<p>

Ловушка для волчицы</p>

   Историческая реальность сурова и требует правды, правды и ничего кроме правды. К счастью, писатель - не историк, а потому не лишён права дать волю фантазии там, где ему подсказывает его воображение и вдохновение. Пусть все заранее знают, что перед ними - альтернативная история. Она придаёт описываемой эпохе немного больше феминизма и эмансипации, чем было на самом деле. Говорят, сейчас это модно.

   ....................................................................................................................

   Сколько себя помню, Рождество всегда было для меня особым праздником. Именно в рождественскую ночь я ощущала, как в мою жизнь входит настоящее волшебство. Соприкасаясь с ним, поддаваясь его изумительным чарам, я забывала о бессмысленной суете и бешенном темпе несущегося вскачь безумного двадцатого века. Волшебство. Оно раскрашивало тусклый мир яркими, сочными красками, пропитывало морозный воздух таинственными ароматами, дарило вдохновение, пришпоривало фантазию и придавало смелость мечтам. В эти дивные ночные часы я как никогда чувствовала, как в моём сердце и моей душе пробуждается надежда. На счастье, на лучшую жизнь. Просто на жизнь. Так было. Вплоть до этого Рождества. В его канун я впервые подумала о том, как рано уходит за горизонт солнце и наступает кромешная тьма. Она накрыла меня, она накрыла всю Германию. Двадцать четвёртое декабря 1944 года. Рождество без надежды. Рождество отчаяния и звериной, лютой тоски.

   Надо же, я уже привыкла, что встречаю праздник не в платье, а в сером офицерском мундире СС. Для незамужней девушки коллеги по службе в РСХА и товарищи по партии - лучшая компания. Впрочем, сегодня в круге моих знакомых появилось новое лицо. Старший брат одной из наших телефонисток - гауптштурмфюрер танковой дивизии СС "Мёртвая голова" Вольфганг Ломберт. Получил внесрочный отпуск за подвиги на Восточном фронте.

   - Вольфганг, - знакомит нас его сестра Вилда, - позволь представить, унтерштурмфюрер СС Адалуолфа Дросте.

   - Истинно арийское имя как нельзя лучше подходит прекрасной девушке с истинно арийской внешностью, - обнажает зубы в жёсткой усмешке-оскале Вольфганг. Сказываются годы, проведённые на передовой. Хотя, насчёт истинно арийской внешности он, безусловно прав, - белокурые волосы, голубые холодные глаза, истинно арийская форма черепа. И, конечно, безупречная осанка и фигура. Форма мне идёт.

   - Благодарю за комплимент, - машинально отвечаю я. Ещё год назад я восприняла бы его куда как благосклонней. А сегодня... Наши взгляды скрещиваются. В серо-стальных глазах Ломберта загораются дерзкие огоньки.

   - Надеюсь, у нас будет шанс познакомиться поближе, - оценивающе оглядывает он меня с ног до головы.

   - Почему бы и нет, - на миг закрываю я глаза. Общение с тем, кто надеется хоть на что-то мне точно не помешает.

   - Ловлю на слове, - снова по-волчьи усмехается Ломберт. По-волчьи. У него и в самом деле волчий оскал...

   Пустые поздравления и дежурные тосты произнесены, дешёвое вино не допито и остаётся в бокалах. Разговоры и беседы совершенно не клеятся. Печальное зрелище. Лучше всего бежать от него, бежать от тусклого, безжизненного света свечей. Одиночество - пусть иллюзорное и ложное, но всё же спасение. Прочь. Незаметно я покидаю комнату и возвращаюсь в мой кабинет.

   Прижавшись лбом к оконному стеклу, я бессмысленно всматриваюсь в тьму, что накрыла город. Она же царит и в кабинете, и в моём сердце. Мучительно медленно тянутся рождественские часы, но я совершенно не против. Более того, как я мечтаю, чтобы...

   - Остановись мгновение, ты прекрасно, - слышу я за спиной насмешливый голос Ломберта.

   - Вы серьёзно? - вздрагиваю и стремительно оборачиваюсь я, - в самом деле считаете...

   - По сравнению с тем, что грядёт - несомненно. А вы разве не согласны? Ну же, признайтесь, что я угадал ваше настроение и мысли.

   - Угадали, - глухо произношу я.

   - Я рад, что нас теперь двое. Тех, кто не видит для себя будущего, - смеётся Вольфганг.

   - На фронте всё так ужасно? - тихо спрашиваю я.

   - Я чувствую себя Геркулесом, что сражается с Лирнейской Гидрой. На месте одной отрубленной головы тут же появляются две новые. Знаете, что самое обидное? Мы бьёмся до последнего, вгрызаемся в землю зубами, заливаем каждый квадратный метр кровью русских, рвём им глотки, а наши соседи постоянно не выдерживают натиска. Приходится отступать, потому что окружение - самая худшая вещь на войне. И контрударами из последних сил прикрывать тех, кто подставил нас. Из моих товарищей, с которыми я отправился на Восточный фронт в 1941 не осталось почти никого. И не осталось никого.

   - Но как же слова фюрера об оружии возмездия?

   - Когда яйцеголовые спасали Германию? - отмахивается Ломберт, - даже если они и придумают штуку, что уничтожит зараз батальон или даже полк, что это изменит? Против нас бьются сотни дивизий. Я уж скорее поверю, что марсиане, вспомнив о своей былой вражде с британцами, прилетят нам на помощь. У нас ведь с ними так много общего. Они тоже пьют человеческую кровь прямо из живых.

   - Как вы можете такое говорить? - меня передёргивает от отвращения.

   - Знаете, как-то раз наше командование решило покончить с партизанами в тылу. Те его изрядно достали. Нас сняли с фронта и бросили на помощь тыловикам очистить пару особо беспокойных районов. Мы и зачистили. На совесть. Теперь там спокойно и тихо как на кладбище. Правда мы не делали различий между партизанами и мирным населением. Между мужчинами, женщинами, стариками, детьми. Глядя на нас, марсиане ухали бы от восторга и одобрительно махали щупальцами. Всё по их заветам. Не удивлюсь, если у нас и символика окажется одинаковой.

   - Вы действительно не делали никаких различий? - еле слышно произношу я.

   - Вот именно, - в глазах Вольфганга весело пляшут чёртики.

   - В конце концов это были всего лишь славяне, - тихо говорю я.