Был конец сентября, нагрянуло бабье лето, вода в озерах была все еще пригодной для купания, и я почти ежедневно «уходил в заплыв», наслаждаясь ласковым солнцем, бездонной голубизной неба и прохладой озерных вод. А еще пару раз ходил на речку рыбачить. Рыболов из меня оказался аховый – я отловил только парочку небольших окуньков, которых тут же немедля вернул в речные заводи. Но зато всласть подремал в раскладном кресле, нежась в солнечных лучах, ощущая на лице легкое прикосновение шелестящего камышами ветерка.

Вечера же я, как правило, проводил в гостинице. «Дружба», если смотреть на нее со стороны, чем-то похожа на огромный океанский лайнер, неким удивительным образом причаливший прямо в гущу окрестных лесов. Или на громадный треугольник – почти стометровая гипотенуза лежит на земле, большой катет под углом тридцать градусов с наклоном поднимается вверх, где-то в вышине ломается под прямым углом и малым катетом устремляется к земле. На первом, самом длинном этаже гостиницы, находились дискотека и столовая, два конференц-зала и библиотека, бильярд и шахматная комната. На втором, третьем и четвертом этажах, каждый из которых был короче предыдущего, располагались одно- и двухместные номера. Пятый – самый верхний этаж – был отведен под достаточно вместительный бар. По периметру пятого этажа была устроена крытая пластиком смотровая площадка, которую все почему-то называли верандой.

По общему мнению, начало осени - «не сезон» для отдыха в Песчаной. Народ в массе своей предпочитает все-таки лето. Поэтому постояльцев в гостинице было мало. Два седовласых ветерана миротворческих сил времен афгано-пакистанской войны, которые не вылезали из бара и, по-моему, не просыхали. Иногда я ловил на себе их мутные взгляды, - может быть, им требовался третий элемент для тесной компании, и меня издали оценивали с позиций пригодности на роль «третьим-бушь», - но дальше этого наше знакомство не продвинулось.

В одном из номеров на втором этаже жил изысканно вежливый старикашка. Он раскланивался со мной при каждой встрече, приподнимая широкополую шляпу и салютуя деревянной тростью – уж и не знаю, чем я был обязан такому почтению.

С сестрами-близнецами бальзаковского возраста Олимпиадой Леонидовной и Леокадией Леонидовной я приехал в гостиницу одновременно и помог им донести чемоданы от такси в холл, за что получил право именовать дам Лика и Лека соответственно. Правда, я про себя назвал их «графинями Вишнями» – за абсолютную внешнюю одинаковость, неразлучность и показную церемониальность манер.

Еще обитали в гостинице три развеселые девицы: блондинка, брюнетка и шатенка – я мысленно присвоил им имена Вера, Надежда и Любовь. При ближайшем знакомстве они, однако, оказались Мариной, Анной и Татьяной. Девы младые регулярно зазывали меня на дискотеки, но я изворачивался и отнекивался, предпочитая одинокий умиротворенный отдых. Барышни шушукались, перестраивали боевые порядки и явно намеревались взять меня если не штурмом, то измором.

3

Моя идиллия длилась дней десять, и уже стала приедаться, когда в «Дружбу» явилась веселая галдящая компания – человек сорок молодых и талантливых авторов во главе с благообразным и седовласым мэтром отечественной фантастики. Литераторам предстоял двухнедельный творческий семинар – ежегодная школа писательского мастерства, которую именно здесь, в «Дружбе», уже почти полтора десятка лет проводил известный советский писатель, лауреат многих литературных премий, редактор журнала «Советская фантастика» и прочая, прочая, прочая Борислав Аркадьевич Строгицкий. Кроме этого, он был еще и фантастом во втором поколении: его отец, Аркадий Натанович Строгицкий в соавторстве с братом Борисом написали те самые «Землю пурпурных облаков», «Дорогу к Юпитеру» и «Будем жить!», которые увлекли юного школьника Жорку Луганцева до такой степени, что он, едва получив на руки школьный аттестат, тут же подал документы во Всесоюзную школу космогации.

