- Ваш отец – не городской сумасшедший, Игнатий Константинович, - покачал головой Волянецкий. – В этом году он издаст книгу, которая навсегда впишет его имя в мировую историю, как основателя нового направления в науке и технике. Космонавтика – так лет через тридцать-сорок назовут то, что сейчас именуется междупланетными сообщениями.</p>
<p>
- Жюль Верн, “Из пушки на Луну”. Я читал.</p>
<p>
- Не из пушки, - возразил Чеслав Сэмюэль. – Книга вашего батюшки будет называться “Исследование мировых пространств реактивными приборами”. Реактивные приборы – это ракеты. Ракеты, похожие на те, которые сейчас используют для фейерверков и шутовства, и совсем иные, другой конструкции, на жидких топливах. </p>
<p>
Гость сделал паузу, продолжил:</p>
<p>
- Хорошо было, если бы вы пошли по стопам Константина Эдуардовича. Его идеи – ваша реализация. В будущем такая цепь развития событий должна придать вашему миру особый колорит и содержание.</p>
<p>
- В будущем… - задумчиво произнес Игнатий. Он уже успокоился, хотя в то, что сейчас говорил пришелец, верилось с трудом. – А вы, значит, знаете, каким будет будущее? Ну, да, конечно, вы же сами его строите… Погодите, но если вы строите множество миров из одного исходного ствола, то, наверное, можете перемещаться и во времени? Можете попадать в прошлое и менять его… И значит, вы можете…</p>
<p>
Он запнулся, уставился на Волянецкого округлившимися глазами.</p>
<p>
- Не могу, - сказал Чеслав Сэмюэль бесцветным голосом. – Я не могу отправиться в прошлое в этой временной ветви и остановить бомбиста Василия Кириллова, который покушался на жизнь губернатора. И не могу уберечь вашу невесту Екатерину Сергеевну от взрывной волны и разящих осколков… Точнее так: я могу переместиться во времени и проделать все это, но это будет уже другая ветвь пространственного “дерева”. А ваше настоящее останется прежним.</p>
<p>
- Значит, помочь мне никто не в силах, - сухо констатировал Игнатий. – Ни вы, миростроитель, ни сам Господь… Вот поэтому мне нечего делать на этой ветке вашего дерева. Пусть у батюшки будут другие продолжатели его славных дел.</p>
<p>
- Вы говорите так потому, что живете своим горем, - сказал Волянецкий. – Наверно, это действительно выглядит мужественно и красиво: умереть ради любви. </p>
<p>
- Вы иронизируете! – Игнатий возмущенно выдохнул. – Не смейте!</p>
<p>
- Нисколько не иронизирую, - Чеслав Сэмюэль чуть подался вперед, заглядывая собеседнику в глаза. – Но умереть из-за любви – это очень уж просто. Собрался с духом, приставил дуло к виску, дернул пальцем спусковую скобу – и все. Решил все проблемы одним махом. А воссоединишься ли с любимой в иных мирах – это уж Бог весть… Игнатий Константинович, а если все-таки попытаться иначе: жить ради любви? </p>
<p>
Он помолчал, разглядывая лицо собеседника, потом продолжил:</p>
<p>
- Что, если попробовать жить так, чтобы каждый свой шаг, любое дело, все свершения посвящать любви – вашей Екатерине Сергеевне?</p>
<p>
- Звучит патетично. “Жить во имя любви”… Красивая фраза, - Циолковский криво усмехнулся. В глазах защипало. – Вы всех своих марионеток на ветвях времени вот так наставляете, да? </p>
<p>
Тень обиды скользнула по лицу Волянецкого.</p>
<p>
- Не всех, - произнес он, поджав губы. – Обычно все много проще: мы во сне ретранслируем в человеческую психику все то, что хотим донести до конкретного субъекта, который нас интересует. Обычно эти трансляции – простая калька событий из ранее построенных миров. Разумеется, с некоторыми корректировками по содержанию, – чтобы внушение подействовало именно так, а не иначе.</p>
<p>
- Ловко! Вы двигаете нас, живущих на ветвях времени, как шахматные фигуры! Как оловянных солдатиков, расставленных на столе!</p>
<p>
- Не совсем так, - Волянецкий по-прежнему пытливо смотрел в лицо собеседника, чуть наклонив голову влево и прищурив глаза. – За субъектом внушения все равно остается свобода выбора. Наши “ночные картинки” - всего лишь рекомендация, яркое описание одного из возможных способов действий. А далее человек волен выбирать свой жизненный путь сам.</p>
<p>
- Значит, все-таки выбор есть, - Игнатий чуть смягчился, опустил голову.</p>
<p>
- Кроме того, такие внушения применяются чрезвычайно редко, только в кризисных жизненных ситуациях, - продолжил Чеслав Сэмюэль. – Мы ценим право человека быть самим собой.</p>
<p>
- Но ко мне вы решили явиться лично, - Циолковский снова поднял взгляд на гостя. – Почему?</p>
<p>
- Потому что однажды, много лет назад, со мной случилась похожая история, - тихо сказал Волянецкий и грустно улыбнулся. – И я едва не наделал глупостей…</p>
<p>
Некоторое время они сидели молча.</p>
<p>
- Извините, - сказал Игнатий. – Я, кажется, был излишне дерзок.</p>
<p>
- Да нет, ничего, - Волянецкий пожал плечами.</p>
<p>
- Жить ради любви, - произнес Игнатий почти шепотом. – Ради памяти Катеньки…</p>
<p>
Он уставился отсутствующим взглядом куда-то в пространство над головой гостя.</p>
<p>
- Вот так обстоят дела, Игнатий Константинович, - Чеслав Сэмюэль пружинисто встал со стула и шагнул к окну. Выглянул наружу и констатировал:</p>
<p>
- Уже почти расцвело. Мне пора уходить.</p>
<p>
Циолковский вскинулся, поднялся с табурета:</p>
<p>
