– Простите, – вмешался Дунаев, – сколько времени прошло с того момента, как Санников доложил вам свою идею, а потом стал прорываться к Серебровскому?

– Не помню, – ответил Чернокозов.

– А вы вспомните, – настаивал Дунаев.

– Сейчас прикину, – задумался Чернокозов. – Ну, наверное, дней 15.

– Значит, все-таки не 2–3 дня. Еще минуточку разрешите, Анна Германовна. А эта непонятная задержка не была связана с тем, что вы дожидались очередной командировки Александра Сергеевича Кошеварова и, воспользовавшись этим моментом, хотели лично доложить интересные идеи по территории Рожков президенту? Ну и, соответственно, вам хотелось по возможности получить лавры? Мне почему-то кажется, что про Санникова вы даже и не упомянули бы.

Чернокозов расстроенно опустил глаза и выдавил из себя:

– Я не знаю, Кирилл Владимирович, чем я заслужил такие подозрения?

– Ну ладно, – опять прозвучал вкрадчивый голос Захарьиной. – Как дальше шла работа? Мы знаем о создании экспертной группы и о формальной стороне дела. Что вы можете сказать о членах экспертной группы?

– Как обычно в таких случаях, при экспертизах «РИНО» основную работу тянул Андрей Шведов. То есть, конечно, кроме экспертов участвовали многие сотрудники «РИНО», мы с Санниковым, как могли, помогали. Но Андрей делал очень многое. По существу, подбор материалов, позитивная часть экспертизы делались Шведовым под непосредственным руководством Верта. Конечно, были обсуждения, дискуссии. Но ведь понятно, чье слово было решающим. Сроки чуть было не сорвались. Из-за этой вертихвостки Тани Волковой. Вы знаете, Станиславский учил актеров, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Его слова, вообще-то, можно применить к любому виду творчества. Но Татьяна не любит геологию, она любит себя в геологии. Всячески подает себя. Выпендривается. Своими заумными выходками она тормозила работу, отвлекала и Андрея Шведова, и Диму Санникова. В общем, идея Верта сделать ее как бы ученым секретарем нашей экспертной группы оказалась непродуктивной. К сожалению, Маша Колыванова, которая обычно выполняла такого рода функции, находится в отпуске по уходу за ребенком. Ее сыну три месяца. Конечно, она время от времени прибегает на работу. Но стабильно-то она работать не может. Вот и пришлось Верту использовать эту свистушку. Но ничего, справились.

– Еще один вопрос Евгений Петрович. Вам известно, что произошло в Югре? Нас интересует тот момент, который касается якобы имевшегося у представителей компании «Беаройл» экземпляра заключения вашей экспертной группы с подписью Верта.

– Да, вчера вечером мы с Кошеваровым сидели у Серебровского. Александр Сергеевич рассказал, что компания «Беаройл» сразу пошла в такую атаку, отразить которую вице-президент «Юнгфрау» не мог. Его финансовые полномочия, определенные в доверенности, не позволяли это сделать. Сумма, предложенная «Беаройлом», была в 8 раз выше нашего дедлайна. Два разыгранных ранее участка ушли по стартовой цене, а тут предложение «Беаройла» превосходило начальную цену раз в 20. Но еще больше поразило вице-президента Кошеварова то, что на столе у представителей «Беаройла» лежал экземпляр нашего экспертного заключения. Кошеваров видел последнюю страницу с монументальной подписью Верта и специфической компоновкой последних строк заключения. Память у нашего вице-президента отличная, спутать он ничего не мог. Вообще, у него сложилось впечатление, что документ ему был продемонстрирован нарочно. Я глубоко убежден, что убийство Верта и похищение нашего заключения тесно связаны между собой.

– Правильно ли я вас понимаю, – спросила Захарьина, – что вы считаете компанию «Беаройл» как-то замешанной во всех этих трагических событиях?

– Я ничего такого не говорил, – огрызнулся Чернокозов, – я просто высказал предположение о связи двух событий. А уж кто и как виноват, это, извините, дело следствия.

– Да, конечно, – согласилась Захарьина. – Но все-таки, Евгений Петрович, у вас есть какие-либо соображения о том, кто мог похитить экспертизу?

