С утра помогает отделу маркетинга, все вместе выдумывают логотип. Начальник нервничает, торопится – столько дел, а тут вы ещё. Ругается, и со словами «у меня сейчас времени нет на вас» бежит к секретарю: «Не “уважаемый”, а “многоуважаемый”, шапку письма передвиньте вправо, пространства между строками побольше».

Спешит в отдел продаж. По пути показывает, как вымыть пол, уборщица же не в курсе!

Помогает грузчикам, потому что не так надо, а вот так. Принимает канцтовары, пересчитывает, сверяет. Постоянно отвечает на звонки, объясняет: как доехать, доставить, встретить. К вечеру измотанный и злой орёт, что может справиться один, зачем вы тут все нужны.

Как же он прав!

Начальник заслужил своё право оказаться в Красной книге. Его надо беречь. Он всегда на передовой, он один понимает, куда идти, и ведёт за собой команду верных заместителей, не зная ни усталости, ни страха.

* * *

Мятежная душа Ивана Ивановича Чарки тоже не знала ни усталости, ни страха. Он мог бы стать талантливым руководителем, политическим деятелем или вождём целой нации, но свой ясный живой ум он заливал алкоголем в таком количестве, что гремучий симбиоз серых клеток и зелёного змия выдавал лишь смесь паранойи и бесшабашного авантюризма.

Пил Иван Иванович понемногу, но постоянно, что в итоге получалось много. Ванваныч – так его звали в компании – всегда чем-нибудь увлекался. Мог часами обсуждать, как создать вечный двигатель или разрабатывать план смены власти в отдельно взятой стране. Правда, увлечение уходило так же быстро, как и приходило. Единственное, что оставалось всегда – это любовь к театру.

Маленький Ваня в школьные годы занимался в театральном кружке. После учебы он бежал в актовый зал, где превращался в Буратино и Кота в сапогах, Серого Волка или храброго Кая. Ваня становился старше и его роли становились глубже. Он скупал мёртвые души, стрелял в Ленского и мучился последствиями совершённого преступления. Ване очень нравился образ Пьеро9. Вечерами он читал пьесы о похождениях этого прохиндея, найденные в библиотеке его бабушки, и мечтал когда-нибудь сыграть эту роль.

На день комсомола старшеклассник Иван забрался на учительский стол и зачитал довольным одноклассникам нравственные принципы настоящих комсомольцев, конечно, согласно видению самого Ивана. Оделся агитатор, как и подобает торжественной обстановке, по-парадному – в костюм Пьеро.

Смахивая слёзы с лица, обсыпанного мукой и размазывая тушь с бровей, Иван довёл до молодых строителей коммунизма, что забота каждого комсомольца в сохранении и умножении собственного достояния, и посоветовал им быть терпимей к нарушителям общественных интересов, а также к тунеядству, карьеризму и стяжательству.10Молодые ленинцы так громко ржали, что в класс нагрянул весь педсовет во главе с комсоргом.

Моральный облик строителя коммунизма объективно не соответствовал никакому нравственному кодексу.

Наказание оказалось суровым.

Вход в театр для Ивана закрыли.

Но сам театр в Иване остался. В бесконечный спектакль он превратил всю свою жизнь.

После армии вихрь двух страстей разметал ясный ум молодого Ивана. Популярная Светка из пятого подъезда и любовь к сельскому пейзажу за пять тридцать пять без стоимости стеклотары, руки известного мастера Менделеева Д.И. И тот, и другой процесс слились в безумном кордебалете под аккомпанемент пьяного гармониста портового кабака.

Светка была старше юного Ивана и, конечно, повидала. А молодой Иван ещё ничего не видел, но хотел страшно. Перед глазами пьяным хороводом проносились пейзажи бурных рек и дорогих фасадов «Москвы»11. Полгода горные долины Агдама сменялись уютными домиками среднерусской равнины. Но гармонь порвалась, и оплачивать продолжение банкета стало нечем.

