<p>
Вот и все, дорогой товарищ Леонтьев. Теперь или посадка на Луну, или аварийное возвращение на орбиту после включения двигателей самого “Лунника”. Третьего, как говорится, не дано.</p>
<p>
Впрочем, почему не дано? Ведь существуют два варианта посадки: удачный, то есть штатный, и… Н-да… Тогда на лунной поверхности появится еще один кратер. Которому впоследствии будет присвоено имя Алексея Леонтьева, как нетрудно догадаться.</p>
<p>
…Что-то темное наползает на сердце из мрачной бездны. Хохочущий гестаповец целится в мальчишку из пистолета….</p>
<p>
Вдох. Выдох. Спокойно!</p>
<p>
А откуда это мысли у меня такие мрачные? Сдрейфил я, что ли? Да нет, вроде бы… Пока все идет нормально. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…</p>
<p>
Тихонечко начинаю насвистывать “Из-за острова на стрежень, на простор речной волны”… “Нервная энергия всегда должна находить выход”, - учил нас инструктор по парашютным прыжкам Николай Константинович Никитский. Мы, первый отряд советских космонавтов, молодые и еще “необстрелянные” космосом, взлетали на учебном самолете в солнечное апрельское небо над парашютной базой где-то под Энгельсом, весело хохотали, горланили песни, подначивали друг друга – и прыгали, прыгали, прыгали. С разных высот, на любую местность, днем и ночью. Кстати, именно тогда Юрка Гагаров дал мне приклеившееся уже, наверное, на всю жизнь прозвище “Блондин”. За мои светло-рыжеватые волосы, которых с годами на голове остается все меньше и меньше…</p>
<p>
- “Флаг”, приготовиться к разделению, - в голосе Шаталина прорезаются тревожные нотки. – Десять секунд до отделения ракетного блока “Д”.</p>
<p>
- Понял, “Заря”, - отвечаю. – Будем отрезать хвост!</p>
<p>
В наушниках слышу легкий Володькин смешок. Еще одна шутка принята.</p>
<p>
Странное у меня сейчас состояние. Тревожно-веселое. Случиться может все, что угодно. Повлиять на что-либо я практически не в силах. Поэтому остается только один способ контролировать ситуацию – шутить. Шутить так, чтобы зубы не стучали.</p>
<p>
Снова резкий толчок снизу. Намного сильнее прежнего, даже язык прикусил. Сердце ласточкой ныряет в невидимую бездну. </p>
<p>
- Есть разделение, - говорит Шаталин спустя несколько томительно долгих секунд после толчка. – Включение двигателей лунного корабля!</p>
<p>
Череда тревожных мгновений. Могут ли секунды ползти медленно, как улитки? Оказывается, могут. </p>
<p>
Поглядываю в иллюминатор. Кратеры за окошком ускорили бег. </p>
<p>
Новый толчок снизу, но уже не такой резкий, как первые два. Можно сказать, даже нежный. Лунный корабль начинает дрожать. И мгновение спустя я уже слышу приглушенное взревывание ракетного мотора. Это двигатель “Лунника” включился по сигналу бортового посадочного радиолокатора “Планета”. </p>
<p>
Звук работы двигателя становится чуть тише и размереннее. Он доносится не снаружи – там, за бортом, по-прежнему почти вакуум, какой там может быть звук? Звуковые колебания передаются снизу по конструкции моего кораблика. Такое впечатление, что все вокруг вдруг стало ворчать. Но не зло, а почти по-дружески, как ворчит на поздно вернувшегося и подвыпившего хозяина любящий и верный дворовой пес.</p>
<p>
Сначала тяга посадочного двигателя идет почти на режиме максимума. Кораблик прекращает движение к Луне, слегка заваливается на бок и даже поднимается на несколько десятков метров вверх. На мгновение мелькает перед глазами неровная полоса лунного горизонта. Как серый оскал огромного дракона. Потом тяга двигателя падает до шестидесяти процентов от номинальной. “Лунник” выравнивается и снова начинает приближаться к Луне. Если смотреть со стороны, то мой кораблик только что выполнил что-то, отдаленно похожее на известную фигуру авиационного пилотажа – “петлю Нестерова”. Это предусмотренная программой полета операция. Теперь с уверенностью можно сказать, что ракетный блок “Д” отстал от корабля окончательно и сейчас летит к Луне по баллистической траектории. Наша ящерка сбросила хвост и теперь уже не получит этим огрызком из прошлого по затылку в самый неподходящий момент. Казалось бы мелочь, а все-таки приятно. </p>
<p>
- “Флаг–один”, высота две тысячи метров, - информирует Земля. – Переходим на ручное управление.</p>
<p>
Я несколько раз щелкаю тумблерами на пульте, нажимаю добрый десяток кнопок, и аккуратно берусь пальцами правой руки за рукоять управления. И только проделав все эти операции, сообщаю:</p>
<p>
- Перешел на ручной режим. Как поняли, “Заря”?</p>
<p>
- Принято, “Флаг–один”, - отзывается Шаталин. – Идешь на ручняке!</p>
<p>
Правильно, Вовик, правильно. Идем на ручняке. Идем не потому, что сдохли основные тормоза или автоматика, а потому, что так написано в программе полета. Наши инженеры посчитали, что космонавт – Леонтьев, Шаталин или Валерка Быков, персоналии не имеют значения, - с посадкой справится все-таки лучше, чем самый умный-разумный робот-автомат. Человек - венец творения, и его сама “должность во Вселенной” обязывает быть умнее киберов.</p>
<p>
Но ручное управление кораблем – все-таки иллюзия. Сейчас “Лунник” летит на высоте чуть более полутора километров, и его по-прежнему ведет автоматика. Потому, что вера наших инженеров в способности человека-космонавта – это хорошо. Но вот в высоких инстанциях есть мнение, что автоматика все-таки надежнее. “Не надо возражать, товарищи конструкторы, у нас большой опыт партийной и хозяйственной работы. И с человеческим материалом в отдельности, и с трудовыми массами в целом. Поэтому пусть космонавта подстраховывает работающая автоматика!”. </p>
<p>
И автоматика “Лунника” подстраховывает, выдает команды, ободряюще подмигивает лампочками световой сигнализации. Но теперь, после перехода “на ручняк”, у меня есть возможность в любой момент вмешаться в безупречную работу “космического робота” и перехватить управление “Лунником”. После этого в моем распоряжении будет примерно минута времени, чтобы с помощью ручного управления двигателями ориентации и регулирования тяги основного двигателя выполнить зависание корабля, его маневр над лунной поверхностью, окончательно выбрать посадочную площадку и прилуниться. Всего ничего…</p>
