– Ну что?– пришел Маслов, в белом хирургическом фартуке, с шапочкой и маской на голове.– У нас все готово.

– Раз готово, чего пришел?– грубо кинул Арцыбашев.– Ладно, увозите пациента. Петр Геннадьевич,– окликнул он уже мягче.– Переодевайтесь. Я сам проведу операцию.

Больше трех часов заплаканная жена Дугина просидела в зале ожидания. Иногда она выходила в фойе, спрашивала у дежурной медсестры один и тот же вопрос:

– Ну как?

– Доктор пока не объявлялся,– отвечала та одно и то же.

– Все,– отложив иглу с нитью в сторону, Арцыбашев сорвал перчатку и вытер пот с лица.– Инструменты на стерилизацию, пациента в палату.

Доктор стянул с себя фартук и душную маску.

«Теперь осталось сообщить родным»,– мрачно подумал он.

Жена Дугина – присмиревшая, усталая, тихо сидела на диванчике. Мимо нее, туда-сюда, словно маятник спешивших часов, ходила темноволосая девушка в дорогом изящном платье. Когда доктор вошел в комнату, она подошла к нему, смерила высокомерным взглядом.

– Ирина Дугина. Я дочь,– кратко пояснила она.– Вы хирург?

– А вы здешняя?– сразу понял Арцыбашев.

– Учусь на юридическом.

– Понятно,– равнодушно пройдя мимо нее, он подошел к женщине.

– А ведь я все еще не знаю, как вас зовут,– вспомнил доктор.

– Елизавета Макаровна…– глухо ответила она.

– Что с моим отцом?– требовательным тоном спросила девушка.

– Жить будет. Ходить – вряд ли. Если только Иисус не спустится с неба и не повелит подняться.

– Как же так?..– женщина горестно взмахнула руками, запричитала.– Афанасий Захарович, кормилец ты наш…

– Вы вообще слышали?– повысив голос, спросил Арцыбашев.– Я сказал, что он в порядке. Но ходить больше не будет.

– Это точно?– спросила девушка.

– Абсолютно,– доктор обернулся к ней, оглядел с ног до головы.– А вас, похоже, это не сильно беспокоит.

– Я и моя мать – совершенно разные,– с дерзким вызовом ответила она.

– Я заметил. Тебе, Ира, должно быть очень нравится городская жизнь. Студенты-романтики, прогулки по ночным аллеям, представления в кабаре. Что ты смущаешься?

– Как вы смеете?– вспыхнула девушка.– Не понимаю, о чем вы…

– Да все ты понимаешь. И плевать тебе на отца и мать, лишь бы деньги давали. А в плане учебы у тебя как?

– Я оканчиваю первый курс,– неохотно призналась Ирина.

– Ясно. Учиться – твоя идея, да? Завтра я заеду в университет и попрошу твою учебную статистику. А потом – знаешь что? Покажу ее твоему отцу. Он как раз отойдет от наркоза. Как думаешь, что он сделает, увидев твои оценки и «хвосты»?– загадочно спросил Арцыбашев.– И как быстро после этого ты попрощаешься с Петербургом, да и с любым другим городом вообще?

– Вы не посмеете,– Ирина отступила.– Вы не посмеете…

– Завтра увидим.

– А я тогда к знакомому юристу пойду,– придумала девушка.– Он вас засудит.

– Меня? За что?– громко, с притворным возмущением спросил Арцыбашев. Он заметил, что плач женщины стихал.

– За то, что вы отца на ноги не поставили!

– А разве я ему ноги ломал? Я ему позвоночник выкручивал? Третий раз,– он ткнул в лицо девушке три пальца.– Третий раз он сюда попадает с тем же самым диагнозом! Третий раз за два месяца я провожу твоему отцу операцию на позвоночнике – одну из самых дорогих и сложных в мире. Я предупреждал его о последствиях. Но разве он меня слушал?!

– Зато я вас слушаю, и вот что я поняла!– крикнула Ирина.– Никакой вы не хирург – вы шарлатан!

Елизавета Макаровна, утирая слезы, медленно подошла к дочери.

– Он не врач, мама! Он просто…– быстрая звонкая оплеуха дернула голову девушки в сторону.

– Дрянь ты бесстыжая, неблагодарная!– вскричала женщина.– Этот человек спас твоему отцу жизнь, а ты вот как заговорила, паскуда?!

Еще одна оплеуха, и еще одна – Арцыбашев осторожно оттащил Елизавету Макаровну от дочери.

