<p>
Поэтому в реальности, в реальном полете на “Восходе” все оказалось совершенно иначе. Не так, как нас учили.</p>
<p>
Можешь себе представить, что это значит, открыть люк и выглянуть в бездну? В настоящую бездну. У которой действительно нет дна…</p>
<p>
А теперь представь, что ты вылез в эту бездну и тебя связывает с кораблем только змеящееся тело фала…</p>
<p>
Многие думали, что там, на пороге космоса, я могу просто свихнуться… Или струсить… Но я не свихнулся и не струсил. Перед выходом я просто запретил себе думать о бездне. Есть я, корабль, Земля и больше ничего нет. И это все. Психологический барьер оказалось преодолеть очень просто. </p>
<p>
А вот с техникой наладить хорошие “отношения” оказалось намного труднее. Не поверишь, Олег, но главным моим врагом в том выходе стал мой скафандр.</p>
<p>
Да, на Земле мы моделировали перепады давления в барокамере. Но когда я пролез сквозь люк шлюзовой камеры и вышел в открытый космос, все получилось совсем по-другому. Давление в моем скафандре было около пятисот миллиметров ртутного столба. Ну, а снаружи – практически ноль. Такие условия, такой перепад давления в барокамере на Земле смоделировать было невозможно. </p>
<p>
В условиях космического вакуума мой скафандр начал раздуваться под действием внутреннего давления. Да, на скафандре были и ребра жесткости, и скроен был он из плотной ткани. Но перепад давления оказался настолько большим, что его не выдержали ни ребра жесткости, ни плотная ткань. Конструкторы, конечно, предполагали, что в вакууме скафандр раздуется, но никто и не думал, что он раздуется так сильно. </p>
<p>
Еще находясь внутри шлюза, перед выходом, я постарался затянуть до предела все ремни на моем скафандре. Но это не помогло - в вакууме моя защитная оболочка так раздулась, что руки можно было свободно вытащить из перчаток…</p>
<p>
Двенадцать минут я плавал вокруг корабля, удалялся и приближался к люку, а вот когда с Земли пришла команда возвращаться в корабль, начались проблемы…</p>
<p>
В таком раздутом скафандре я никак не мог втиснуться в люк шлюза. Ситуация была критической. И с Землей не посоветуешься, что делать. Пока я доложил бы, что у меня случилось, пока они стали бы думать, что следует сделать, пока бы приняли решение… У меня не было никакой гарантии, что скафандр попросту не лопнет. Кажется, только Пашка Белянин понял, что со мной происходит. Но чем он мог мне помочь? Он – в корабле, а я – в космосе, за шлюзом…</p>
<p>
Я совершенно четко осознал, что сейчас моя жизнь зависит только от моих действий. Смогу войти в шлюз – буду жить. А если не смогу, то… Сам понимаешь… </p>
<p>
Я плюнул на все инструкции и на все, чему меня учили. Я плюнул на все советы и сомнения Земли. Просто взял и переключился на другой режим работы скафандра. Просто взял и снизил давление до трети от атмосферного. </p>
<p>
Просто… Все просто… Вот только если бы к этому времени у меня не вымылся азот из крови, то азот бы просто закипел. Ну, и все… Я бы умер… Прямо там, в космосе.</p>
<p>
У меня для принятия решения было всего несколько минут. Этого мне хватило, чтобы прикинуть: я уже почти час нахожусь в атмосфере из чистого кислорода. Поэтому кипения азота, вроде бы, быть не должно. Его и не было.</p>
<p>
Только после этого скафандр чуть-чуть сдулся и я смог протиснуться в шлюз. Полез головой вперед, а нужно было лезть ногами. Закрыл внешний люк шлюза и начал разворачиваться – в корабль входить все равно нужно ногами. Внутри “Восхода” уже не развернешься… Ведь крышка люка корабля открывалась внутрь и съедала почти треть внутреннего объема корабля. </p>
<p>
Как я развернулся в этом узком цилиндрике шлюза, до сих пор не пойму. Пот заливает глаза, пульс под 190 ударов в минуту… Но я все таки развернулся и ногами вперед вошел в корабль. Руки трясутся, в глазах туман… Я снова плюнул на инструкции. Не проверил герметичность и не закрыл за собой внутренний люк в корабль. А взял и просто открыл гермошлем скафандра. Хочу вытереть перчаткой глаза, но вытереть не удается: такое ощущение, что мне на голову льют воду… </p>
<p>
</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
- После посадки “Союза–4” нас с Василием Лазориным посадили в самолет и повезли в Москву. Все волновались: как мы перенесем возвращение к условиям земной гравитации. Ведь наш полет длился рекордное время - восемнадцать суток… И вот, представь себе, Алексей, состояние всего нашего руководства, когда с борта летящего в Москву самолета они получают сообщение с просьбой немедленно подать в аэропорт машину “Скорой помощи”… А тут еще сработала наша известная система “испорченного телефона”. “Космонавтам стало плохо”… “Космонавты потеряли сознание”… “Космонавты при смерти”… И какой-то доброжелатель звонит в ЦК КПСС. Так, мол, и так, ситуацию скрывают от руководства партии… Грандиозный переполох! В аэропорт по команде сверху срочно рванули едва ли не все наши медицинские светила. Самолет приземляется, мы с Лазориным выходим самостоятельно, хотя и чуть покачиваясь.</p>
<p>
- А где же пациент? – собравшиеся в аэропорту медики задают нам вопрос едва ли не хором.</p>
<p>
- В пассажирском салоне, - Вася Лазорин кивает в сторону самолета. – Один из инженеров вчера перепил, а сегодня во время полета ему стало плохо… </p>
<p>
</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
- А вот у меня был смешной случай во время курса общекосмической подготовки… Нас, первый отряд космонавтов, тогда медики прогоняли через сурдокамеру. Сажали каждого на пятнадцать суток и изучали, как на нас скажутся полная тишина и одиночество. Ну, и вот отсидел я свои пятнадцать суток, прошел двухдневную реабилитацию и медицинское обследование и решил прогуляться по Москве. Усы и бородку, которые выросли во время отсидки в сурдокамере, я сбривать не стал. Сел в метро и поехал. А напротив меня сидит бабулька с авоськами и очень подозрительно меня рассматривает. Вид у меня, конечно, с моей легкой небритостью был колоритный, это надо признать… И тут на станции “Маяковская” в вагон заходит Жорка Шонов. Увидел меня, обрадовался, заулыбался:</p>
