– Все-таки на самолете лучше бы было. Всего два с половиной часа, и ты дома. А тут ехать больше суток! Неважно себя чувствуешь… Может, все-таки доктора надо было вызвать?

– Да уже есть билет, – вяло и так же автоматически отмахивалась от нее Катя. – Наоборот, лягу сейчас, высплюсь. Спасибо за заботу, Леночка. Я в порядке.

Лена с сомнением взглянула на нее, но возражать не стала. Смысла возражать перед самым отходом поезда уже не было.

– В голове не укладывается, – вздохнула Лена.

Катя кивнула, но промолчала: сил и желания поддерживать разговор о случившемся у нее не было. Она чувствовала себя такой разбитой, что мечтала только о полке с белым накрахмаленным бельем. Лечь и уснуть под стук колес… Кажется, она заснет, как только поезд тронется, а проснется только в Москве. Главное, успеть позвонить Соне, чтобы узнать, куда та пропала. Правда, нечастые Сонины звонки уже стали привычным делом: дочь повзрослела и уже не звонила маме, как прежде, несколько раз в день.

– Мне сообщили, что Дирк, до того как он, она, то есть он… – Катя запнулась, но взяла себя в руки и продолжила по-деловому: – Господин Ноттен сразу после подписания договора поручил своему ассистенту перевести комиссионное вознаграждение на банковский счет в Москву. Как только деньги дойдут, это минимум три рабочих дня, я сразу перечислю на твой счет сумму, которую мы обговаривали.

Настал черед Лены молча кивнуть. Они сделали свою работу и ни в чем не могли себя упрекнуть.

– Все это очень странно, – она вновь попыталась обсудить это, но Катя сдвинула брови, давая понять, что больше не скажет ни слова по вопросу, ответа на который не было у обеих, как ни переливай из пустого в порожнее.

– My dreams come true, – задумчиво произнесла Катя. – Сome true…

Лена встревоженно посмотрела на нее.

Проводник в синем кителе обратился к Кате по-русски:

– Прошу в вагон, мадам. Мы отправляемся.

Катя с Леной обнялись – душевнее, чем ожидали. Это и неудивительно, за неделю поисков квартиры для Дирка, оставив деловой этикет и невзирая на разницу в возрасте, они перешли на «ты» и стали понимать друг друга с полуслова. Катя даже жалела, что Лена живет в Берлине, окажись та в Москве – сразу бы получила предложение работать в агентстве «Фостер». Такие толковые девушки встречаются нечасто.

За долгие годы работы в сфере недвижимости Катя поняла, что прирожденные таланты встречаются не только среди писателей, художников, музыкантов, актеров. Бывают и агенты от бога – те, кого отличает особая интуиция и везение. Нюх и чуйка, говоря языком охотников. У Кати эта чуйка была и у Лены тоже. А самое главное – было умение работать с клиентами независимо от их характера, поведения, заносчивости, пренебрежительного обращения. Профессионал делает свое дело, несмотря ни на что. Именно поэтому Лена, окажись она в Москве, вряд ли пошла бы работать в Катино агентство. Как и сама Катя, она не привыкла находиться на вторых ролях. Как и Катя, она посвятила себя бизнесу, а не разжиганию семейного очага. Их орбиты были похожи, но не могли слиться в одну.

– Обязательно позвони, как доберешься!

– Хорошо! Не стой только на перроне. С детства не люблю проводы и расставания перед поездом, когда все изнывают и мнутся: одни уже устали смотреть в окно, махать рукой и только считают минуты, проклиная поезд, который никак не тронется, вторые хотят исполнить долг провожающего до конца и тоже изнывают от скуки, тем более что через стекло уже не поговорить, остается посылать воздушные поцелуи и тоже проклинать поезд.

– То ли дело на самолете, – поддержала Лена. – Довел до зоны контроля – и адьё! Все, все, умолкаю… С богом!

В Катином СВ уж сидел сосед – импозантный седовласый мужчина того возраста, который начинается от пятидесяти и уходит на несколько десятков лет вперед, когда человек следит за своим здоровьем и внешностью. На нем были ослепительно белая рубашка, бордовый галстук в серую тонкую полоску и серый костюм.

– Bonjour, – поздоровался он с Катей, оторвав глаза от газеты.

Она сдержанно ответила на приветствие и устало опустилась на мягкий диван.