– Да кто угодно, – взорвался Чернокозов. – Сколько раз я говорил Коле, нельзя подпускать к такой работе кого ни попадя.

– Это вы о Тане Волковой? – грустно спросила Захарьина.

– Да, о ней, но не только. Все эти любимчики профессора Верта, по-моему разумению, истинные христопродавцы.

«А ты не любил Верта, – подумала Захарьина. – Линия хорошо видна, беспорядок, случайные люди. Хорошо ты уводишь нас от картежно-долговых тем».

– Ну что ж, Евгений Петрович, спасибо. Насколько возможно, не покидайте Москву в ближайшие дни.

– Мне дать подписку о невыезде? – вскинулся Чернокозов.

– Ну что вы, – ответила Захарьина, – Матвей Борисович заверил мое руководство, что сотрудники «Юнгфрау» все как один заинтересованы в скорейшем разоблачении злодея. Или вы против?

– Ладно, – сказал Чернокозов, – буду сидеть на месте. – И пошел к двери. На душе у него было муторно.

«А эта фифа совсем не дура, – подумал Дунаев. – Как она вкрадчиво и изящно разобралась с Чернокозовым. Похоже, с ней можно будет работать».

– Федор Петрович, пригласите Санникова, – попросила Захарьина.

В кабинет Маркова вошел высокий молодой человек с удивительно располагающей внешностью. Волнистые рыжеватые волосы, высокий лоб, правильные черты лица, популярная трехдневная небритость. Внимание собеседника приковывали глубокие, красиво очерченные голубые глаза под длинными загнутыми вверх ресницами. Телосложением он был сбитый, спортивный, но уже с небольшим животиком. Мужчина был хорошо одет – идеально выглаженная рубашка, дорогой костюм, брендовые часы. Его спокойное, но грустное и подвижное лицо выражало внимание и готовность помочь.

– Дмитрий Александрович, – внушительно и строго сказала Захарьина (от ее вкрадчивости во время первых разговоров не осталось и следа), – у нас появилась достоверная информация о том, что вчера около полудня вы были в кабинете покойного Николая Константиновича. При предварительном опросе вы утверждали обратное. Говорили, что вчера не виделись и контактов не было.

Дмитрий погрузился в глубокую прострацию. Захарьина подошла к сидящему Санникову и нависла над ним хрупким телом.

– Поймите, вы видели убитого профессора меньше, чем за час до момента убийства. Экспертизы будут только завтра утром. Но наш судмедэксперт ошибиться сильно не мог. В общем-то, пока что судебные медики работают на вас. Но все может измениться.

– Значит, я главный подозреваемый? – промямлил Санников.

– По факту да, – жестко ответила Захарьина.

И тут случилось непредвиденное. Дима Санников упал на край приставного стола и затрясся в душивших его рыданиях. Из закрытых глаз молодого дарования лились крупные слезы. Парень совершенно потерял самообладание.

– Что с вами, успокойтесь?! – попробовал урезонить Санникова Измайлов. – Вчера вы держались молодцом, а что сегодня? – Богатырю майору было как-то неловко успокаивать рыдающего ученого.

– Вы не представляете, какая это мука, когда тебя подозревают в убийстве учителя. До сих пор не верю, что все это происходит наяву. Я устал, я больше не могу жить со всем этим.

Дунаев дал Дмитрию Александровичу воды, но его одернул резкий голос Захарьиной.

– От чего это вы устали, господин Санников? Что произошло такого, что вызвало вот эту вот истерику?

– Вы правы, – Дмитрий взял себя в руки – Вчера часов в 12 я зашел в кабинет Верта. Между нами произошла ужасная сцена. Дело в том, что моей Маше прохода не дают мужики. Она – хорошая девочка. Но любит ухаживания. Маша мне говорила, что этим грешит и Верт. Я, конечно, делал вид, что не обращаю на это внимания, хотя ревность постоянно меня мучила. Я отдал бы все на свете, только чтобы вчерашнего разговора не было на самом деле. Я задавал Верту такие вопросы, что теперь мне хочется вырвать свой язык, которым эти вопросы были произнесены. Он обматерил меня. Сказал, чтобы я убирался, но в последний момент сказал, чтобы я обязательно участвовал в ужине с Серебровским. Ну, я и убежал. Слышал, как он запер за мной дверь.