Как бы вы сориентировались в комнате? " В ладони Менгеле появился скальпель, словно он был волшебником. «Или, может быть, я отрежу тебе пальцы один за другим? Десять ампутаций намного сложнее, чем две, не так ли?

  "Почему ты не слушаешь?" - сказал Герберт.

  Менгеле посмотрел на Герберта, как будто это его не могло меньше заинтересовать, и продолжил. «Возможно, применение водных пыток будет эффективным. Вы знаете, как это сделала инквизиция, мистер Смит? Они привязали заключенного вверх ногами к лестнице, заставили его рот открыть железным штырем и затолкали ему в горло полосу полотна. Затем на белье капали воду до тех пор, пока

  заключенный, отчаявшись избежать удушения, проглотил полосу. Затем мучители постепенно забирали полоску, покрытую кровью и слизью; и весь процесс начался снова. Количество воды, конечно, тщательно измерялось, иначе заключенный мог задохнуться. Восемь кварт за раз, не больше.

  Герберт видел, что это было мерзостью ради гадости, поскольку Менгеле никак не мог применить все это на практике, ни здесь, ни сейчас; и это еще больше разозлило Герберта.

  - Пойдем, - сказал Папворт, снова подталкивая Менгеле вперед.

  Герберт знал, какое лицо Менгеле покажет Америке. Он бы принял образ жизни дяди Сэма с явным рвением: каждое воскресенье ходить в церковь, время от времени приезжать на побережье в Мексику, устраивать пикники со своими коллегами из Калифорнийского технологического института.

  Герберт тоже знал, что все это подделка, потому что Менгеле ненавидел это; ненавидел беззаботное отсутствие дисциплины в процветающей демократической Америке, где все равны и все позволено; ненавидел отсутствие хребта в новой Германии; ненавидел то, как власти читают его почту, и навечно вывесил пряник американского гражданства; ненавидел то, как мир ликовал, увидев, как Третий Рейх поставлен на колени; ненавидел, ненавидел, ненавидел, потому что ненависть была единственным, что высушивало его слезы.

  Менгеле снова посмотрел на Ханну. Герберт слишком явно напрягся, потому что внезапно Папворт шагнул вперед, прочь от двери, и вывел правую руку Герберта между лопаток, разрывая осколки боли через его связки.

  Ясно, подумал Герберт, Папворт не считал Менгеле сверх чертой; или же он чувствовал себя так близко к своей добыче, что ему было все равно.

  Ханна дико огляделась по сторонам, чувствительная к атмосферным изменениям, как барометр, но говорила Мэри.

  «Это земля, - недоверчиво сказала она Менгеле, - Гете и Бетховена, Баха и Канта… и вас?»

  Менгеле полуулыбался, как будто намеренно или иначе он неправильно понял ее тон и решил принять это как комплимент, приравняв свой гений к гению этих великих людей. Затем, неторопливо в каждом шаге, он подошел к кровати Мэри и вынул из кармана большую полоску хлопка, которую скатал в клубок.

  «Третья степень - это сама пытка». Он повернулся к ней. "Открой свой рот."