– Ты в ногах должна ползать, змея!– яростно бросила женщина.– Ни одного письма, ни одной весточки! Только деньги и просила… Все! Больше не будет никаких институтов! Будешь сиделкой при отце!

– Да хватит вам,– мягко сказал Арцыбашев.– А вы лучше бы ушли,– посоветовал он девушке.

Женщина нервно обняла его руки:

– Александр Николаевич, я ведь всегда была с ним, все видела…

– Если хотите, пойдем к нему в палату. Он еще не очнулся.

– Пойдемте, родной, пойдемте.

– И не надо так переживать за вашего мужа, он поправится. Если хотите, закажем ему из-за границы каталку…

– Что угодно, отец, что хотите…

– Вы главное, после лечения напомните ему счет оплатить.

10

Арцыбашев вернулся в свой кабинет только после пяти. Утомленный сегодняшними событиями, он плюхнулся в кресло, закрыл глаза и задремал.

Через несколько минут в дверь постучали.

– Да?– хрипло спросил он.

Вошел довольный Маслов.

– Поздравляю с успешной операцией,– он поставил на стол бутылку с коньяком.– Предлагаю отметить,– весело сказал Маслов.

– Стаканы в шкафу, пользуйтесь,– Арцыбашев снова закрыл глаза.

– А вы не будете?

Доктор мотнул головой.

– Почему же?

– Устал я, Петр Геннадьевич. Иногда делаю операцию и думаю – какого черта я хирург, а не, скажем…

– Художник?

– Нет. Мне бы профессию попроще. Хотя нет, дело даже не в профессии…– Арцыбашев открыл глаза, потянулся за бутылкой.– Дело в голове.

– В смысле?

– А вот так,– распечатав бутылку, он разлил по стаканам.– Нет ей покоя. Все видит и слышит. Хотела бы жить попроще, да не может. По крайней мере, здесь.

– Я не понимаю,– признался Маслов.

– Я тоже порой ни черта не соображаю,– Арцыбашев чокнулся стаканом и выпил.– Хочу домой.

– Я тоже планирую скоро уехать. Может, куда-нибудь отправимся вечером?

– Нет, Петр Геннадьевич,– устало улыбнулся Арцыбашев.– Пусть каждый развлекается по-своему.

Возвращаясь домой, Арцыбашев мечтал только о прохладном, освежающем душе. Смыть с себя больничную вонь и грязь, которой он облепился за день, смыть неприятный осадок общения с Масловым.

Управляющий сказал, что Софья Петровна и Вероника уехали в цирк.

– Давно?

– Часам к пяти представление.

– Хорошо. Пускай развеются…– Арцыбашев поднялся в гостиную, огляделся.

– Желаете пообедать?– догадался управляющий.

– Впору ужин подавать. Я сейчас не голоден.

Доктор зашел в спальню. В этой комнате все было новое и дорогое, делалось под заказ, по выбору Анны. Все, кроме кровати. Тяжелая дубовая кровать досталась Арцыбашеву от матери и, несмотря на протест жены, именно она стала супружеским ложем. Ее сделал еще прадед – беднеющий помещик, у которого была страсть к работе с деревом. Он постарался на славу, украсив изголовье, изножье и бортики искусной узорчатой резьбой. На этой кровати родилась Софья Петровна. Годы спустя, на ней же, она провела первую брачную ночь с отцом Арцыбашева. Он умер рано, от тяжелой пневмонии, не дожив даже до тридцати. Анна считала, что спать на чужой кровати (на которой не только рожали, но и умирали) очень плохо. Может, ей просто не нравился стиль резьбы? Мужчина был уверен – кровать однажды перейдет его потомкам; и эта эстафета от мертвых к живым будет продолжаться очень, очень долго…

Арцыбашев открыл платяной шкаф – длинный, от одного конца комнаты до другого. Внутри он был поделен узорчатой перегородкой. Половина Анны – стройные ряды платьев, картонки со шляпами, коробки с туфлями; половину из коих она даже не успела поносить. Арцыбашев наклонился вглубь шкафа, осторожно втягивая воздух – запах жены пока витал здесь. Если убрать все ее вещи, как быстро он исчезнет?

«А если оставить на вырост… Нет»,– мужчина отбросил эту глупую затею. Откуда ему знать, какой будет мода через десять, через двадцать лет? Ника должна ходить в новых нарядах, а не в платьях своей сумасшедшей матери. «Вот он, воистину плохой знак, не то, что кровать… А ведь как будет похожа. Лицо уже обретает ее черты… Лишь бы характер не передался…»