Сосед-мужчина не смутил Катю, хотя его присутствие удивило, ведь железнодорожные билеты в Европе принято продавать строго в женское или мужское купе. Словно в ответ на ее мысли француз развел руками, будто извиняясь, что вместо мадам Катя обнаружила в попутчиках месье.

В дверь тут же постучал проводник, Катя открыла сумочку, думая, что у нее снова проверят билет.

– Прошу вас извинить меня. В соседнем купе едут молодожены, они сели в Париже и попросили господина, – проводник взглядом показал на француза, – поменяться местом с девушкой, у которой был билет в ваше купе. Они едут до Москвы. Если вы против, то я сейчас подойду к ним и господин пересядет на свое место.

– Нет, что вы, пусть едут спокойно. Меня все устраивает.

– Спасибо за понимание. Хорошей дороги, – проводник бесшумно затворил дверь.

Француз снова углубился в чтение, и Катя решила исполнить свою мечту: поскорее лечь и закрыть глаза. Сон представлялся ей спасительным забвением. Хотя спасаться ей, собственно, было не от чего. В ее собственной жизни ничего плохого не происходило, а в чужой… В чужих жизнях, если присмотреться, всегда происходит что-то плохое.

Соня!.. Чуть не забыла позвонить. Трубка отвечала длинными гудками, наконец раздался щелчок.

– Соня! – начала Катя.

– Абонент не отвечает, – равнодушно сообщил механический женский голос.

«Послушала бы я твой тон, если бы твой ребенок не подходил к телефону!» – раздраженно подумала Катя и, не сдержавшись, произнесла вслух:

– Да где же ты?

Француз заинтересованно взглянул на нее из-за газеты, но тут же снова деликатно погрузился в чтение.

Через несколько минут Катин телефон коротко пиликнул. Она схватила его – эсэмэс от Сони.

«Я в метро, связь пропадает, все норм».

«Возвращаюсь, уже в поезде, – быстро набрала Катя и добавила: – Люблю, будь осторожна». В последнее время Соня изменилась: стала колючей, как ерш. Вроде безобидная маленькая рыбка, а дотронешься – уколет унизанным шипами плавником. Кате хотелось прижать ее к себе, как маленькую, обнять, но ершик ускользал и, хоть и плавал рядом, в руки не шел, на нежности не поддавался.

Сообщение Сони успокоило Катю: так рано, а она уже в метро, значит, на занятия едет. Неудивительно, дочь всегда была отличницей, а учеба Сони – предметом гордости всей семьи.

Она скинула туфли и с наслаждением прилегла на диван, закрыла глаза, машинально одернула юбку. Ей было все равно, что подумает случайный попутчик. Она устала и имеет полное право немного вздремнуть. Но вот незадача: сон как будто не дождался своего часа и ушел, потоптавшись на пороге. Так бывает: когда очень хочется спать, мечтаешь о том, как заснешь, но вот переходишь, перезреешь, и сон как рукой сняло. «Переколобродишь», – смешно говорила ее бабушка Анна Ионовна, любившая иногда вставить в свою безупречную речь светской дамы какое-нибудь залихватское словечко из пензенской молодости.

Катя открыла глаза. Француз все держал перед собой газету, и снизу, из положения лежа – как определила она про себя, казалось, что он ее не просто читает, а как бы защищается газетой от Кати, отгораживается, как ширмой. Она видела только его руки – длинные пальцы, отполированные ровные ногти. Но эти красивые, ухоженные мужские руки не производили впечатления офисных неженок. Странным образом они казались способными взять, например, тесак или любой другой инструмент – что-то смастерить, наладить, настроить.

Катя перевела взгляд вниз, на дорогие узконосые ботинки с шнурками темного винного цвета. Она отметила про себя, что шнурки, очевидно, подобраны в пандан к галстуку.

Бордовый цвет, как и все оттенки красного, она не любила с детства. К счастью, ее уже больше не беспокоили панические атаки при виде пурпурных роз или капель красного вина на белой скатерти. За это она была благодарна известному психологу Михаилу Лабковскому, который объяснил ей причину происходившего многие годы после детской травмы. Перелистнув эту страницу своей жизни, она не любила вспоминать прошлое, но иногда выхваченный взглядом бордовый цвет самых неожиданных или, наоборот, привычных вещей навевал воспоминание, которое всегда оканчивалось облегчением: как хорошо, что все прошло.