- Завтра в десять утра вас устроит? – вопросительно пророкотал академик.
- Устроит, Василий Павлович, - с радостью согласился я. – Куда мне подойти?
- Приезжайте к нам на завод в Подлипки. Дорогу знаете?
- Знаю, Василий Павлович!
- Вот и замечательно, пропуск на ваше имя будет заказан, - он чуть помедлил и продолжил:
- И вот что, товарищ Луганцев… У нас здесь предстартовая запарка. Это значит, что без помех побеседовать в кабинете нам вряд ли позволят. Как вы посмотрите, если мы прогуляемся по территории предприятия и на ходу поговорим обо всех вопросах, которые вас интересуют?
- Отлично, Василий Павлович!
- Тогда давайте ровно в десять встретимся в моей приемной в административном корпусе. Дорогу вам покажут на проходной.
- Инга, - трубка легла на телефонный рычаг, - я у тебя в долгу. Поцелуйчик хочешь?
- Мелковато мыслите, спецкор Луганцев, - Инга весело фыркнула. – Маловато будет!
- Пять поцелуев! – я резко взвинтил предложение.
- …И совместный культпоход в театр в субботу, - хитро улыбнувшись, закончила Инга.
…На следующий день ровно в десять утра я уже маячил в приемной у Михеева. На удивление, оказался единственным посетителем.
“Непробиваемая” секретарь была дамой в возрасте около сорока. Строгий серый деловой костюм, волосы безупречной “шишечкой” сколоты на затылке, взгляд сосредоточенный. Типичная зубастенькая канцелярская крыска.
Чуть в стороне от письменного стола секретаря, на стене висел большой портрет Юрия Гагарова. Космонавт, одетый в оранжевый скафандр и белый гермошлем с алой надписью “СССР”, улыбался с холста знаменитой, “гагаровской” улыбкой. В правом углу картины шла размашистая подпись Юрия Алексеевича. Четко читалось “Гагар”, а дальше буквы превращались в волнистую линию. Странная подпись. Кажется, обычно Гагаров расписывается иначе.
С детства терпеть не могу никаких тайн. Если есть тайна – я должен ее обязательно раскрыть. За странной подписью Гагарова на портрете была какая-то тайна. Мелкая, малюсенькая, микроскопическая, но она впилась в мое сознание с той же бесцеремонностью, с которой мелкий гвоздик из подошвы ботинка впивается в пятку: вроде бы и не больно, но все время ощущаешь неудобство при ходьбе.
Василий Павлович не заставил себя долго ждать, и уже через пять минут мы отправились в прогулку по территории предприятия.
- Особо вдаваться в конструктивные особенности лунной ракеты-носителя я не буду, - начал Михеев. - Те читатели вашей газеты, которые захотят более подробно узнать об этом, пусть полистают популярные научные и технические журналы. “Наука и жизнь”, “Земля и Вселенная”, “Техника – молодежи”… В октябрьских номерах будет сразу несколько больших публикаций. Ну, а в общих чертах, – пожалуйста.
Академик был одет в темно-синий плащ, на голове модная светло-коричневая шляпа. Рослый, широкоплечий, осанистый.
- Хорошо, Василий Павлович, - я достал из сумки ручку и блокнот, чтобы по ходу беседы делать заметки для будущей статьи. На ходу скорописью писать не будешь, так что придется больше запоминать услышанное, а уже потом кропать черновик интервью. Так сказать, “по мотивам”. – Для начала немного расскажите о себе…
- О себе, - его губы растянулись в иронической улыбке. – Да вы знаете, мне особо и рассказывать-то нечего… Прямая дорожка со школьной скамьи в космонавтику…
- И все-таки, Василий Павлович, - с мягкой настойчивостью попросил я. – Расскажите вкратце о вашем пути в ракетную технику.
Молчание, конечно, - золото, но журналисту гонорар на нем не заработать.
