– Что привело вас в моё скромное жилище, странники? – пробасил шаман важно и торжественно, для пущего эффекта тряся бубном, украшенным голубыми перьями редкой южной птицы.
– Занеможил наш мальчик! – запричитала старуха и тут же рухнула на колени. Шаман поразился тому, как мгновенно сменилось выражение её лица – с радостно-воодушевлённого на скорбно-плачущее. – Многий день мается животом, и нет ему успокоения и выздоровления!
– Облегчается свободно? – деловито поинтересовался хозяин, цепким взглядом ощупывая лицо и фигуру больного.
Он по-прежнему держался от них в стороне, потрясая бубном и помахивая маленькой металлической коробочкой на цепочке, из которой исходил слабый сладковатый дымок.
– Как это? – переспросила бабка, вылупляя глаза.
– Срёт, говорю, часто?
– Так вообще почти нет! – возопила она, вздымая к нему руки и сотрясая грязными волосами.
Она сделала попытку подползти к нему на коленях, чтобы схватиться за ноги и целовать их долго и упорно, но тут из сумрака комнаты неожиданно показался слуга шамана. Он грозно загремел массивным телом и громогласно объявил:
– Нельзя трогать колдуна! Иначе не будет удачи в лечении!
Старуха взвизгнула, отшатнулась от заколдованного страшилища и повалилась на спину. Шаман усмехнулся про себя, видя, что нахмуренный дед даже не попытается ей помочь.
– Фу, окаянный! – заверещала она, отползая обратно к лавке и поднимаясь на ноги. – Проклятое бесовское чудовище!
– Тихо в моём доме! – гаркнул шаман и грозно затряс бубном, а в тёмных углах комнаты загремели взволнованные духи, которых разозлила наглая выходка посетительницы. Духи стучали камнями и шипели, а где-то далеко противно визжало что-то непонятное.
Посетители сразу затихли, старуха мигом уселась на лавку и прижалась к мужу, который тоже порядком испугался, хотя и старался не подавать вида.
Шаман незаметно усмехнулся в густые светлые усы и продолжил:
– Говори сам, юный отрок, рассказывай, как занемог, и что с тобой в сей скорбный миг!
Парнишка поднял на него измученные глаза и проблеял:
– Давно живот болит. Нету сил. Мучаюсь каждый день.
– Пищу исправно принимаешь?
– Не хочется мне.
– Тошнит тебя?
– Тошнит, – согласно кивнул парень.
– Муторно?
Опять кивок.
– Не принимает тело пищи?
– Не принимает, – тяжко вздохнул больной.
– Началось с чего? Помнишь?
– Да как не помнить, святой ты наш человек! – снова не выдержала молчания бабка. – Да как поели мы бобурака, так скоро и началось это у него.
– Бобурака? Что это? – шаман озадаченно нахмурил густые светлые брови.
– Скотина в нашей деревне так зовётся. Зарезали и поедаем.
– Ясненько, – вздохнул шаман, уже примерно представляя, что не так с пришедшим больным.
Властным жестом он указал больному на угол хижины, в котором таинственно светились несколько свечей.
– Снимай всю одёжу и скидывай на пол. Становись нагим, чтобы видели мои верные духи твоё больное тело насквозь! Твои грязные одежды затмевают их очи. Как можно так редко стираться!
Старуха вскочила и попыталась что-то сварливо возразить, но дед рванул её назад и ударом по лицу заставил заткнуться.
Парень, стыдливо горбясь, снял с себя вонючие вещи, которые побросал на дощатый пол, пребывающий в гораздо бо́льшей чистоте. Шаман подошёл поближе и внимательно присмотрелся к телу больного. При худом телосложении парень имел непомерно раздутый живот, да и цвет кожи шаману не понравился.
– Слуга мой заколдованный! – внезапно возопил шаман так громко, что все присутствующие подскочили на месте от неожиданности и испуга. – Своим волшебством я породил тебя, дабы ты исполнял мою волю! И я защитил твои руки от людских болезней, так прикоснись ты к этому несчастному и пусть духи передадут мне через тебя, что неладно в этом теле!