Очнулся Иван, когда уже стоял во «дворце». В костюме с белой розочкой слева, и шеренги многочисленных Светкиных родственников справа. Из-под белой вуали на него смотрели заплывшие глаза его первой жены. Молодые обменялись взглядами, и под марш Мендельсона страсть покинула больную голову молодого Ивана.

Женат Иван был ещё дважды, и каждый раз страсть покидала своего хозяина грубо и неожиданно.

Но не только любовью сыт человек.

Иван увлекся построением светлого будущего в комсомольской организации Текстильного института на Ленинском, откуда был выдворен с формулировкой «разложение молодёжи».

Уже через несколько месяцев партийной работы половина комсомольцев фарцевали музыкальными пластинками около магазина «Мелодия». «Музыкой» их снабжал сам Иван. Ему же они отдавали выручку, оставляя себе на самое необходимое.

На еженедельных собраниях Иван поднимал боевой дух комсомольцев:

– Мы продаём империалистическое «Вчера», чтоб на его руинах построить наше социалистическое завтра! Представьте себе, что за эти деньги все люди будут жить в мире. Мы сможем решить всё, что захотим, если отправимся вместе прямо сейчас! Да будет так12, аминь, – звал он за собой юные комсомольские умы, смакуя из армейской фляжки коньяк «Наполеон».

«Аминь», конечно, вырвалось, но ярый комсомолец и пламенный активист Морозкин, с волосатой родинкой на лбу размером с пятак, инкогнито попал на собрание передовых комсомольцев и донёс декану – Иван Чарка, вроде идейный, а в бога верит, и ко всему прочему, хранит кассу международного музыкального антикоммунизма.

Началось внутреннее расследование, из которого выяснилось, что вся комсомольская элита высшего заведения харчевалась на роялти от продажи зарубежных исполнителей. Шум поднимать не стали, к тому времени уже во всю шла перестройка, решили проблему тихо, по-домашнему. Ивана из института выставили на улицу, а комсомольский билет, нетрудовые деньги и остатки империалистического «Вчера» отобрали.

Всё, чем смог тогда ответить Иван – это подкараулить Морозкина около Донского кладбища,13 где тот любил прогуливать лекции, и несмотря на заметный проигрыш в габаритах, кулаками и ботинками втолковать информатору, что верить можно не только в коммунизм, но и в параллельную вселенную. Закончив разъяснительную проповедь, Иван измазал лицо Морозкину красной краской, а большую родинку посередине лба – жёлтой.

В 90х оранжевой вереницей Иван ходил по Старому Арбату, распевая «Хари-Рама-Хари-Кришна». С белыми подтёками на лбу и лицом прощёного грешника продавал просветляющую литературу в переходе на Октябрьской станции. Деньги за «Бхагавадгита как она есть» он пропивал тут же, около выхода из метро, закусывая шашлыком и вытирая руки об оранжевые одежды.

С кришнаитами Иван расплевался вдрызг. С продаж его сняли, прозу о гармонии мира и форме земли отобрали. Мало того, что сам грешил, поедая священных животных, под его пагубное влияние также попали адепты со слабой душевной организацией. А такого простить не могли.

Деньги начинали кончаться, а водить хороводы по улицам Москвы на трезвую голову было выше его блаженных чувств. И хотя Иван согласился с тем, что земля плоская, своих наставников он послал далеко и надолго – на самый её край. Оранжевые одежды скомкал и бросил на асфальт, а сам пошёл домой в том, что осталось под одеждами.

После, Иван был идейным вдохновителем молодой политической партии «Вперёд, Менделеевцы!», а также гуру садово-сельскохозяйственной организации «Смерть вредителям». Он боролся за экологию карельских лесов. Поддерживал разворот сибирских рек в Азию. Один на один воевал с нефтяными вышками, проповедуя, что нефть забрала душу человека и сделала его глухим к стонам планеты.

После нулевых Иван осел в тогда ещё небольшой компании по продаже сантехники «Меркурий». Бывшие страсти ненадолго его отпустили, он выпивал тихо и безмятежно.