– Георгий Аполлонович,– Ильин поднялся и подтолкнул Маркова, когда Гапон снова появился в гостиной.– Ваша речь, как всегда, пробирает до самого сердца.
– Иван Алексеевич,– Гапон скромно кивнул.– Я вас не заметил. Вы нечасто бываете на наших собраниях.
– Партийные дела, сами понимаете…– Ильин загадочно пожал плечами.– Я привел к вам нового сподвижника.
– Антон Марков,– парень смело посмотрел ему в глаза.– Мне несколько раз заказывали статьи для Собрания.
– Получается, мы уже знакомы,– скромно улыбнувшись, сказал Гапон.
– Получается, так.
– Товарища Маркова недавно уволили,– сказал Ильин.– Он осмелился написать сильную и смелую статью, которая не понравилась власть имущим. Почему бы вам не взять его к себе?
Гапон понимающе кивнул.
– По вашей рекомендации, Иван Алексеевич, могу поставить вашего друга хоть своим телохранителем,– Марков уловил очень смутную, туманную иронию в его приятном голосе. Ильин остался невозмутимым.– Но можно и по профессиональной деятельности. Рабочим нужны перепечатки моих речей – только так они смогут проникаться духом свободы.
– Я довольно быстро печатаю,– сказал Марков.
– Это хорошо. Вы живете далеко?
– Совсем поблизости,– ответил за Маркова Ильин.
– Тогда приходите сюда, по средам, часам к двенадцати. Катя даст вам бумагу и текст, и вы сможете действовать. У вас есть печатная машинка?
– Он обеспечен всем, чем необходимо,– заверил Ильин.
– Замечательно. Полагаю, на этом все?
Мужчины распрощались. Гапон вернулся в столовую, а Ильин и Марков собирались в прихожей.
– Отличное было собрание!– с наигранной веселостью сказал Ильин. Девушка благодарно улыбнулась.– Мой товарищ Марков будет брать у вас работу по распечаткам.
Катя понимающе кивнула, обратилась к нему:
– Вы можете приходить в среду, к двенадцати. Георгий Аполлонович платит десять рублей за пачку. У вас есть печатная машинка?
– Есть,– Марков задумался – что бы такое сказать этой невзрачной, не особо красивой, но все равно милой, домашней девушке в скромном платье и серых чулках?
– А собрания еще будут?– растерянно ляпнул он.– Так послушать хочется.
– Собрания у нас по разным дням,– вежливо улыбаясь, ответила Катя.– Приходите в среду, и я скажу, когда будет следующее.
– Спасибо. Обязательно приду.
Марков выскочил на улицу, вслед за Ильиным. Хлопок закрывшейся двери отозвался в нем сильным стуком сердца.
«Миленькая…»– растерянно подумал он.
Прошагав с полсотни метров (как раз, чтобы особняк скрылся с глаз), Ильин остановился:
– Не перестаю поражаться, как хитер и честолюбив этот поп. Негоже быть таким, когда носишь рясу. И какие намеки…
– Не понимаю,– неуверенно произнес Марков.– Вы же сказали, что ваша партия верит в него?..
– Верить надо с умом, с оглядкой,– поучительно заметил Ильин.– Гапон искренен в своей цели – это несомненно. Он хочет, чтобы рабочим дали нормированный день и повысили зарплату, но что дальше?– Ильин смотрел на Маркова, ожидая ответа.– Что делать дальше?
– Я не знаю.
– Зато я знаю, Антон,– сказал Ильин. Его тусклые, черные глаза заблестели.– Надо двигаться дальше, и ни в коем случае не останавливаться. Допустим, Гапон добьется своего. Ну а что делать с крестьянами? Их гораздо больше рабочих, в сотни тысяч раз… И спины они гнут круглосуточно, и работают бесплатно, и безграмотны – все, как один! Цель нашей партии и цель Гапона одна и та же, пока что. Но, в отличие от него, рабочими мы не ограничиваемся. Да и программа Собрания какова? Сменить железные цепи на деревянные?! Нет, Антон, это не дело! Цепи надо ломать – все, без исключения! А ждать, пока «хозяин» сам догадается до этого – гиблое дело! За свободу надо драться – до крови, до смерти! А почему? Потому, что только в борьбе обретешь ты право свое!5
Ильин стал страшен. Он горячился, будто внутри него заработал тяжелый топливный двигатель. Очень быстро, от рассуждений об освобождении всего народа, он перешел к описанию расправы над всеми власть имущими, над неизбежной казнью Императора и его семьи, над переделом имущества всех, кто богаче простого работяги и крестьянина… И вдруг – будто топливо кончилось – Ильин присмирел и затих. Сунув руку в пальто, он достал серебряный портсигар и закурил.