Михеев вздохнул, помолчал, собираясь с мыслями, и приступил к рассказу:
- Родился в революционном семнадцатом году. После окончания школы поступил на работу слесарем в Центральный аэрогидродинамический институт. Потом учился в Московском авиационном… Институт закончил в год начала Великой Отечественной войны. На фронт не был призван из-за болезни… Работал в конструкторском бюро у Болховитинина, разрабатывал ракетный истребитель. Ну, а с сорок пятого года работаю вместе с Сергеем Павловичем Королевиным. Сначала был его заместителем, а с шестьдесят второго – Главный конструктор нашего КБ. Вот, собственно, и все…
Он замолчал и вопросительно покосился на меня:
- Маловато?
- Не густо, - со вздохом согласился я. – Может, о чем-то расскажите подробнее?
- Даже не знаю, что вам еще сказать, - Михеев растерянно пожал плечами. – Э… Ну, вот еще пометьте: в шестьдесят шестом году стал академиком. Лауреат Ленинской премии… Мартын Андреевич, давайте перейдем лучше к ракетным делам.
- Хорошо, - я пролистал блокнот – на отдельных страничках мной загодя были написаны вопросы, - Василий Павлович, когда родилась идея создания лунной ракеты?
Он задумывается всего на секунду:
- Разработку ракеты для пилотируемых межпланетных полетов мы начали еще в конце пятидесятых. То есть почти десять лет назад. Тогда рассматривались разные экзотические проекты…
Михеев постепенно втянулся в рассказ. Рассказывал увлеченно, словно еще раз переживая события минувших лет. Я узнал о том, что “Ленин” - самая высокая из существующих советских ракет-носителей – сто пять метров, почти как телебашня. Узнал, что первые три ступени ракеты расположены последовательно, друг над другом и имеют конусообразную форму. Что на них установлены связки мощных жидкостных ракетных двигателей. На первой ступени “Ленина” - двенадцать двигателей конструкции Валентина Петровича Глуховцева, работающих на керосине и кислороде, - восемь по периметру ракеты и четыре – вокруг центра под днищем топливного бака. Вторая ступень оснащена восемью небольшими двигателями конструктора Николая Дмитриевича Кузнецовского, которые тоже кислородно-керосиновые. А вот на третьей ступени лунного носителя стоит всего один двигатель, но работает он на кислороде и водороде.
Порыв осеннего ветра раз за разом бросал в лицо опавшую листву. Но Михеев, увлекшись, казалось, даже не замечал этого. Лишь единожды поправил едва не слетевшую шляпу и продолжил рассказ. В этом было что-то символическое – мы шагали против ветра, а главный конструктор советской лунной ракеты рассказывал о трудностях, которые вставали на пути разработчиков и конструкторов космической техники, о том, как искали и находили выход из самых, казалось бы, безвыходных положений, решали самые неразрешимые проектные задачи.
“Хорошо, хоть дождя сегодня нет, - подумал я. – Как там у моего любимого Гумилева?
Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь…”
- Василий Павлович! – от заводских цехов к нам торопился, почти бежал невысокого роста толстячок в распахнутой короткой куртке.
- Что случилось, Андрей Ильич? – Михеев остановился.
- Телеграмма от смежников! – лицо толстяка порозовело от быстрой ходьбы и волнения. – Харьковчане не могут нам отгрузить запасной комплект РП-316-бис!
- Они что там, в хозяйстве Рязанцева белены объелись? – недовольно взрыкнул Михеев. – В чем причина?
- Говорят, что не готова техническая документация, - собеседник академика выудил из кармана носовой платок и принялся вытирать выступивший на лице пот. – Я трижды им сегодня звонил – они ни в какую!
- Хороший сюрприз за две недели до старта, - Михеев едва не заскрипел зубами от раздражения. – Вот что, Андрей Ильич… Ну-ка, загляни ко мне в кабинет часика через полтора. Боюсь, что без тяжелой артиллерии нам с Харьковом не справиться. Придется снова звонить Королевину…
- Понял, Василий Павлович! – толстяк закивал и удалился в сторону заводских цехов.