Массивный слуга, который возвышался над шаманом на добрых пять голов, быстро прогремел через комнату и остановился возле больного. Большими нечеловеческими руками он ловко ощупал всё тело, особенно много внимания уделяя животу. При этом он издавал настоящие бесовские звуки, то попискивая как птичка малая, а то гудя как огромный рой шмелей. Дед с бабкой затихли на лавке как мыши и только тряслись от страха, глядя на происходящее глазами, в которых плескался настоящий суеверный ужас.
Чтобы таинственность и волшебность происходящего не вызывала сомнений, шаман в это время прыгал из стороны в сторону, бухал тяжёлой дубинкой по невесть откуда взявшемуся большому барабану, кричал и выл. Он зачитывал страшные проклятые заклинания на неизвестном языке и постоянно окуривал всю комнату странным дымом, от которого у гостей першило в горле и разъедало глаза.
Всё резко закончилось, когда окаянный слуга оставил в покое измученного больного и застыл на месте. Шаман тут же прекратил свои ужимки и заклинания. Он быстро прошёл за тяжёлый полог из оленьих шкур, за ним же поторопился и слуга, гремя толстыми ногами.
– Не двигаться и ничего не делать, а то духи без моего присмотра сожрут вас! – прикрикнул шаман из-за занавеси.
Старуха и дед молча переглядывались и внимательно прислушивались к тихому шелесту и сопению духов, которые клубились в тёмных углах и, несомненно, следили за посетителями, чтобы те не нарушили приказ хозяина колдовского жилища. Парень же просто трясся от холода и страха и всей душой хотел оказаться как можно дальше от этого страшного места и от неожиданно тёплых и мягких рук слуги колдуна, которые где только на его теле не побывали. И даже внутри.
Спустя минуту духи в углах комнаты тревожно и возбуждённо зашелестели и заклацали, полог распахнулся и шаман, тяжело шагая, вступил в комнату.
– Руки мыть надо, когда жрёте! – заорал он на всю избушку. – И не жрать сырое мясо! Варить надо! Жарить! Не жрать сырое! Червяки у тебя в животе! Куча мерзких червяков! Жрут они тебя заживо изнутри!
Старуха на лавке заохала и запричитала, прижав ладони к щекам, дед же смотрел на парня испуганными глазами и молчал.
– Что ты причитаешь, дура?! – проорал шаман, приближаясь к лавке. – Ты же его этими червями и накормила. Варить надо мясо и рыбу! Жарить! Подохнет теперь парниша, недолго ему осталось!
– Пожалей, батюшка! – завизжала старуха. – Помоги! Не останемся в долгу! Спаси внучка! Перед богами молиться за тебя будем!
– Тихо! – приказал ей шаман. Он злился и стремился как можно скорее отделаться от посетителей.
– Дед, – обратился он к главе семьи. – Есть одно средство от плотоядных червей, пожирающих его кишки. Но оно страшное. Оно бесовское. Я ведь грех на душу возьму за твоего внука. Мне хорошая расплата нужна.
– Уток мы выращиваем, – мрачно буркнул старик. – Сколько?
– Пять сразу принесёшь, и ещё пять до осени. Живых только! Сам забью и разделаю, а то будете своими грязными руками в них ковыряться.
– Сделаю, – кивнул старик. – Дюже много это, но сделаю.
– Тогда так. Как начну я чёрную ворожбу, придёт мне на помощь царица всех пауков, что на свете обитают. Подарит она свои волшебные яйца. Но вы должны молчать! Что бы ни случилось! Заткнуть свои пасти и молчать! Коли заговорите вы, то развеются мои чары, вырвется она на свободу и пожрёт и вас всех, и всю деревню вашу. И никто её не остановит, пока она брюхо своё безразмерное не забьёт человечиной. Молчать! Поняли?
Дед с бабкой поспешно закивали головами, парень тоже пошевелил немытой головой, которая и без того тряслась от страха.
– Слишком страшна она для ваших глаз, окаменеете в момент, – предупредил шаман, важно вышагивая по комнате. – Поэтому за занавесью ворожить буду. А вы ждите, закрыв рты свои нечистые.
Перед занавеской из шкур шаман опустился на колени. Надвинул шкуру волка на голову, сгорбился и в таком положении вполз в колдовской угол, где творил обычно великое волшебство, белое и чёрное.
Посетители, оставшиеся в комнате, бросали друг на друга испуганные взгляды и все как один мечтали о том, чтобы как можно быстрее уйти из колдовского места и оказаться среди людей.