С утра сердце звало меня купаться и бродяжничать среди лесов, а писатели оккупировали актовый зал и до самого вечера «мыли косточки» своим опусам – романам, повестям и рассказам. Поэтому пару дней я и перспективные молодые побеги литературного мира существовали в параллельных вселенных. Но вечером третьего дня мы столкнулись лоб в лоб.

Я зашел в бар, взял у бармена Бори стаканчик легкого вина, сырную нарезку и решил выйти на веранду, посидеть в плетеном кресле и полюбоваться на дивно хорошую сегодня полную Луну. Иногда приятно взглянуть со стороны на то, что уже видел под другим ракурсом и чуть с более близкого расстояния. Распахнул стеклянную дверь, и нос к носу столкнулся с самим собой.

Сначала мне даже показалось, что за дверью находится обычное зеркало. Стоявший напротив меня человек был высок, худощав, русоволос. Карие глаза глядели на мир с легкой иронией, полноватые губы чуть тронула улыбка. Одет он был в старенький серый свитер, джинсы и коричневые разношенные туфли – совершенно так же, как и я. В руках мое отражение держало стакан с вином и тарелочку с какой-то закуской.

Мы окинули друг друга взглядом и одновременно расхохотались.

- Александр Степанков, - отсмеявшись, представился незнакомец. – Писатель-фантаст.

- Георгий Луганцев, - улыбнулся в ответ. – Военный космолетчик.

Разумеется, у писателя-фантаста и космовоенлета всегда найдется масса тем для обсуждения, поэтому в тот вечер мы не ограничились стаканчиком вина и легкой закуской, а оторвались по полной, хотя и без излишеств и перебора. Бармен Боря, - Бар-Бор в моей интерпретации, - он же Боря-бармен – и соответственно, Бор-Бар по версии моего нового знакомого, - стал свидетелем нескольких горячих пари, доброго десятка версий таинственных происшествий в истории человечества, и множества занятных житейских историй. К полуночи, когда мы решили разойтись по номерам, писатель Степанков уже по-свойски называл меня Жорик, а я дружески величал его Сандро.

Так начались наши «писательско-космические» вечера. Около семи, завершив свои дневные дела: он – литературные «штудии», а я – программу очередного дня отдыха, мы встречали в баре, брали у Бар-Бора по «стартовому» стаканчику вина или «изначальной» бутылочке пива и шли на «дружескую» веранду. Садились в плетенные кресла и болтали до самой полуночи обо всяких интересностях – о пришельцах из космоса и НЛО, о загадках древности и тайнах отечественной истории, о том, почему до сих пор ни один советский автор не получил литературную Нобелевку и отчего ни мы, ни американцы, летая к Луне, Венере и Марсу, так пока и не добрались до Меркурия. Ну, и еще Сандро очень интересовали мои рассказы о космических полетах и всемирно известных космовоенлетах: Владиславе Пастушенко, Льве Зайчонке и Игоре Лосеве.

Вместе мы провели пять вечеров. А на шестой день я вернулся с рыбалки и застал в «Дружбе» суетливых и деловитых сотрудников местной милиции, которые поочередно допрашивали обслуживающий персонал «Дружбы», участников литературного семинара, и всех остальных постояльцев гостиницы.

Писатель Александр Викторович Степанков, которого я звал Сандро, около полудня был найден мертвым на берегу реки. Он лежал, раскинув руки на асфальтовой дорожке – словно в последнее мгновение перед смертью собирался взлететь. Ему выстрелили в спину, пуля вошла в тело под левой лопаткой, и пробила сердце навылет.

4

Допрашивали меня милиционеры майор Староперцев и лейтенант Зеленоструков, Игнатий Дормидонтович и Неофил Владленович соответственно - если бы не обстоятельства, я бы, наверное, рассмеялся. Староперцев был коренаст и невысок ростом, Зеленоструков – напротив, худ и долговяз.

Наша беседа заняла едва ли пару минут. Лейтенант спросил у меня, где я был сегодня днем примерно с одиннадцати и до часу пополудни. Я честно ответил, что рыбачил на берегу реки, метрах в ста от пешеходного мостика, и никуда не отлучался.