– Возьми, здесь триста рублей,– устало сказал он, доставая из другого кармана деньги.– Сними нормальную комнату с мебелью, желательно в этом районе; купи машинку… А Гапон чувствует, что мы ему в спину холодно дышим,– веселым голосом сказал Ильин.– Ты ведь понял его намеки?.. Неважно. Печатай воззвания и получай деньги – вот все, что от тебя требуется. Ах, и вот еще что – обязательно ходи на собрания! Следи за ним, старайся запоминать, что он говорит и как предлагает действовать. По возможности, записывай. Потом в Журавле мне будешь рассказывать, что на собрании творилось.
– Хорошо, я понял,– Маркову, который за эти краткие минуты стал откровенно бояться Ильина, хотелось избавиться от него как можно быстрее.
– Подожди!– Ильин сердито посмотрел на него.– Ты теперь один из нас, Антон. Ты – социалист-революционер, член партии. И с тебя, как с партийного работника, всегда будет спрос. Помни об этом.
9
К вечеру, медленно накрапывая, пошел дождь. Мало-помалу он становился все сильнее, пока не превратился в настоящий ливень. Снаружи стало так темно, что в апартаментах Арцыбашева зажгли свет. Доктор сидел в кабинете, медленно потягивал коньяк и листал свежий медицинский журнал. Но вместо статей и фотографий он видел красное, заплаканное лицо дочери.
Софья Петровна сказала ей. Более того, ослушавшись его совета, отправилась вместе с девочкой на похороны. И все это – тайком, пока Арцыбашев, отоспавшись и освежившись, решил провести день в больнице.
Он все понял, едва вернулся домой. Мрачные слуги, в комнатах гробовая тишина. Такое чувство, будто Анну похоронили не на кладбище, а прямо здесь – посреди квартиры. Софья Петровна, сделавшая свое дело, терпеливо ждала его в гостиной, как смиренная жертва ждет палача. Арцыбашев прошел мимо нее, даже не взглянув. Тайком заглянул в детскую, посмотрел на дочь. По ее глазам было видно все, что она думает о нем.
Восьмой час вечера. Дождь за окном и не думает затихать. Арцыбашев, медленно потягивая коньяк, откладывает журнал и берет предыдущий номер. В дверь постучались. Не дождавшись ответа, в кабинет заглянул управляющий.
– Александр Николаевич, ужин готов,– робко сказал он.
– Пошел вон,– отрывисто бросил Арцыбашев, перелистывая страницу.
Дверь тихо закрылась. Он прикончил бокал и налил снова – до краев.
Два часа спустя, без стука, Софья Петровна вошла в прокуренный и душный кабинет, молча села напротив сына.
– Вероника спит,– сказала она.
Арцыбашев, игнорируя ее, приложился к стакану. Женщина грустно вздохнула:
– Ну почему ты такой непробиваемый?
– Зачем ты ей рассказала?– хрипло спросил он.– Я ведь ясно дал понять, что Нике нельзя знать. А ты…– Арцыбашев скривил лицо в презрительной улыбке,-…еще и потащила Нику туда…
– Она ее мать!– резко возразила Софья Петровна.– И сегодня она могла видеть Анну последний раз в жизни…– ее голос затих, срываясь на плач.
– Прокофий был там?– спросил Арцыбашев. Лживые слезы матери для него ничего не значили.– Конечно, был… Но ты об этом не подумала… Могу представить, что он устроил на чертовых похоронах…
Арцыбашев закурил и поднялся, пошел кругами по кабинету:
– А вот если бы на ее месте оказался я, вам бы стало спокойнее? Клинику бы продали… Машину бы продали…
– Что ты говоришь?..
– Нику, разумеется, в одну из этих мерзких гимназий – ведь Антонине она не нужна, а Прокофий занят своими делами… Скромное платье с черными чулками, уроки французского от бездушной дамы, которая Францию видела только на картинках в учебнике…
– Саша, что с тобой происходит?!– плачущим голосом, испуганно воскликнула Софья Петровна. Арцыбашев остановился. Его жесткий, тяжелый взгляд вцепился в мать:
