Но у смерти тоже есть разные стороны, так ведь?

Пару лет назад я была в Питере и в рамках проекта «Открытая библиотека» участвовала в Эрмитаже в публичной беседе на тему смерти с Александром Сокуровым. Я тогда думала: вот сейчас «всех вылечу», всем объясню про радость и торжество… А Александр Николаевич в первые минуты стал говорить о том, как ужасна смерть. Приводил в пример войну: шел человек и подорвался на мине. Только что был живой, здоровый, красивый, и нет его, как не было. Никакого торжества, никакой радости. Сейчас я понимаю, что у Сокурова было знание, которого не было у меня. Переворот в моем сознании произошел после Беслана и Карабаха. Смерть – это всегда трагедия. Она разлучает, а разлучаться тяжело. Однако и разлучаться можно по-разному. Как раньше люди эмигрировали? Все знали – расстаемся навсегда. А сейчас эмиграция другая – не конец света, увидимся. Вот здесь примерно то же самое.

Ты уверена, что увидимся?

Я знаю, что меня там ждут, и, конечно, хочу встретиться с родными. С мамой столько непроговоренного, и в снах не успеваю проговорить. У меня никогда не было сомнений в том, что существует жизнь после смерти. Мы увидимся, и речь не о том, чтобы верить или не верить в это. Мне даже кажется смешным и нелепым, когда говорят «верю в Бога». Почему «верю»? По мне, так в слове «верю» есть элемент некоторого сомнения.

Быть с Богом – это настолько же естественно, как жить и умирать?

Нет, жить и умирать для человека, к сожалению, значительно естественнее, чем быть с Богом. Это больше, чем просто понимать, что человек, умирая, не исчезает совсем.

Быть с Богом – это про доверие. И про понимание того, что ты, во-первых, не всемогущ, во-вторых, не самостоятелен: есть еще Кто-то. И Он, возможно, лучше знает. Вообще-то иногда есть смысл расслабиться и положиться на Него. Лично мне бывает трудно, я упертая и не очень умею расслабляться и доверяться. Каждый раз в сложной жизненной ситуации меня приходится уговаривать: «Стоп! Сейчас не ты рулишь!»

А как ты себе представляешь, что будет, когда придет твое время переходить туда? Лично для тебя, как для христианки, что важно?

Мне будет тяжело, и, думаю, я буду чувствовать себя несчастной. Говорят, бывает женщина-мама, женщина-жена. А я женщина-работа. Я живу с постоянным чувством вины перед детьми и мужем и все время ищу себе оправдания, думаю, что «это временно», «это у меня такой период». И потом, я, как многие сильные личности с лидерскими задатками, категорически не способна принять свою болезнь и слабость. Я болела и знаю, насколько становлюсь невыносима, когда не могу все делать сама. В таком состоянии не получается быть смиренной, улыбаться и дарить тепло тем, кто рядом. Наверное, все вздохнут с большим облегчением, когда это испытание закончится.

Ты сказала в одном из интервью, что не думаешь, что встретишься с Богом. И добавила: «Мне бы пониже…» Почему ты считаешь, что тебя не возьмут в самое «высокое высоко»? Мне кажется, встреча с Ним – самое главное. Конечно, и со всеми близкими тоже, но это – важнее.

Есть такой анекдот про пьяницу, который пришел в церковь просить у Бога на выпивку. Он молится: «Господи, пожалуйста, ну не могу просто, пошли мне или денег, или бутылку, или чтобы в гости пригласили, а то сил нет!» В это время заходит новый русский, слышит эту молитву, достает деньги и говорит: «Поди купи себе выпить и не отвлекай Бога такими мелочами!» Так вот: мне кажется, у Него есть дела посерьезнее, чем я. (Смеется.)

Разве ты не хочешь с Ним Самим встретиться?

Нет, мне страшно!

Тебе страшно?!

Ну, каждый за собой что-то знает… Мне, наверное, нужно раз восемь умереть, чтобы до Бога добраться. Увидеть бы родителей, и то спасибо.

Она просто русская красавица. Взрослые гватемальцы рядом с врачом-инфекционистом, соосновательницей проекта Health&Help Викторией Валиковой кажутся подростками. В далеко не самую благополучную страну Центральной Америки ее привела… страсть. Страсть к собственной профессии. Откуда же было ей знать, что в джунглях она обретет Бога, в католической стране – станет православной. И мужа, православного американца (!), кстати, тоже найдет здесь.

Я почему-то думала, что увижу очень загорелую девушку, с выгоревшими волосами…

…в купальнике? (Смеется.)

Ну, может, в каком-нибудь худи или в олимпийке с надписью «Врачи без границ». И вдруг такое строгое длинное платье! Возникает ощущение, что ты сейчас подойдешь к роялю и сыграешь полонез.

Я могу, в принципе.

Это твои «городские латы»? Или ты просто сегодня так нарядно оделась?

Я прилетела без багажа. И ребята, с которыми я живу здесь, в Москве, поделились своим гардеробом. Когда они узнали, что разговор будет про веру и религию, то подумали, что, наверное, подойдет классическое платье.

Оно очень красивое. Для тебя это играет роль?

Мне достаточно безразлично – все это поверхностное!

Тут есть скрытая проблема: когда люди слышат про веру и религию, они сразу представляют себе тургеневскую девушку в юбке в пол.

Я часто слышала о том, что в церковь не пускают в короткой юбке или с татуировками. Думаю, надо быть проще: если человек захотел прийти в храм, то неправильно было бы ему препятствовать и навязывать какую-то определенную одежду.

А ты ходишь в церковь?

Хожу.

В Гватемале?

В стране всего один православный храм, точнее, монастырь, и он находится в столице. Это в семи часах езды на автобусе от места, где мы находимся. Ехать надо, кажется, с шестью пересадками. И поэтому мы посещаем службы лишь тогда, когда по какому-то поводу бываем в Гватемала-сити[2].

А там есть какой-то особый дресс-код?

Это женский монастырь, и монахини достаточно строгие. Но они нас знают и хорошо к нам относятся. И потом, я не особенно люблю носить мини-юбки, поэтому мне нетрудно соответствовать их требованиям.

Ты прилетела в Москву с тремя килограммами ручной клади…

Да у меня вообще мало имущества. Пожалуй, килограммов десять. И выбрать из них три килограмма не сложно.

Вот это самое интересное: как ты определяешь, что в твоей жизни важно? Что тебе необходимо, а без чего можно обойтись?

Мне кажется, что материальное в целом не особо важно. Это касается и еды. Мы с волонтерами, которые приезжают к нам в Гватемалу на проект, редко едим мясо. И не потому, что мы все вегетарианцы, или любим животных, или спасаем таким образом мир. Мясо стоит дорого, а наша работа финансируется за счет частных пожертвований. Мне лично совесть не позволяет купить, скажем, килограмм мяса, зная, что этой суммы хватило бы на лечение двоих детей. Получается, что мы постоянно постимся, но не по своей воле. И я заметила, что людей это нисколько не делает несчастными, не расстраивает. Наверное, с другими вещами происходит абсолютно так же: чем больше у тебя выбор, тем сложнее жизнь. И в этой сложной жизни не хватает времени, чтобы думать и оценивать – хороший ты человек или не очень и какие люди-то рядом – хорошие или так себе.

Назови три вещи (или, может быть, несколько вещей), без которых ты все-таки не можешь обойтись?

Я недавно обнаружила, что мне очень нравится иметь в своем чемодане тапочки для душа. Меня недавно укусил скорпион, и я подумала, что неплохо всегда иметь под рукой такую обувь. Кроме того, хорошо, когда с собой компьютер для работы.